— Сейчас мы поедем к нашим котам, только сперва надо заправиться, — сказал Грушев своему пассажиру и, догадавшись по его недоуменному лицу, что он не все понял, указал на заправку. — Бензин надо залить, у меня мало осталось.
— А, конечно! — закивал О’Нил, и Егор завел мотор.
Заправка не заняла много времени, и вскоре грузовик уже снова переваливался через сугробы на никому не известной дороге, оставляя позади электрические огни Туруханска и все дальше углубляясь в заваленный снегом лес.
— Боюсь, нас теперь немного потрясет, — предупредил Грушев своего пассажира, а потом, со вздохом, поправил себя: — Точнее, даже не немного. Я постараюсь ехать осторожнее, но сами видите, что на дороге творится.
— Лучше ехать быстрее, — возразил Шон, глядя на возвышающиеся повсюду сугробы с плохо скрываемым испугом. — Мне надо очень срочно поговорить с вашим начальством.
В следующее мгновение машина подпрыгнула на смерзшейся куче снега, и он, тихо охнув, схватился за грудь, после чего снова попытался сделать вид, что с ним все нормально. «Надо было взять с собой кого-нибудь из баюнов!» — пришла Егору в голову запоздалая мысль, и он с виноватым видом посмотрел на ирландца. Если бы, уезжая из кошачьего города, он не думал о побеге, если бы сразу решил вернуться назад, то, наверное, додумался бы взять с собой четвероногого попутчика, хотя бы для того, чтобы ехать было не так скучно. И тогда его пассажира уже сейчас начал бы лечить мурлыкающий целитель — а так ему придется еще несколько часов терпеть боль, судя по всему, не слабую.
— Сейчас отъедем чуть подальше от города, и я посмотрю, что у меня есть в аптечке, — сказал Грушев. — Там должно быть какое-то обезболивающее. Да, и еще, — он указал на пакет, пристроенный между сиденьями, — там у меня термос с чаем, хотите? И еда какая-то была…
— Спасибо, но мне, наверное, нельзя сейчас горячее, — сдавленным голосом отозвался Шон.
— И то верно, вам, наоборот, холодное нужно, — кивнул Егор и сбавил скорость, а потом и вовсе остановился. — Сейчас, подождите, я все сделаю!
Аптечка нашлась под водительским сиденьем. Грушев, привыкший к тому, что большинство вещей в пансионате были старыми и постепенно выходящими из строя, опасался, что у лежащих в ней лекарств давно вышел срок годности — тем более, что жители кошачьего города в лекарствах почти никогда не нуждались. Но к его немалому удивлению, аптечка была в полном порядке — даже самый въедливый гаишник не нашел бы, к чему в ней можно придраться. Протянув О’Нилу упаковку таблеток, Егор вылез из машины и принялся разгребать небольшой сугроб на обочине. Как он и ожидал, под слоем рыхлого снега обнаружился лед, оставшийся после недавней оттепели, за которой последовали новые заморозки.
Молодой человек снова метнулся в кабину, достал из-под сиденья монтировку и несколькими ударами отколол от асфальта целую пригоршню мелких ледяных кусочков, которые потом, ссыпав в нашедшийся все там же под сиденьем пластиковый пакет, он тоже вручил своему подопечному.
— Вот, глотайте по одному, — сказал Егор, и Шон, понимающе кивнув в ответ, запустил в пакет руку.
Дальше они некоторое время ехали молча. Грушев, как мог, старался выбирать на дороге более ровные места, но грузовик все равно сильно трясло и сидящий рядом с ним коллега Таисии болезненно морщился. Но когда Егор пробовал ехать медленнее в надежде хотя бы так уменьшить тряску, его пассажир начинал беспокойно ерзать на сиденье и молча бросать нервные взгляды на часы.
— Не стоит так волноваться, — попытался, в конце концов, немного подбодрить его водитель. — Мы приедем часа через три — это не так много. И сразу же уложим вас в кровать с кошками. На следующий день вы уже будете здоровы!
— Ах, да плевать на мое здоровье! — с раздосадованным видом отмахнулся от него пассажир. — Я должен предупредить ваше руководство о комиссии! Они там совсем с ума посходили, вы даже не представляете…
— О них вы тоже сразу всех предупредите, три часа ничего не решают…
— Не три часа, а больше суток! — простонал Шон. — Я позавчера прилетел в Красноярск, потом оттуда — в Турханск или как он там называется, потом вас ждал несколько часов… За это время можно столько всего сделать…
— И что они собираются делать? — спросил Егор, сообразив, что от этого иностранца он может узнать все то, что от него скрывают жители кошачьего города.
Все то, что может ему пригодиться, если он все-таки попытается оттуда сбежать, когда окажется один. Или если окончательно решит там остаться.
Шон, между тем, явно даже не догадывался, что шофер собирается вытягивать из него секретную информацию.
— Они потребовали распустить наш питомник! — начал он рассказывать, и Грушеву показалось, что этот человек даже обрадовался возможности выговориться прямо сейчас, не дожидаясь встречи с коллегами. Скорее всего, ему и в голову не пришло, что за ним могли прислать сотрудника, не до конца посвященного в их тайные дела.
Егор же, услышав ответ О’Нила, на мгновение и сам забыл, что не просто так начал его расспрашивать.
— Зачем распустить? — изумленно повернулся он к своему пассажиру.
Таисия и другие сотрудники российского питомника говорили ему о том, что европейская комиссия часто придирается к несущественным мелочам и штрафует за них, из-за чего ее приезда и опасались, но о том, что они могут вообще закрыть питомник, никто никогда не упоминал.
— У них там крыша… Как это сказать по-русски? Уехала? — ответил Шон, проглотив очередной кусочек льда.
— Поехала, — машинально поправил его Грушев.
— Да, точно, поехала! Они совсем сошли с ума. Раньше они просто следили за тем, чтобы животные жили в хороших условиях, чтобы их нормально кормили, чтобы ухаживали. Проверяли, всего ли хватает питомникам, и если чего-то не хватало, помогали это достать. А потом они… Ой! — грузовик подскочил на какой-то особенно высокой снежной кочке, и ирландец скривился от боли. — Два года назад они назвали себя защитниками прав животных и стали критиковать вообще все! В прошлом году запретили нам выпускать кошек на улицу и оштрафовали за то, что на всех окнах нет сеток — но у нас нет высоких домов, и на улицах для котов безопасно, а сидеть все время взаперти им скучно… Несколько сотрудников велели уволить, потому что они говорили о кошках без улыбок — сказали, что это значит, что они не любят животных. Мы их уволили, а на следующий день, когда комиссия уехала, обратно на работу взяли. Но в этот раз… В этот раз они сказали, что эксплуатировать животных вообще нельзя, так что мы должны найти им всем хозяев, а кому не найдем, тех они заберут в свои приюты и сами будут пристраивать! Ох!!!
Машину опять затрясло, и Шон выкрикнул пару незнакомых Егору слов — видимо, выругался по-ирландски. Водитель снизил скорость до сорока километров и решительно повернулся к своему многострадальному спутнику:
— Здесь мы поедем медленно, иначе я вас живым не довезу. Да и найти верный путь тут сложно. А дальше дорога будет получше, там ускоримся.
Пассажир, как показалось Грушеву, хотел возразить, но, чуть поколебавшись, все-таки не стал спорить.
— В общем, наши люди ночью, когда члены комиссии спали, собрали всех кошек, погрузили их на машины и отвезли в Гуидор. Но несколько человек остались, я в том числе — мы должны были задержать проверяющих как можно дольше, чтобы кошек успели расселить по домам местных жителей. Ну и вот… — Шон схватился за грудь и на мгновение закрыл глаза, пережидая очередную вспышку боли. — Мы их задержали… А потом поняли, что надо вас предупредить… и японцев…
— И вы решили отправиться к нам, но эти уроды попытались вам помешать? — догадался Егор.
Его пассажир молча кивнул, а потом его лицо вдруг стало еще бледнее, и он машинально поднес руку к глазам, словно пытаясь отогнать что-то, мешающее ему видеть.
— Все, не разговаривайте больше, — велел ему Грушев. — Берегите силы — вам надо будет все это повторить нашему руководству.
— Нет, вы меня слушайте до конца, — слабым голосом запротестовал О’Нил. — Это важно. Одна женщина из комиссии, Ольга, сказала, что даже если в вашем, русском городе кошек, решат не пускать их к себе и не пришлют шофера, они все равно узнают дорогу. То есть, у них есть кто-то в России, кто ее знает, и он сможет их к вам привезти.
