Детская приелась Вернону. Она была слишком мала, он все в ней знал. Другое дело сад. Там было столько интересного, что дух захватывало! И каждая часть — разная. Длинные дорожки между подстриженными живыми изгородями с декоративными птицами; пруд с большими золотыми рыбками; фруктовый сад; дикий сад с миндальными деревьями, цветущими весной; небольшая роща с серебристыми березами, а под ними — колокольчики; и, наконец, самое любимое место — огороженные руины старого аббатства Вот где было бы хорошо остаться одному и все хорошенько обследовать! Но именно это ему никогда не разрешали. Другие же части сада были в его полном распоряжении, и так как они с Винни, направляясь на прогулку, по замечательному стечению обстоятельств все время сталкивались со вторым садовником, Вернон мог играть сам по себе, не слишком обремененный пристальным вниманием с ее стороны.
5
Мало-помалу его мир разрастался. Созвездие Мамы-Папы распалось на двух отчетливых людей. И хотя папа оставался еще несколько туманным, мама обрела вполне конкретные очертания. Она часто наносила визиты в детскую, чтобы поиграть «со своим милым малышом». Вернон переносил ее приходы стойко и вежливо, хотя это значило оставить игру, которой он с головой увлекся, и начать другую, куда как менее интересную.
Иногда с ней приходили другие дамы, и тогда она хватала его на руки (чего он терпеть не мог) и громко восклицала:
— Как это чудесно — быть матерью! К этому невозможно привыкнуть! Иметь собственного милого малыша!
Красный, Вернон высвобождался из ее объятий. Никакой он не малыш. Ему уже целых три года.
Однажды, после подобной сцены, он отвел глаза и у двери в детскую увидел отца. Тот стоял и с сардоническим выражением лица смотрел на сына. Их глаза встретились, и что-то промелькнуло между ними — взаимопонимание, родство душ.
Мамины подруги продолжали болтать:
— Какая жалость, Мира, что малыш не похож на тебя — ему бы твои волосы!
Но Вернон внезапно испытал чувство гордости. Он был похож на отца.
6
Вернон навсегда запомнил тот день, когда к ним в гости приехала одна американка, запомнил в первую очередь благодаря разъяснениям Няни, которая, как он понял много позже, перепутала Америку с Австралией.
Он спускался к десерту, дрожа от страха. Ведь если эта дама жила там, откуда приехала, то здесь она должна была ходить вверх ногами, с болтающейся вниз головой. Вполне достаточно, чтобы вытаращить глаза от испуга А потом еще оказалось, что она говорит о простых вещах какими-то нелепыми словами.
— Ах, какой он сладенький! Иди сюда, дорогуша, загляни в коробочку — что там такое? Конфетки там, да?! Давай-ка прикончи их!
Вернон робко приблизился, взял подарок. Конечно, она сама не понимает того, что говорит. Как можно назвать конфетками старый добрый Эдинбург Рок!2
С ней приехали еще двое мужчин, одним из которых был ее муж. Он наклонился и спросил:
— А тебе известно, как выглядят полкроны?
И, к величайшему удовольствию Вернона, полкроны перешли в его вечное пользование. В целом это был замечательный день. Раньше Вернон никогда не задумывался о размерах собственного дома Он знал, что его дом больше, чем домик священника, куда он иногда ходил на чай. Но так как с другими детьми он почти не играл, то и домов их тоже не видел. Теперь же он сделал открытие. Гостям показывали дом, и голос американки становился все громче.
— Боже, как здорово! Нет, вы видели что-нибудь подобное? Пятьсот лет?! Фрэнк, ты слышал? Генрих Восьмой — да это же пособие по истории! Аббатство еще старше?!
Они проследовали через бесконечную портретную галерею, где с полотен надменно и сдержанно взирали лица, странно похожие на Вернона — узкие лица с темными, близко посаженными глазами. Среди них были кроткие женщины в платьях с брыжами, с жемчугом в волосах — женщины, которые, выйдя замуж за бесстрашных и неукротимых лордов семейства Дейер, старались быть как можно мягче и смиреннее. Сейчас они оценивающе смотрели на проходящую мимо Миру Дейер, последнюю из них.
Из портретной галереи гости направились в Большой зал, а оттуда во флигель священника. Но Вернона задолго до этого увела Няня. Они снова встретились в саду, Вернон кормил рыбок. Отец пошел за ключами от аббатства, и гости остались одни.
— Боже, Фрэнк, — сказала американка, — как здорово! Столько лет, от отца к сыну. Романтика, говорю тебе, настоящая романтика! Столько лет, представь только! Как это им удается?
И вот тут заговорил второй мужчина. Он был не очень-то разговорчив, так что Вернон его до этого и не слышал. А сейчас он наконец разжал губы и произнес одно-единственное слово, но слово такое завораживающее и прекрасное, что Вернон запомнил его на всю жизнь.
— Провинция!
И прежде чем Вернон успел спросить, что значит это великолепное слово (он обязательно спросил бы), кое-что другое отвлекло его внимание.
Из дома вышла мама. Садилось солнце, словно на картине. И на этом красно-золотом фоне полыхающего заката Вернон вдруг увидел ее — нет, не маму, а прекрасную незнакомку с огненными волосами, словно сошедшую со страниц его сказок.
Незабываемая минута. Это была его мама. Она была красива. Он ее любил. Что-то сжалось у него внутри, как от боли — только это была не боль. Он слышал странный шум в голове, шум нарастал, подобно грому, и вдруг оборвался где-то высоко — словно трель — пронзительно-сладкой нотой. Волшебное мгновение, навсегда связанное с магическим словом «провинция».
1
Винни, помощница Няни, уезжала Все случилось внезапно. Слуги перешептывались, Винни плакала — плакала очень горько, а после того, как Няня устроила ей так называемую «взбучку», заплакала еще горше.
С Няней творилось что-то ужасное, она казалась огромной, и даже платье ее хрустело особенно. Вернон знал, что Винни уезжает из-за отца, и воспринял это без особого удивления и интереса — все Нянины помощницы уезжали из-за отца
Мама заперлась в комнате, она тоже плакала Вернон услышал это из-за двери: она за ним не посылала, а ему как-то в голову не пришло войти самому. Он даже испытал неосознанное облегчение, так как терпеть не мог звук плача, глотаемых слез, всхлипов и сопения — все это в самое ухо, потому что люди, которые плачут, обязательно крепко прижимают тебя к себе. Вернон ненавидел, когда кричат в ухо. И вообще больше всего на свете ненавидел громкие звуки. Одним из достоинств мистера Грина было то, что он никогда не шумел попусту.
Винни собирала вещи. Няня ей помогала и, постепенно успокаиваясь, превращалась в не такую уж страшную, почти нормальную Няню.
— Пусть это послужит тебе уроком, — говорила она. — Никакого легкомыслия на следующем месте.
Винни, всхлипнув, сказала, что не хотела ничего плохого.
— И с моими подопечными, надеюсь, больше не случится ничего такого, — продолжала Няня. — Вся беда в твоих рыжих волосах. Все рыженькие — вертихвостки, так еще моя мама говаривала Это не значит, что ты плохая, но вела ты себя так, как девушке не подобает. Вот все, что я могу тебе сказать.
После этой фразы, как уже раньше замечал Вернон, она еще много чего говорила. Но сейчас он не слушал, он весь ушел в размышления о выражении «не подобает». Он знал, что может быть подобающая случаю шляпа, но при чем здесь шляпа?
— Няня, что значит «не подобает»? — спросил он в тот же день.
Няня занималась выкройкой его льняного костюмчика. Вынув изо рта булавки, она ответила
— Это значит неприлично.
— А что значит «неприлично»?
— Маленькие дети продолжают задавать глупые вопросы, — вздохнула Няня, и в этом ответе звучал весь ее многолетний опыт.
2
Днем в детскую зашел отец. Он держался вызывающе небрежно, но был явно расстроен. Глаза Вернона расширились от любопытства. Под его пристальным взглядом отец почувствовал себя неуютно.
— Привет, Вернон.
— Привет, папа
— Я еду в Лондон. До встречи, приятель.
— Ты едешь в Лондон из-за того, что поцеловал Винни? — поинтересовался Вернон, на что отец произнес слово, которое, как знал Вернон, могли произносить только взрослые мужчины, но ни в коем случае не маленькие мальчики. Это придавало слову столько очарования, что у Вернона вошло в привычку засыпать, повторяя его в паре с другим, тоже запретным, словом — «корсет».
— Какого дьявола тебе об этом сказали?!
— Мне никто ничего не говорил, — сказал Вернон после минутного раздумья.
— Тогда откуда ты знаешь?
— Так не целовал?
Отец молча пересек комнату.
— Винни и меня иногда целует, — заметил Вернон. — Но мне это никогда не нравилось. Приходится тоже ее целовать. Садовник ее много целует — ему-то вроде нравится. Я думаю, целоваться глупо. Может, мне бы больше нравилось целоваться, если бы я был взрослым, а, пап?
