Теперь, когда час отъезда был назначен окончательно, с Амариллис Лугоцвет произошла разительная перемена — ее печаль и раздражение обратились в бурную жажду деятельности. Она с такой быстротой носилась по своему маленькому домику, словно на ногах у нее были крылья, с грохотом выдвигала ящики и упрятывала туда горшки и даже нечаянно наступила на хвост Максу-Фердинанду и так часто пробегала мимо Альпинокса, что тот не мог отделаться от ощущения, что мешает, и предложил покамест побыть в саду.
— Нет уж, пожалуйста — бросила ему на ходу захлопотавшаяся Амариллис Лугоцвет, — нам еще столько надо обсудить. Подумайте лучше о том, как сейчас обеваются в Лондоне.
— В Лондоне? -спросил Альпинокс, немного растерявшись. Он еще не вполне настроился на отъезд, прощание с лесными и горными духами далось ему нелегко, так что ничем другим он заниматься не стал и к Амариллис Лугоцвет явился в обычном своем одеянии и, можно сказать, без всякого багажа.
— Ясное дело, в Лондоне,— нетерпеливо сказала Амариллис Лугоцвет.— Мы же обещали Саулу Зильберу, что возьмем его с собой в Лондон. А у меня нет ни малейшего желания показываться там в штирийском костюме.
— И не надо,— спокойно ответил Альпинокс.— Будет вполне прилично показаться там в обыкновенном дорожном платье, сиречь в дорожном костюме.
— У меня также нет желания,— распалялась Амариллис Лугоцвет,— чтобы все и каждый сразу узнавали во мне эмигрантку. Мы ведь решили ни в коем случае не привлекать к себе внимания, а напротив того, вести себя в этой стране совершенно естественно, будто мы всегда там и жили. Только в этом случае путешествие может принести какую-то радость.
Альпинокс впал в задумчивость, Амариллис же продолжала носиться по дому.
— А вы хоть раз были в Лондоне? — спросил Альпинокс, когда она опять пробежала мимо него.
— Разумеется, и неоднократно, а в последний раз я просто пришла в восторг от этого города. Когда только это было? - Амариллис Лугоцвет вдруг умолкла — Клянусь всеми вещами и образами, кажется при королеве Виктории, я тогда гостила у содной моей подруги по фамилии Нордвинд. С этим чужанским исчислением Времени просто беда — никак не привыкнешь.
С тех пор там, неверное, кое-что изменилось, — заметил Альпинокс, наливая себе остаток можжевеловой водки — не пропадать же ей зря.
— Ясно, изменилось, только эту заботу уж вы предоставьте мне,—-заявила Амариллис Лугоцвет, и похоже было, что к ней снова возвращаются спокойствие и уверенность.— Я целых сто лет провела в путешествиях...— Тут Альпинокс увидел, как она, нимало не таясь, сделала несколько магических жестов над миской с луковицами нарциссов.
— Цветы будут охранять мой дом даже лучше Евсевия,— сказала она, все еще обуреваемая противоречивыми чувствами: хоть ею и завладела уже былая страсть к путешествиям, прощание с домом давалось ей тяжело.— Пусть уж это будет моя забота,— повторила она, снова сосредоточив свои мысли на том, что ждало их в ближайшем будущем.— Во всех моих путешествиях... не подлежит сомнению, что мы там освоимся, в конце концов везде найдутся друзья.
— Я со спокойной душой предаюсь в ваши руки, почтеннейшая,— с улыбкой сказал Альпинокс, поклонился и поднял рюмку за ее здоровье.— Не считая того немногого, что под силу моим чарам в самых бедственных случаях.
— Как вы меня находите в таком виде? — спросила через минуту Амариллис Лугоцвет. Она была теперь одета в цветастое шелковое платье с подчеркнуто прямыми, благодаря ватным подкладкам, плечами, какие в прошедший сезон носили курортницы-иностранки, и даже поля ее соломенной шляпы сделались широкими и изогнутыми, соответственно моде.
Альпинокс поднял брови, одобрительно закивал головой и нагнулся, чтобы разглядеть ее чудные спортивные полуботинки, после чего сказал:
— Вам все к лицу, почтеннейшая, что бы вы ни надели. Никогда бы не подумал, что в этих дурацких новомодных тряпках можно так хорошо выглядеть.
Амариллис Лугоцвет взглянула на него с подозрением:
— Что это значит?
То и значит, что я сказал, то и значит. Только вот... Так я и думала, что вы найдете, к чему придраться. Что ж, не сняйтесь, давайте ваши критические замечания... в конце концов едем-то мы вместе. По этой при-только по этой причине, я предоставляю вам право ть мне советы касательно моего костюма. —Успокойтесь, почтеннейшая, я бы никогда не осмелился...— Альпинокс виновато улыбнулся, словно ему предстояло признаться в чем-то постыдном.— Я только хотел сказать, что для это платье, пожалуй, слишком легкое для пресловутого лондонского тумана. Как вы знаете, сейчас осень. Я правда путешествовал всегда только вдоль главных альпийских хребтов, но заглядывал почти во все поперечные долины , вплоть до предгорий, и благодаря этому научился разбираться в макросиноптической ситуации. Поэтому-то я и принимаю во внимание...
— Конечно, на сей раз вы совершенно правы,— перебила его Амариллис Лугоцвет.— Глупо, ято я сама об этом не подумала.
Она выскользнула в соседнюю комнату, Альпинокс же, допив можжевеловку, и сам приступил к изменению своего внешнего облика. Через несколько минут он оказался в темно-сером костюме, который сидел на нем как влитой,— самый модный лондонский портной не сшил бы лучше,— а длинное темно пальто и подходящая к нему шляпа из мягкого фетра лежали наготове рядом на стуле.
Тут как раз вернулась Амариллис Лугоцвет —рожном костюме, в серую полоску, в мягкой фетровой шляпе и темном пальто, перекинутом через руку. Один взгляд друг на друга — и оба расхохотались.
— И всегда-то я попадаюсь на вашу удочку,—воскликнула Амариллис Лугоцвет с наигранной досадой, втыкая себе в петлицу нарцисс. Придирчивым взглядом она оглядела Альпинокса.— Вы совсем не так плохо знаете свет, как хотите показать,— одобрительно заметила она.
Вдруг она стала испуганно озираться и громко звать Макса-Фердинанда. Песик вначале так заразился лихорадкой дорожных сборов, что повсюду совался и лез под ноги, тяжело дыша и покряхтывая,— он был уже очень стар,— но с некоторых пор его почему-то не было видно. Амариллис Лугоцвет искала, искала, пока не обнаружила его под столом — он лежал бездыханный. Она осторожно вытащила его оттуда, положила к себе на колени и стала нежно гладить по шерстке, еще взъерошенной от смертной муки.
— Этого же не может быть,— приговаривала про себя Амариллис Лугоцвет.— Он должен был прожить еще, по крайней мере, год. Неужели на него так подействовала дорожная лихорадка?
Потом она понюхала его мордочку и вскочила.
— Амариллий,— воскликнула она,— он добрался до амариллия!
Она положила мертвого Макса-Фердинанда на подушку и поспешила на кухню, где нашла открытый тигель. Плотно закрыв, она спрятала его в свою новую кожаную сумку.
— Сколько раз я ему говорила, чтоб он не смел даже нюхать! — горестно и обиженно причитала она.— И вот, пожалуйста. Он просто этого не понял. А говорят, мы имеем власть над животными.
— Мне очень жаль,— проговорил Альпинокс,— что вам приходится теперь прощаться и с этим столь дорогим вашему сердцу спутником.
Амариллис Лугоцвет еще раз взяла на руки мертвое тельце и стала его гладить. Потом повернулась спиной к Альпиноксу, и, повинуясь ее магическому знаку, земля у нее под ногами разверзлась и забрала обратно то, что принадлежало ей по праву.
Когда она с отрешенным видом снова оборотилась к Альпиноксу, он сказал:
— Путешествие наверняка бы ему повредило. Его жизнь в этом воплощении шла к концу. Быть может, когда-нибудь этот год ему зачтется. Вы не должны ни в чем себя упрекать.
— Ах, знаете,— вздохнула Амариллис Лугоцвет,— у меня их было уже много, и все они умирали. Их век еще короче, чем век чужан. Никак не могу к этому привыкнуть.
Они сидели совершенно готовые к отъезду и смотрели в окно, дожидаясь прихода Саула Зильбера.
«Отошли его прочь, Амелия, отошли его прочь»,— шептала Амариллис Лугоцвет, словно она своими глазами видела сцену прощания. Начало смеркаться, час отъезда неуклонно близился. Едва на небе замерцала вечерняя звезда, которую им хорошо было видно из окна, в дверь тихонько постучали, и вошел Евсевий в сопровождении Саула Зильбера. Вид у Зильбера был усталый, взмученный, словно он только недавно покончил со своей внутренней борьбой. Глаза были красные, от бессонницы и тяжелых мыслей, а рука, в которой он держал обыкновенную дорожную сумку, бессильно свисала,— казалось, он вот-вот эту сумку уронит.
— Хорошо, что вы пришли,— сказала Амариллис Лугоцвет,— нам пора ехать.— И она предложила Саулу Зильберу присесть, что же касается Евсевия, то он поклонился и ушел, печальный и молчаливый,
— Ну-ка,— сказала Амариллис Лугоцвет, сбегав на кухню,— съешьте вот это, вы, похоже, совсем без сил. Подкрепитесь на порогу.— И она подала Зильберу тарелку с печеньем — маленькие печеньица были, казалось, сделаны из одних орехов и по зеленоватому цвету напоминали фисташки. А когда он съел печенье, она подала ему одна аз своих гладко отшлифованных стаканчиков, наполненный какой-то темно-зеленой жидкостью, в которой отражался свет луны, стоявшей высоко в небе,— было полнолуние,
