Ответом ему было быстро удаляющееся шипение, в котором смешалось и беспокойство Ушкомилы за брата, и злость на пытавшегося остановить ее Грушева, и робкие извинения за то, что она так рискует собой и что он теперь может остаться в одиночестве, если ей не удастся вернуться в человеческий облик.
За последнее, впрочем, она могла бы и не извиняться — потому что Егор тоже собирался бежать вместе с ней в город кошек, и если бы этот путь оказался слишком длинным для них, они оба остались бы навсегда в зверином обличье. Эта мысль пришла Хвостомыслу в голову, когда он уже бежал следом за подругой по улице в сторону леса, и поначалу она не вызвала у него какого-то особого страха. Ему было не до того, он был сосредоточен на том, чтобы не потерять Ушкомилу из вида и чтобы вообще бежать как можно быстрее.
Потому что Константину действительно была нужна помощь. Потому что его сестра в любом случае не могла поступить иначе. Потому что Грушев и сам поступил бы на ее месте так же, если бы опасность угрожала кому-то из его близких. В этом случае Таисия, наверное, тоже попыталась бы остановить его — и тоже не сумела бы этого сделать.
Город жар-птиц остался позади, и вокруг снова была заснеженная равнина с редкими изогнутыми деревцами. Постепенно их становилось все больше, а сами они — все выше и прямее, и Хвостомысл, вспоминая свой путь из города кошек, не без тревоги думал о том, что им предстоят еще многие часы бесконечного бега по непроходимому лесу.
— Урр-мяу? — крикнул он Ушкомиле, догоняя ее и подстраиваясь под ее темп, чтобы бежать рядом. «Скажи, а жар-птицы не могли отнести нас в наш город в кошачьем облике? Они же летают быстрее, чем мы бегаем!»
— Уррр-фыррр! — грустно отозвалась сиамская кошка. «Неужели ты думаешь, что я не рассматривала такой вариант? В одиночку жар-птица кота не поднимет — ей будет слишком тяжело. А две птицы, если и поднимут одну кошку, не смогут лететь рядом — у них слишком длинные крылья, они будут друг другу мешать».
— Мыррр! — шумно вздохнул ее спутник. «Очень жаль!»
Больше говорить было особо не о чем, да и не стоило тратить на это силы. Прошлой ночью Хвостомысл и Ушкомила могли позволить себе короткий отдых, теперь же они не имели права даже на это. Каждая минута промедления могла оказаться роковой и для Кости, и для всего кошачьего города. И поэтому они бежали — молча, делая гигантские прыжки, перелетая через пни и поваленные деревья, едва успевая сворачивать, если перед ними вырастало особенно толстое вековое дерево. Лесотундра вокруг них давно сменилась тайгой, с огромных еловых лап на них падали комья снега, но две кошки почти не обращали внимания на местность, по которой они спешили к себе домой. В свой город, который они должны были защитить от чужаков.
Сколько было времени, Хвостомысл так и не знал. То ему казалось, что они бегут уже много часов, то, наоборот, он с ужасом думал, что они все еще находятся совсем недалеко от города жар-птиц. Было бы дело весной или осенью, можно было бы понять, сколько прошло времени, следя за солнцем, но длящаяся по двадцать часов зимняя ночь не давала несущейся по лесу паре даже такой возможности. Все, что они могли — это бежать, выбиваясь из сил, и надеяться, что чувство времени изменило им и что на самом деле они скоро доберутся до своей цели.
Иногда Хвостомыслу удавалось убедить себя в том, что они уже близко к городу, но спустя несколько минут, когда просвет впереди оказывался просто очередной поляной, а не лесной опушкой, его снова охватывал страх. В голову начинали закрадываться новые панические мысли: что если прямо сейчас истекают последние минуты, когда он еще может снова стать человеком? Может быть, им с Таей нужно вернуться в свой облик немедленно и попытаться дойти до города в таком виде? Или идти придется слишком далеко и они замерзнут по дороге? А если немного пробежаться в человеческом облике, а потом снова вернуться в кошачий?
Хвостомысл смотрел на свою подругу, несущуюся чуть впереди него, и понимал, что она не согласится ни на малейшее промедление. Ей надо было попасть в город и узнать, что случилось с ее братом, как можно скорее — а на все остальное было наплевать. Даже на то, что потом она может навсегда остаться кошкой.
Впрочем… спустя еще несколько минут бега сибирскому коту закралась в голову новая, в первый момент особенно сильно напугавшая его мысль: может быть, если они останутся котами, это будет не так уж плохо? Жизнь изменится, но она будет не менее, а то и более интересной, чем раньше, и главное, они все равно будут вместе… И по-прежнему будут жить в самом уютном на Земле городе, где все будут любить их…
С каждым прыжком вперед эта мысль казалась Хвостомыслу все менее страшной, и даже догадка о том, что, возможно, именно сейчас он окончательно превращается в кота, уже не виделась ему особо пугающей. В самом деле, что плохого в том, чтобы быть котом? Быстрым и ловким хищным зверем, видящим в темноте, чувствующим в десятки раз больше запахов, чем люди, способным в одном коротком звуке передать сложную философскую мысль…
Впереди вновь показался какой-то просвет, а потом зоркие глаза Хвостомысла уловили за деревьями пару крошечных, но довольно ярких огней. Несмотря на усталость, он подпрыгнул повыше, чтобы как следует рассмотреть их — и увидел еще несколько огоньков, более тусклых, желто-оранжевых. Именно таким светом светились окна маленьких деревянных домиков на окраине города кошек.
— Миааауу! — торжествуя, взвыл сибирский кот, сообщая подруге о том, что они почти у цели и что им точно не придется прожить в кошачьем облике всю оставшуюся жизнь.
— Миаф!.. — отозвалась Ушкомила, тоже уже заметившая огни, но внезапно осеклась, и ее мяуканье завершилось особенно высоким звуком. — Уа-ай!!!
Это был крик, предупреждающий об опасности, и в первое мгновение Хвостомысл решил, что его спутнице просто показалось что-то страшное — ведь вокруг, кроме них самих, не было ни одной живой души!
А потом стоящую в лесу тишину, которую до этого нарушало только их мяуканье, разорвал гораздо более громкий, оглушающий все живое звук.
Грохот выстрела.
Глава XXV
Хвостомысл машинально сделал еще один прыжок и заставил себя принять человеческий облик. Это далось ему довольно тяжело, потребовало больших усилий, и где-то в глубине сознания мелькнула мысль о том, что время и правда было почти на исходе и что если бы он пробыл котом еще немного, у него бы уже ничего не получилось. Но радоваться этому было некогда — не факт, что Егору удалось бы теперь долго прожить в своем настоящем обличье.
Потому что перед ним стоял мужчина с направленным на них с Ушкомилой охотничьим ружьем в руках. И потому что Грушев узнал его.
Еще когда они с Таей убегали из кошачьего города, он заметил припаркованный у пансионата микроавтобус, показавшийся ему знакомым. Был в их фирме точно такой же, но Егор не успел разглядеть его номер, а потом ему стало не до того. Хотя потом, когда он бежал по лесу в город жар-птиц, у него было достаточно времени, чтобы подумать об этом и сложить два и два. Вспомнить, что именно их с Ильей Серегиным фирма в тот день, когда Грушев попал в аварию, везла в Туруханск именно кошачий корм. И что Серегин бросил Егора в разбитой машине, отказавшись помогать ему, хотя не мог быть полностью уверенным, что напарник не сможет дозвониться до спасателей или выбраться на дорогу.
Этому можно было бы найти объяснение только в одном случае. Если на самом деле Илья точно знал, что даже выбравшись из фуры Грушев не дождется помощи. И он мог бы так думать, если бы ему было известно об огромных диких котах-баюнах, живущих в тех краях, но он не знал, что жители закрытого города сумели приручить их. Было бы так — и Серегин не сомневался бы, что Егора загрызет голодный баюн, как только он высунется из кабины…
Такая версия объясняла все странности — а значит, именно она и была верной. Илья откуда-то знал о секретном городе, хотя и не был в курсе всех его тайн.
