Ознакомительная версия.
– Снимите ее! – повторила она.
– Тебе приснилось, дорогая. – Алиса осторожно сняла подушку и присела на кровать рядом с дочерью. – Приснилось…
Она вспомнила свои кошмарные сновидения и представила себе, как колотится сейчас сердце у Мадисон, как голос из жизни медленно проникает в сон и развеивает его.
Мадисон открыла глаза, кинулась к Алисе, больно ударилась головой ей о ребра и тесно прижалась к ней.
– Мамочка, сними его с Джины! – рыдала она. – Сними его!
– Это сон, – сказала Алиса, поглаживая потные пряди на лбу у Мадисон. – Просто плохой сон, и все…
– Мама, но его нужно снять с Джины! – рыдала она.
– Да что снять?
Мадисон не отвечала. Руки ее разжались, дыхание стало тише. Она завозилась, поудобнее устраиваясь на коленях у Алисы.
Засыпала?
– Что же с нее снять? – прошептала Алиса.
– Приснилось… – пробормотала Мадисон.
– Тетя Алиса! Тетя Алиса!
Мальчик лет трех влетел прямо в объятия Алисы. Она машинально подняла его маленькое тельце и закружилась по комнате, а он ухватился за нее руками и ногами, точно коала за дерево. Она зарылась носом в его темные волосы и вдохнула легкий, приятный запах. Он был удивительно, до головокружения знаком. Она еще раз глубоко вдохнула. Помнила ли она этого мальчика? Иногда ей казалось, что проще защемить чем-нибудь нос, чтобы только не слышать этих неожиданных, дразнящих воспоминания запахов, которые улетучивались до того, как она успевала хоть что-то сообразить.
Маленький мальчик обхватил пухлыми ручонками лицо Алисы и, серьезно глядя ей в глаза, начал говорить что-то непонятное.
– Он спрашивает, привезла ли ты карамельки «Смартиз», – пояснила Оливия. – Ты всегда приносишь ему «Смартиз»!
– Ах… – растерялась Алиса.
– Ты ведь не знаешь, кто это? – радостно догадалась Мадисон.
– Не знает, – подтвердила Оливия.
– Это наш двоюродный брат Билли, – внес ясность Том. – Его мама – тетя Элла.
У младшей сестры Ника есть ребенок! Вот это скандал! И ей ведь всего пятнадцать, она школьница!
Ну и тупишь же ты, Алиса! Год-то уже две тысячи восьмой! Ей двадцать пять лет! И наверное, сейчас она совсем другой человек.
Ну, не совсем другой. Вслед за мальчиком появилась его мама собственной неулыбчивой персоной и начала протискиваться через толпу. В Элле все еще было что-то готическое. Белая кожа, задумчивые глаза, щедро подведенные черным, черные волосы на прямой пробор, четкая линия стрижки боб. На ней была длинная черная юбка, черные колготки, черные балетки и черная шерстяная водолазка, поверх которой висели четыре-пять ниток искусственного жемчуга. Только Элла могла так вырядиться.
– Билли, поди сюда! – строго сказала она, безуспешно отрывая сына от Алисы.
– Элла… – сказала Алиса, а Билли еще сильнее уцепился ногами и спрятал лицо у нее на шее. – Я и не думала, что ты здесь.
Если выбирать, какая из «чекушек» ей нравилась больше всего, то это была она, Элла. Подростком она была порывиста, слезлива и в то же время всегда готова истерически захихикать, а с Алисой – поболтать о тряпках и показать старые платья, которые она покупала в секонд-хенде и приведение которых в порядок стоило больше, чем она за них платила.
– Ничего, что я пришла? – спросила Элла.
– О чем ты? Конечно ничего.
В деревне для престарелых, где жила Фрэнни, начинался вечер семейных талантов. Они стояли в холле с деревянными полами, по стенам блестели красным обогреватели, и от них было так жарко, что все гости тут же сбрасывали пиджаки и кардиганы. Полукруглыми рядами выстроились пластиковые стулья, а на сцене единственный микрофон жалко смотрелся на фоне помпезного красного занавеса. Под сценой были аккуратно размечены проходы разных размеров, некоторые с ленточками разных цветов, точно багаж в аэропорту. Вдоль стен теснились столы на тонких ножках, накрытые белыми скатертями и уставленные блюдами, стопками пластиковых стаканов, бумажными тарелками с яичными сэндвичами, сдобными булочками с вареньем и шариками масла, подтаявшими в духоте.
Передние ряды были уже заняты жителями деревни. Крошечные сухие старушки украсили брошками свои лучшие платья, согбенные старички тщательно расчесали на пробор волосы, едва прикрывавшие черепа в старческих пятнах, концы завязанных по такому случаю галстуков они спрятали в вырезы джемперов. Старые люди, казалось, вовсе не чувствуют жары.
Алиса заметила Фрэнни. Та сидела прямо в центре и, казалось, горячо спорила с седоволосым, широко улыбавшимся мужчиной; не заметить его было нельзя – на нем был яркий, как фонарь, жилет в горошек и белая рубашка.
– Вообще-то, – сказала Элла, вырвав наконец Билли из рук Алисы, – это твоя мама позвонила и пригласила нас прийти. Она сказала, что папа очень волнуется из-за этого выступления. Правда, я этому не поверила, но мало ли что… Остальные отказались.
Как странно… Барб позвонила сестрам Ника и по-дружески, на равных попросила их что-то сделать.
Алиса поймала себя на этой мысли.
Ну конечно, они были на равных. Как же могло быть иначе!
Честно говоря, в самой глубине души (или не совсем уж в глубине) она всегда считала, что ее родная семья ниже по положению, чем семья Ника. Семейство Лав проживало в восточных пригородах. «Я почти и не бывала за мостом», – как-то раз призналась Алисе мать Ника. Иногда по пятницам она отправлялась в оперу, точно так же как мать Алисы иногда заглядывала на благотворительные лотереи в церковном дворе (и, бывало, выигрывала поднос для мяса или корзинку для фруктов). Семейство Лав знало людей. Важных людей – уровня члена парламента, актрис, докторов, юристов, носителей известных фамилий. Все они принадлежали к Англиканской церкви и показывались на богослужении лишь в Рождество, воспринимая его как маленькое приятное событие. Ник с сестрами учились в частных школах, а потом в Сиднейском университете. Они знали адреса всех лучших баров и шикарных ресторанов. Они в некотором смысле были хозяевами Сиднея.
А семейство Алисы обосновалось на простецком северо-западе, где жили веселые католики, менеджеры среднего звена, дипломированные бухгалтеры и нотариусы по операциям с недвижимостью. Мать Алисы тоже редко бывала за мостом, но это только потому, что она совсем не знала города.
Настоящим событием была даже поездка на пригородном поезде. Алиса с Элизабет учились в ближайшей католической женской школе, выпускницы которой становились самое большее сиделками и учительницами, но не врачами и не юристами. Каждое воскресенье они ходили к мессе: ребятишки играли на гитаре, собравшиеся пели тонкими нестройными голосами, следя за словами по листку, который крепился на стене прямо над головой священника, а свет из витражных окон отражался от его очков. Алиса часто думала, что было бы гораздо выгоднее родиться в респектабельных западных пригородах. Вот тогда бы из нее выросла самая настоящая крутая девушка с запада. Может быть, она бы сделала татуировку на лодыжке. Или если бы ее родители были иммигрантами и говорили с акцентом, Алиса знала бы два языка, а ее мать делала бы домашнюю пасту. А были они обыкновеннейшей, самой обычной семьей из пригорода. Такой же обыкновенной, как хлопья «Витбикс».
Как вдруг на горизонте появился Ник и заставил ее почувствовать себя интересной и экзотической.
– Вот любопытно: в чем ты исповедуешься? – как-то спросил он ее. – Тебе можно это рассказывать?
Он рассматривал снимки, на которых Алиса была изображена в форме католической школы – длинная юбка в складку, – и шептал ей на ухо: «Ох, как же я тебя сейчас хочу!» Он сидел на диване в цветочек, рядом стоял квадратный коричневый журнальный столик (самый большой из всех их журнальных столиков), покрытый вышитой салфеткой. Ник жевал толсто намазанную маслом булочку с ярко-розовой глазурью, пил чай и спрашивал: «А дом какого года постройки?» Как будто их хибара красного кирпича заслуживала такого уважительного отношения. «Шестьдесят пятого, – отвечала Барб. – Мы за него пять сотен отдали». Алиса впервые об этом услышала! Ник сделал их дому историю. Он согласно кивал, отпускал замечания об установке света и был точно таким же, как за антикварным столом в доме своей матери, где он ел инжир, козий сыр и пил шампанское. У Алисы голова кружилась от обожания.
– А мы будем сидеть с папой, когда он будет здесь? – спросила Оливия, повиснув на рукаве у Алисы. – Вы будете сидеть вместе? Так что я буду танцевать, а вы будете говорить друг другу: «О, какая милая у нас дочка! Как мы ею гордимся!»
На Оливии было трико, балетная пачка и пуанты: она готовилась идти на сцену. Алиса загримировала ее своей косметикой, хотя та все твердила: «Мало! Мало!»
– Ну конечно, мы будем сидеть вместе, – сказала Алиса.
Ознакомительная версия.
