КПСС, Вася, это огромная сила. Это такая сила, что никому в отдельности ее силы и возможности не осмыслить, не понять. Эта организация, созданная и скованная гением наших вождей, уцелеет и при мировом пожаре, и даже при космическом катаклизме, а уж тем более должна уцелеть при крушении СССР. Я, Вася, коммунист, можно сказать, со школьной скамьи, и никогда свое членство в партии ни на что не променяю, ни на какие блага. И умру за ее дело без колебаний. Когда я говорю "партия", когда я говорю о гениальности ее вождей, то не подумай, что я имею в виду ту, извини за выражение, идеологическую херню, которая придумана для оболванивания населения. Она так глупа, что, как тебе известно, пришлось уничтожить несколько десятков миллионов человек, чтобы уцелевшие сделали вид, что во все это верят. Теперь нам уже безразлично, верят они во всю эту чепуху или нет. Нам уже не нужны ни Ленин, ни Сталин. Нам уже не нужно и название КПСС. Нам важно сохранить партию — организацию нового типа, как говаривал Ленин.
— А как же она будет называться? — осмелился поинтересоваться я.
— Да неважно, как она будет называться, — снова засмеялся генерал. — Может быть и никак не будет называться. Или, скажем, "Международный Инвестиционный Фонд". Не в названии суть. Суть в том, чтобы сохранить все наше богатство и власть, сбросив старую шкуру и все старые ярлыки. Пусть их топчут, кромсают, судят, проклинают, что угодно. А мы под новой вывеской или вовсе без нее начнем новую жизнь, ни за что и ни перед кем не отвечая.
— Не уверен, — сказал я, тщательно подбирая слова, — что в партии эта идея всем понравится, — и подумал, что для многих возможность телефонным звонком посадить кого-нибудь в тюрьму или поднять по тревоге дивизию Дзержинского гораздо слаще арбуза даже в марте месяце, но вслух этого не сказал, конечно.
— Это генеральная линия, — жестко произнес Климов. — Лучшие силы партии будут привлечены для ее выполнения. А ты знаешь, что делают с теми, кто сопротивляется генеральной линии партии? Они попадают в тюрьму или на тот свет. Мы отобрали лучшие силы в КГБ для исполнения предстоящих задач. Это не значит, что не будет сопротивления внутри нашего ведомства. У нас тоже хватает мудозвонов, которые без портрета Ленина чувствуют себя, как девки с задраным подолом. Но и с ними удастся поладить. И вот почему. Если ты внимательно прочел книгу, которую я тебе дал, то мог понять, что в течение всей истории удавалось практически одними и теми же методами держать народ в страхе и повиновении и как-то им управлять. Однако, когда государство не выдерживало и рушилось, жертвы, огромные жертвы несла и государственная элита. Смута, когда гибли цари и истреблялись почти все знатные русские фамилии, петровские преобразования, добившие бояр и старую аристократию, фактически уничтожившие и саму династию Романовых и, наконец, 1917-й год, когда вместе с царем было уничтожено все: дворянство, интеллигенция, госаппарат и даже крестьянство. Ты понимаешь, что может произойти сейчас, если мы не примем заранее всех мер предосторожности? Ты же не хочешь, чтобы твоя жена и дочери были бы изнасилованы и убиты на твоих глазах, а сам ты повешен вниз головой на столбе? Помнишь события в Венгрии в 1956-м году? Видел, что там делали с нашим братом? А у нас все будет еще на порядок хуже. Поэтому мы вынуждены принять все меры заранее. Думаю, что у нас еще есть лет 10, плюс-минус пара годков. Но сделать надо невероятно много. Не думай, что ты будешь действовать один, но ты один из тех, кто отобран для спасения партии. На командных постах появятся новые люди, но все они тщательно отобраны или будут отобраны, как и ты. Ты понял меня, Василий?
Голова у меня пошла по какой-то спирали.
— Разрешите доложить, товарищ генерал, — неуверенно начал я. — Но мы как чекисты должны все сомнения решать в порядке свободного обмена мнениями. Вы меня ошеломили, и у меня масса вопросов, если разрешите...
— Говори, — разрешил Климов.
— А как же наша армия, стратегическое оружие, флот, разбросанный на четырех морях? И, наконец, наш противник? Он же уничтожит и оккупирует нас, как только увидит первые признаки нашего распада. Я позволю себе предположить, что если руководство увидело признаки крушения, то противник их увидел тоже или увидит в самом ближайшем будущем. Даст ли он возможность вам действовать по плану? Не уничтожит ли он вместе с СССР и нашу партию, и нас всех?
Климов хитро улыбнулся:
— Не боись. Тут, как говорится в народе, — все схвачено. Мы все сделаем так, что они не только нам не помешают, но еще и половину наших мероприятий оплатят за свой счет.
У меня были еще какие-то вопросы. Очень много вопросов, которые проносились в моей голове, но в этот момент зазвонил телефон на столе Климова. Генерал взял трубку и сказал: "Да, да. Понял. Сейчас идем".
Он открыл шкаф, вытащил висевший на плечиках штатский пиджак, снял его, повесил на "плечики" форменную тужурку, спрятал ее в шкаф и надел пиджак.
— Вот так, — вздохнул Климов. — И похвастаться нельзя. Не любит руководство, когда мы в форме ходим. Только перед зеркалом и любуешься.
Генерал оглядел меня с головы до ног критическим взглядом и сказал:
— Пошли. Будь молодцом.
В приемной Климов кинул дежурному прапорщику: "Я к руководству", и мы вышли на красную дорожку длинного коридора. Поехали куда-то на лифте, который остановившись, выпустил нас в другой лифт. Тот, в свою очередь, куда-то поехал и открыл двери с другой стороны, обнажив глухую дверь с кодом цифр, напоминающим телефонный диск. Климов набрал несколько цифр, и дверь отъехала в сторону. Мы вошли в помещение, напоминающее комнату отдыха. Стенки из карельской березы, заставленные бутылками и блоками сигарет западного производства. Диван с небрежно брошенным на него пледом. Низкий столик, заваленный иностранными журналами. Толстая книжка на английском языке с ярким названием на фоне Спасской башни: "Дьявольская Альтернатива”. Фамилию автора я прочесть не успел. Рядом лежали какие-то таблетки и пузырьки с лекарствами. В противоположном углу поблескивал экраном огромный телевизор, украшенный золотым орнаментом из иероглифов. На стене в строгой раме портрет какого-то бородатого не то еврея, не то армянина (позднее я узнал, что это был грек) в котелке и старорежимном галстуке.
Все это я отметил машинально, следуя за генералом Климовым, который подойдя к небольшой двери в проеме между двумя полированными стенками, открыл се и, сказав "Разрешите?", вошел в смежное помещение. Я прошел за ним.
Внезапно, у меня пересохло во рту и я почувствовал, как у левого виска запульсировала кровь.
За небольшим письменным столом, в зеркальной поверхности которого отражался большой портрет Дзержинского, висевший между окнами, сидел Андропов. Он был одет в американскую футболку с изображением ковбоя с крутящимся над головой лассо и с надписью на английском языке ”Добро пожаловать в Северо-Западный Университет".
Но что меня поразило еще больше, это то, что сбоку от Андропова, развалясь в кресле, сидел Миша Еремеев без пиджака и с развязанным галстуком. Он и Андропов говорили о чем-то по-английски, прервав разговор при нашем появлении. При этом Еремеев сказал по-русски: "Очень неплохо, Юрий Владимирович. Совсем неплохо. У вас еще есть небольшой акцент, напоминающий латиноамериканский. Но с таким акцентом живет половина Америки, особенно на юге и юго-западе. Так что вас можно прямо завтра забрасывать в тыл противника".
Андропов засмеялся тихим, сухим смешком, не вставая, подал руку Климову и указал ему на кресло. Климов, прежде чем сесть в кресло, обменялся рукопожатием с Еремеевым. Тот встал, подошел ко мне, подал руку и сказал: "Садитесь, Василий Викторович. Не волнуйтесь. Хотите газированной воды?"
Не дожидаясь ответа, он взял сифон с газированной водой, налил стакан и подал мне.
— Спасибо. Не надо, — прошептал я пересохшими губами.
Еремеев пожал плечами и выпил стакан сам.
— Это кто?— спросил Андропов, указывая пальцем на меня.
Я вскочил на ноги и доложил:
— Капитан Беркесов.
— Из Ленинградского Управления? — водянисто-серые глаза Андропова прощупали меня, как мне показалось, до самого нутра.
— Так точно. Из Ленинградского Управления. Старший следователь, — отрапортовал я.
— Он что, у тебя пехотное училище окончил? — повернулся Андропов к Климову. — "Так точно!", "Капитан Беркесов". Того и гляди сейчас строевым пойдет по кабинету.
Он снова посмотрел на меня:
— Ты человеческим языком говорить умеешь?
Я молчал. Лицо у меня пылало.
— Волнуется человек, — ответил за меня Климов. — Увидел вас первый раз не на портрете и волнуется. Что в этом необычного? Товарищ молодой еще, а вы прямо на него, как танк... Да, я танк, — снова засмеялся Андропов. — Только вот мотор у этого танка уже не тот. Шалят мотор, — он приложил руку к груди, затем согнал с лица улыбку. — Он проинструктирован?
