- Сейчас иду, - буркнул я.
- Ты что, плачешь? – Люсьен, а это был именно он, стремительно подлетел ко мне и, подняв мою голову, заглянул в глаза. – Плачешь, глупый ребёнок. Что ты натворил? Хотя, не отвечай. Судя по тому, в каком состоянии отсюда вылетел Женька, ты сглупил и признался ему в любви.
- Откуда знаешь? – я потрясённо посмотрел на Люську.
- Ой, тоже мне секрет Полишинеля. Да о том, что ты в него влюблён, все догадались, кроме него. Впервые наш проницательный Женька не заметил того, что другим видно невооружённым глазом.
Люсьен вынул из кармана платок и начал вытирать мне слёзы.
- Значит, все знали и в душе смеялись надо мной. Как же, глупый Алекс. Разве меня можно полюбить? Кто я? Серая птичка, воробей. Кому такой нужен... - от жалости к самому себе я снова заплакал.
- Глупый, - в голосе Люсьена звенела щемящая нежность, а может, мне это только показалось, - ты не серый, ты сам не знаешь насколько яркий. Не воробей, а...
- Хватит, - я решительно прервал его и вскочил с кровати. – Я не позволю тебе жалеть меня. Мне не нужна ничья жалость, ясно?
- Лекси...
- Не смей меня так называть. Меня зовут Алекс!
- Прости, - голос Люсьена вдруг стал злым, - это же Женькин эксклюзив. Как я мог забыть, что так тебя называет только он. Знаешь... Хотя, что я тут буду распинаться, ты сейчас никого слушать не будешь. Так что, приведи себя в порядок и иди к гостям. Они не виноваты в том, что ты страдаешь глупостью и не видишь дальше собственного носа.
Люська выскочил из комнаты и громко хлопнул дверью, а я потрясённо посмотрел ему вслед. Это что сейчас было? Он что, ревнует? Я тряхнул головой, отгоняя бред, лезущий в голову. В одном Люська прав, мои гости не виноваты...
Приведя себя в порядок, я отправился в холл, но по дороге увидел приоткрытую дверь дедова кабинета. Захотелось поговорить с ним, он умел успокаивать, как никто другой. Я уже взялся за ручку, когда услышал папин голос:
- Не представляю, что делать?
Я осторожно заглянул в щель, папа стоял посреди дедушкиного кабинета с большим белым конвертом в руках.
- Ты должен отдать это Алексу. Он вправе знать. Это, в конце концов, часть его наследия.
- Ты понимаешь, что нам придётся рассказать ему, что он не мой сын?
Папа, посмотрел на конверт таким взглядом, как будто держал в руках змею.
Я не слышал, что ответил дедушка, тихо сползая по стене.
«Не мой сын! Не мой сын!» - стучало у меня в голове.
- Алекс, - как сквозь вату я услышал испуганный вскрик Серёжки, поднял голову и понял, что он тоже это слышал. На его вскрик выбежали дед и папа. Хотя мог ли я теперь его так называть?
- Алекс... - отец протянул ко мне руки, но я, вскочив, отпихнул их.
- Скажите, что это неправда. Это шутка такая? – я с надеждой переводил взгляд от деда к отцу и назад. Они же только отводили глаза.
- Здорово, - горько рассмеялся я, - ненавижу свой день рождения.
- Алекс, - папа рванулся ко мне, но я, развернувшись, побежал к выходу, по дороге врезавшись в Люсьена. Видимо вид у меня был ещё тот, поскольку на лице Люськи отразился испуг.
- Малыш, что с тобой?
- Увези меня отсюда, - я крепко вцепился в парня. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...
Люсьен не стал ничего говорить, просто схватил меня в охапку и выволок из дома.
Глава 2
Люсьен.
Я всегда задумывался над тем, почему человек влюбляется? Нет, не так. Почему для любви выбирается именно этот человек, а ни какой-нибудь другой? С любовью с первого взгляда всё более-менее понятно. Увидел, получил поленом по голове в виртуальном смысле, искры из глаз посыпались, птички перед ними запорхали, сидишь, как дурак, пялишься и лыбишься во все тридцать два зуба. А как быть с любовью с двадцатого, тысячного или миллионного взгляда?
Был пацан, бегал перед носом, мельтешил и ничего, кроме раздражения, не вызывал. Лез с вопросами, причем всегда не вовремя, и очень хотелось схватить его и как следует отшлёпать, чтобы не встревал во взрослые разговоры. И казалось, что так будет всегда, но в один прекрасный момент я пришёл к другу в гости и застал там этого пацана. Он сидел на полу, по-турецки скрестив ноги и положив перед собой альбом, водил по нему карандашом. Солнце, заглядывающее в окно, путалось у него в волосах, а он, ничего не замечая вокруг, рисовал. Я, застыв на пороге, смотрел на открывшуюся передо мной картину и понимал, что прекраснее ничего в своей жизни не видел. Карандаш легко скользит по бумаге, ведомый рукой с изящными тонкими пальчиками, вторая рука потянулась к волосам и аккуратно заправила прядку за маленькое ушко, и от этого простого жеста у меня по телу побежали мурашки. Наконец, меня заметили и, подняв глаза, улыбнулись. В эту минуту я понял, что отдам всё на свете, лишь бы он улыбался так всегда.
- Привет, Люсьен! – проговорил Алекс, а улыбка стала ещё очаровательней. – А Женьки и Леона нет.
- Я подожду. Можно посмотреть, - протянул руку к альбому, Алекс на секунду замешкался, а потом выпустил его из рук.
Пейзажи. Некоторые нарисованы в цвете, другие же просто карандашом. Осенние, зимние, весенние. Красиво. Мальчик, оказывается, талантлив. Я любовался работами, перелистывая страницы. Чаще всего встречался один и тот же пейзаж. Озеро со склонившимися над ним деревьями, тонкие черные ветки почти касаются воды. Рядом с озером дом с колоннами и большой парадной лестницей, а где-то вдалеке старое кладбище. От этого рисунка веяло лёгкой грустью.
- Маме он не очень нравится, - Алекс увидел пейзаж, который я рассматривал. – Хотя и говорит, что красиво.
Я отдал ему альбом:
- Ты талантлив, Алекс!
