Густав, как и всегда, когда видел своего молодого любовника в теплом рассеянном свете ночника, залюбовался совершенными формами его роскошного тренированного тела. За год, что они были знакомы, он успел изучить его досконально. Каждый четко очерченный мускул. Целый год он старательно изучал это отзывчивое тело руками, глазами, губами и языком, но все еще не мог наглядеться и натрогаться. Максим будил в нем нездоровое желание сожрать его целиком или втиснуться в него так глубоко, как только можно, чтобы проникнуть под эту гладкую загорелую кожу и слиться с ним в одно целое, чтоб уже никто и никогда не смог их разъединить.
Густав знал, что это за чувство. О нем ежедневно пели, говорили и слагали стихи тысячи, если не миллионы людей, но он сам испытывал его чуть ли не впервые за всю свою долгую, насыщенную встречами и расставаниями жизнь. Он знал симптомы, хоть и не испытывал их раньше. Уже через пару месяцев, прошедших со дня знакомства с Максимом, он смог самостоятельно поставить себе диагноз и в долгих выматывающих размышлениях осознать, что, ища лишь развлечение от скуки, он умудрился сам себя загнать в ловушку и теперь не знал, как излечиться от этой опасной болезни.
Если быть до конца откровенным, он и не хотел излечиваться. Это чувство приносило ему больше боли, чем радости, но он уже сжился с этой болью и умело прятал ее от других, в совершенстве владея искусством держать лицо. Он даже задумывался о том, что, должно быть, это кто-то из недоброжелателей так своеобразно проклял его. Ведь это было сущим проклятьем - познать искреннюю безответную любовь тогда, когда его жизнь все еще медленно, но уже неуклонно катилась к закату.
Боже, как же он умудрился так вляпаться. Наверно, надо было бросить все еще тогда, когда, хорошо подготовив Максима, он впервые взял его в безобразно романтической обстановке – на усыпанной лепестками роз постели в присутствии сотни свечей и откупоренной бутылки шампанского. Тогда Густаву хотелось именно этого. Тогда невинному и чистому до неприличия Максиму было нужно именно это, хоть он вначале и посмеивался над Густавом и его сентиментальностью. Но тот знал наверняка, что, кончая с громким криком меж его плотно сомкнутых губ, Максим испытывал глубокое удовлетворение от свершившегося в ту ночь таинства. Тогда Густав не смог вовремя отстраниться и предоставить этого пылкого и бескорыстного мальчика его судьбе. А потом было уже поздно.
Заметив его колебания, Максим понимающе ухмыльнулся и одним плавным движением перетек с кровати на пол. Выпрямил гибкую спину, развернул гордые плечи и с чарующей усмешкой на губах поплыл к Густаву, ступая босыми ногами по мягкому бежевому ковру, чей высокий ворс жадно облизывал его длинные пальцы. Засмотревшийся Густав в этот момент остро завидовал и ревновал к этой дорогой пушистой тряпке. Ему хотелось и самому лизать эти пальцы, скользить языком меж ними и слышать тихий стон наслаждения из этих иронично изогнутых губ.
- Как прошел праздник? – Максим приблизился легкими шагами и положил ладони Густаву на плечи. Потеребил его туго, как удавка, затянутый галстук и медленно потянул узел вниз, избавляя от этого удушающего захвата.
- Как все юбилеи, – отмахнулся Густав. - Шумно и скучно, - и тут же во внезапном пьяном откровении признался: - Мне сильно тебя не хватало.
Максим сочувствующе покачал головой. Его темные волнистые волосы скользнули по лицу, лаская лоб, еще не знавший морщин.
- Ты же знаешь, что это было бы… Неуместно, – заметил он.
- Возможно, – согласился Густав, потянувшись к его лицу и погрузив пальцы в эти шелковистые волны. - Но ты знаешь… Все эти люди – заискивающие родственники, хваткие деловые партнеры и жадные до моего внимания друзья… Все они целый вечер неимоверно раздражали меня. Просто бесили своей беззастенчивой и лживой лестью. А на самом деле я хотел бы провести этот день с тобой. Только вдвоем – ты и я.
- Это в тебе сейчас алкоголь говорит, – улыбка Максима чуть подувяла, и он, отбросив игривость, говорил уже серьезно. - Когда протрезвеешь, ты еще пожалеешь об этих словах.
Он продолжал неспешно раздевать Густава. Пока они говорили, он уже успел снять с него пиджак и теперь сноровисто расстегивал пуговицы рубашки. Отметив его серьезный тон, Густав качнулся вперед и обхватил Максима за талию, тесно прижал к себе и спрятал лицо в его волосах.
- Я не пожалею, – прошептал он. Потерся кончиком носа о шею Максима, чувствуя, как его нежная кожа нагревается от чужого дыхания.
- Пожалеешь, - проронил Максим.
Легко поцеловал Густава в обнажившееся из под рубашки плечо и продолжил:
– Ты же хладнокровный бизнесмен, а не романтичная девица. Тебе бы головы подчиненных долой сечь и конкурентов банкротить, а не мечтать о вечных любовях. Вот ты сейчас наговоришь мне кучу всякой милой чуши, а потом будешь отнекиваться. Мол, нихрена, никому я ни в чем не признавался. Пусть сначала докажут. В суде и с адвокатом.
Густав сжал объятья сильнее, чувствуя, что Максим пытается ускользнуть. Поцеловал в скулу и прошептал на ухо:
- Откуда в тебе столько прямоты и честности? Разве этому я тебя учил? Ты же видишь, что я сейчас веду себя, как пьяный слезливый старый идиот, так почему ты не воспользуешься этим? Ты мог бы сейчас просить у меня все, что захочешь, даже код моего банковского счета, и я с радостью сказал бы тебе его. Да что там! Ты мог бы вить из меня веревки, даже когда я трезв, и я шел бы у тебя на поводу.
Максим тихо вздохнул и, сдавшись, крепко обнял его в ответ.
- Мог бы, - негромко согласился он. – Но это нарушило бы наше деловое соглашение. Помнишь, Густав? Мы же с тобой договорились. Ты мне – я тебе. И не более. Так зачем ты толкаешь меня на нечестные поступки?
Потом Максим понизил голос и пробормотал ворчливо:
– К тому же, если б я украл у тебя деньги, мне пришлось бы потом скрываться от закона. Я, знаешь ли, еще не готов всю жизнь прожить в какой-то дыре, не высовывая из нее носа. Ты гад, Густав. Ты знаешь это? Ты просто избаловал меня роскошью.
Густав отстранился и заглянул в серьезное лицо Максима. Улыбнулся и очень понадеялся, что тот примет блеск его глаз за последствия опьянения.
- А если я официально дам тебе деньги? – спросил он. - Передам их тебе по закону? Ты же, кажется, хотел начать свой бизнес после окончания университета…
Максим нахмурился.
- Не надо, Густав, – отрезал он. - Ты же знаешь, как я не люблю все эти разговоры. Если я возьму твои деньги, это лишит меня моей независимости. А я хочу быть свободным. От всех. Даже от тебя, – он досадливо цыкнул зубом. – Слушай, давай сейчас обойдемся без этого, а? Я пришел тебя поздравить, вон, даже подарок купил… (Хотя, думаю, мои подарки для тебя - что мусор!) А ты весь настрой портишь, – Максим махнул головой в сторону прикроватной тумбочки, на которой лежала небольшая перевязанная малиновой тонкой лентой коробочка. – Пойдем лучше в кровать… Ты устал. Я сделаю тебе расслабляющий массаж, если захочешь, еще выпьем за твое здоровье, а может, даже… - Максим изменился в лице, снова засияв многообещающей улыбкой, и игриво провел пальцами по обнаженной груди Густава. – Если, конечно, тебя твои гости не заездили.
Густав смотрел ему в лицо, пытаясь увидеть там хоть какое-то смятение. Хоть какой-то отклик на его нетрезвое признание, но Максим, как обычно, искренне и безмятежно улыбался. И, конечно, Густав не мог отказать ему в просьбе.
Он прошел к кровати, увлекая Максима за собой, и сел на край.
- Покажи, что ты купил мне, - попросил Густав, приобняв его за талию.
- Да, в общем-то, ничего особенного.
Улыбка Максим стала смущенной. Он взял коробочку и положил ее Густаву на колени.
– Я старался выбрать что-то такое, чтобы тебе понравилось, – пробормотал он, отводя взгляд. - Не бриллианты, конечно, но камешки так красиво блестели, что я решил выбрать именно его.
Густав медленно, смакуя момент, развязал ленточку, позволив ей соскользнуть на пол, и открыл коробку. В ней на атласном белом ложе покоился зажим для галстука. Серебряный со вставками черной эмали и тремя хорошо ограненными феанитами. Красивая вещица, пусть и недорогая.
