— Отец, ты не против, если я заберу его ненадолго? Нам надо поговорить.
Даффи пожал плечами.
— Без проблем. План мы уже обсудили, а начать сможем только после того, как дети расчистят оставшийся мусор.
— Супер. — Я схватил Люка за руку и потащил через магазин. — Идем.
— Куда мы? — спросил он, и в его голосе были смех и тепло.
— Ко мне домой.
***
Люк
Я не успел осмотреться в гнезде Костиганов, потому что вслед за Домиником сразу спустился в подвал. Он включил свет, и я увидел незаправленную кровать, сломанный шкаф, из которого вываливалась одежда, и старое кресло, покрытое шерстью Бисквита.
Хотя погодите, это была не шерсть, а сам Бисквит.
— Привет, — мягко произнес я, потрепав его по загривку. Пес не шевельнулся.
Когда я обернулся, Доминик стоял у кровати и, положив руки на бедра, смотрел на меня.
— Итак…
— Я помогаю твоему отцу.
Доминик ждал продолжения.
— Ладно. В общем, я взял за основу то, что рассказывал ты, и кое-какую информацию от Адрианы, пришел к твоему отцу и спросил, можно ли мне помочь ему с реновацией. Он воспринял это скептически, но я рассказал ему свои идеи, и они пришлись ему по душе.
— Ты реально заявился к нему ни с того ни с сего и предложил свою помощь?
— Да.
— Почему?
— Ты правда не понимаешь?
Он вздернул подбородок.
— Да, Люк. Я правда не понимаю. Ты ведь считал его говнюком.
— Потому что я желаю тебе только лучшего, Доминик. И твоей семье тоже. Я понял, что зря сравнивал свое детство и ситуацию Адрианы. Твоим родителям, конечно, не помешает пара советов, как обращаться с ней, но черт подери, они хотя бы присутствуют в ее жизни. И любят ее. У меня ничего этого не было. — Я велел себе перестать ныть о своем детстве. — Знаю, я уже извинялся, но мне нужно сделать это еще раз. Я наговорил тебе много ужасных вещей. У меня давно не было таких срывов. И я не стану утверждать, будто говорил не всерьез, потому что тогда я во все это искренне верил. Но я много думал и теперь понимаю, насколько это было неправильно.
Доминик медленно кивнул.
— Спасибо за эти слова, но зачем было связываться с магазином? Из жалости? В качестве извинения? И кстати, ты не будешь работать бесплатно. Даже и думать забудь.
— Твой отец платит за материалы. И жалость здесь ни при чем.
— Тогда что при чем? Здорово, конечно, что вы с отцом помирились и что ты принял дружбу Адрианы и Мики, но я хочу знать твой мотив. Вряд ли ты увлекаешься тем, что на досуге по доброте душевной помогаешь людям с ландшафтным дизайном.
— Ты прав. Я не занимаюсь такими вещами, — ответил я прямо. — Но я хотел, чтобы между нашими семьями появился контакт, хотел поучаствовать и в других сторонах твоей жизни. Вот мой мотив. С моей помощью вы сделаете то, что вам нужно, за месяц, и я смогу сделать дворик красивым, чтобы он привлекал много людей.
— Но…
— Доминик, — сказал я. — Мне надоело разграничивать свою жизнь. Я хочу… чтобы твоя семья стала моей. И потому, черт подери, хочу вам помочь.
Доминик старался держать лицо, но когда он спрятал улыбку и качнулся на пятках, я уловил в нем проблеск надежды. Он так нервничал и был так не уверен в себе — совсем как в тот день после нашего первого раза, когда мы прощались у двери.
— И ты больше не боишься, что твоя жизнь станет сложной?
— С тобой она уже стала такой, Доминик. — Он поджал губы, и я быстро продолжил: — Но теперь мне нравятся сложности. Или сложности, которые создаешь ты. Видимо, в своем пожилом возрасте я еще способен меняться.
Тут он наконец хохотнул.
— Заканчивай разыгрывать карточку старика. Ты на пятнадцать лет младше моих родителей. Даффи был в шоке, когда узнал, что твои дети — подростки. — Он качнул головой. — Послушай… я знаю, что по пути в Бостон ты злился и был не в себе. Мне следовало дать тебе выпустить пар, а не спорить, но…
Я рассмеялся.
— Чтобы Доминик Костиган — и не спорил? — Я шагнул к нему. — Я хочу, чтобы ты не заставлял себя сдерживаться, когда я не прав. Наоборот, я люблю в тебе эту черту.
Его брови взлетели на лоб, исчезнув под растрепанными волосами.
— Что-что ты сказал?
— Ты меня слышал.
— Неужели не можешь сказать это прямо?
— Я люблю тебя.
Доминик всмотрелся в мое лицо на секунду. Потом прильнул к моим губам в поцелуе, и я обнял его за талию, прижимая к себе. Мы так давно не целовались, и я скучал по ощущению его губ каждый день.
Его руки ушли с моего лица, вцепились в куртку, и мы словно начали соревноваться в том, кто сможет раздеться быстрее. Когда мы рухнули на кровать, я услышал звон колокольчика и резко приподнялся над Домиником.
— Что это было?
— Бисквит.
Я глянул на кресло. Точно. На нас смотрел его пес.
— Серьезно? Может, выведешь его в дом?
Движением бедер он сбросил меня, и ему понадобилось приблизительно тридцать секунд на то, чтобы отвести Бисквита наверх, вернуться и запереть дверь на замок, но даже за это короткое время я истомился, ожидая его. Ощущение его кожи горело у меня на ладонях, и я хотел большего.
Когда он заполз на кровать, улыбаясь самой порочной улыбкой, я чуть не лишился рассудка.
— Где у тебя смазка?
Он сунул руку под подушку и достал пузырек.
— Ха. Долго искать не пришлось.
— Использовал ее по ночам, когда думал об одном седом лисе. Ничего, кроме фантазий о нем, у меня не было.
— Да? — Он не сказал этого прямо, но я понял, что за время нашей разлуки он ни с кем не встречался. Да и разве могло быть иначе, если мы думали лишь друг о друге? Я толкнул его на спину и придавил сверху бедром. Искорки в его взгляде сообщили мне, что ему это понравилось. — Расскажи, о чем именно ты фантазировал.
Он обвел языком верхние зубы.
— Как ты брал меня без резинки. Тогда, на полу.
Застонав, я провел рукой по его прессу, а затем взял в ладонь его яйца.
— Ты меня умолял.
Его бедра задвигались.
— Тебе самому этого дико хотелось.
— Ты хочешь так же сейчас?
— А ты как думаешь?
— Я думаю, это «да».
Дома никого не было, поэтому я, не колеблясь, раздел его и тоже сбросил одежду. Лаская его, я заново знакомился с его вкусом, запахом, телом, потом оттрахал его до полубессознательного состояния пальцами, и к тому времени, как я поднял его колени к груди и приставил к его заднице член, он весь дрожал.
Я с силой вонзился в него, зная, что он готов это выдержать, и он ответил протяжным «о да-а-а-а».
Впившись в его рот поцелуем, я трахал его языком в такт толчкам своих бедер, а когда стал задыхаться, перевернул его на живот. Он сразу выставил задницу, требуя большего.
— Ласкай себя, — приказал я, взявшись за его горло.
Он, не колеблясь, просунул под живот руку и стиснул себя в кулаке, а я снова начал вторгаться в него, растворяясь в тугом ощущении, которое окружало мой член, в его стонах и вздохах, в гладкости его покрытой испариной кожи… Я хотел задержаться в этом моменте навечно, но после месяца воздержания — после месяца без него — это не представлялось возможным.
— Я сейчас кончу, — прохрипел я. — Черт подери, Доминик… Как же я соскучился по тебе.
— Я по тебе тоже, — выдохнул он и, издав сдавленный вскрик, начал кончать. Судорога его мышц вокруг моего члена сделала свое дело, и я, запрокинув лицо, тоже отдался разрядке.
Я рухнул рядом с ним на матрас. Мы оба тяжело дышали, но улыбались. Взяв его за подбородок, я еще раз жестко поцеловал его, после чего он ушел в ванную. Когда он вернулся, я раскрыл руки, и он лег мне на плечо и мягко поцеловал в уголок рта.
— Я тоже люблю тебя.
Мою грудь, несмотря на сквозняк в его комнате, согрело тепло. Затем оно затрепетало у меня в животе, и черт побери, я ведь слишком устал, чтобы чувствовать бабочек, разве нет? Но когда он снова поцеловал меня, трепет усилился, и я понял, что нет. Я точно не слишком устал.
