Я сижу, поджав ноги, смотрю на побледневшую девушку. Она помешивает уже остывший чай, и не смеет поднять на меня глаза.
– Темик. Я не вынесу. Не вынесу всего этого.
Я тягостно вздыхаю в ответ. Что тут скажешь? Патовая ситуация. Мила продолжает созерцать свою чашку.
– Темик, я даже предъявить им ничего не могу. Пожирают друг друга взглядом и молчат. И шарахаются в стороны друг от друга. Вика тянет к Киру. Я вижу, но он держится из-за меня ли? Из-за тебя? Но тянет. Я чувствую, как между ними воздух дрожит. А Кир… Кир боится. Но если страх станет меньше, чем притяжение? Что тогда делать? Я не могу. Я не хочу терять Вика. И не могу отдать ему Кира. Ты же понимаешь, Кир ему ненадолго. Так, выпьет из парня душу и оставит. А он мне нравится по-настоящему.
Мне бы сказать что-то, как-то утешить. Но нет сил. Ее слова выжигают меня изнутри. Я ее почти ненавижу. Не за то, что она впихнула Кира в орбиту Вика. За слова. Проще закрыть глаза, списать все на разыгравшуюся фантазию. Но Мила не дает мне этого призрачного шанса сохранить равновесие. И я скатываюсь в бездну.
Чужие руки до боли сжимают мои бедра, а я так же сильно сжимаю веки. Мне не важно, кто ты, мне все равно. Дай мне чуть-чуть боли. Пусть физическая боль перекроет душевную, пусть…
Я, притихший, сижу на кровати Вика. Занавесившись от него челкой. Вик, выплеснув на меня раздражение, ходит по комнате, переставляя бездумно вещи.
– Темик, – Вик зол. – Скажи мне, когда я пропустил момент твоего превращения в подстилку?
Я еще глубже ухожу в защиту, в душе кипит злость. Пропустил? Пропустил! Да ты меня целенаправленно пнул на эту дорожку. Сам-то? Сам не лечишься от своей зависимости чужими телами? В душе все клокочет. Я и злюсь еще больше, когда чувствую, как внизу живота начинает нарастать знакомое томление… Черт. Даже его неприятие меня возбуждает и электрическими разрядами прокалывает позвоночник. Но Вик раздраженно пинает попавшуюся под ноги думку. Его прерывает звонок в дверь, и я облегченно вздыхаю. Тайм-аут. Прислушиваюсь к возне в коридоре. Что происходит? И догадка опаляет мои нервы. Сволочь. Я застываю на пороге. Тяжело привалившись к косяку двери, наблюдаю эту премилую сцену. Кир лижется с Виком. Блядь! И он мне сейчас пытался попенять на совесть и поведение.
– Кхм… я не помешал? – сиплю я, сдерживая бешенство.
Вик отшатнулся от парня. Кир, резко выдохнув, уставился на меня. Вик, вдруг всхлипнув, истерично заржал. Сгибаясь в приступе нездоровой веселости, он, утирая слезы, сполз по стеночке на пол. Воззрившись на нас, он еще раз зашелся в истерическом смехе.
– Что ты ржешь? Блядь, какая же ты блядь, Вик! – я негодовал. Подлетев к Вику, отвесил ему звонкую оплеуху. Пронесся мимо Кира и, сорвав одежду с вешалки, вылетел из квартиры, со всей дури саданув дверью. Пусть эти двое делают, что им вздумается. Бляяяядь! Ненавижу. Двуличная сволочь!
Мое лекарство. Горькое. Со всеми оттенками боли. Сжимаюсь под напором чужих рук. Послушно выгибаюсь и закусываю губы, с удовольствием прислушиваюсь к нарастающей физической боли, вымывающей душевную. Анестезия.
Я сижу на паре по истории искусств. И на удивление слушаю лектора. Почти затаив дыхание. У нас сегодня новый приглашенный лектор. Не знаю, то ли любоваться им, то ли слушать. Мы как бандерлоги перед великим Каа, завороженные низким, хриплым голосом, стеклись ближе к центру аудитории. А перед глазами мелькают красочные фотографии, но оставаясь фоном к этому человеку. Я теперь отчетливо понимаю, что значит харизма. От него бурным мощным потоком идет властная энергетика. Заставляющая откладывать каждое сказанное слово, как драгоценность, в закрома своей памяти. Я откровенно любуюсь его профилем. Почти капая слюной на парту, как и большинство присутствующих тут. Без разделения по половому признаку. Щедра природа. За счет нас, убогих? И пусть. Если есть такие вот экземпляры, то не жалко и тысячи таких, как я. Вдруг я, словно пронзенный иглой, оглядываюсь. Единственный человек, который не шелохнулся и не сделал попытки пересесть ближе, был Вик. Его окаменевшее лицо и гордо вздернутый подбородок контрастом били по моим нервам. А яркий румянец на скулах заставил нехорошо съежиться мое сердце. Вик сверлил лектора тяжелым взглядом. И тот задерживал на нем свой взгляд. Долго. И это не ревность к вниманию. Совсем нет. Я всей шкуркой чувствую, что здесь схлестнулось что-то более значимое.
10
Я стою под дверью деканата. Суббота, утро. Я сжимаюсь от ужаса. За плотной дверью мой отец пытается в очередной раз разрулить мои пропуски. Дверь деканата мягко распахивается, и меня кивком приглашают внутрь. Секретарша оставляет мне список того, что я должен дополнительно подготовить и сдать. Я стараюсь не смотреть в сторону отца, старательно копирую список. Вдруг мой взгляд цепляется за фамилию Вика. Что это? Я читаю, не в силах сложить информацию. Практика? Полугодовая практика? Вик уезжает? И в подреберье острой иголкой вкалывается боль. Я как сомнамбула запихиваю список с заданиями в сумку и, не попрощавшись, мчусь к Вику. Промолчал.
Лихорадочно давлю на кнопку звонка. Я не знаю, что ему сказать. Но понимаю, что у меня вдруг осталось катастрофически мало времени. Тишина. Но я, не понимая этого, продолжаю стоять и давить на кнопку звонка. Вдруг дверь мягко щелкает, и Вик стоит на пороге. Взъерошенный, с сумасшедшим взглядом.
– Тем. Темик. Не сейчас, ладно? Я тебя умоляю.
– Ты уезжаешь?! – меня лихорадит.
– Минуту подожди, – хмурится Вик и закрывает дверь, не пуская меня в квартиру.
И через минуту он, натягивая куртку, выходит в подъезд. Закуривает сигарету. Оставляя пачку на подоконнике.
– Темик, я тебя попрошу. Очень попрошу, – выдыхает он в потолок дым. – Для меня важно, что бы ты сейчас ушел. Темик, – в его глазах ошалелая радость, а непослушные пальцы крошат и мнут сигарету. – Понимаешь?
Я киваю. Обреченно. Понимаю.
– Потом, Темик, я тебе расскажу все потом. Не сейчас.
И Вик уходит, забыв пачку сигарет на подоконнике. Я вытаскиваю сигарету непослушными пальцами и раскуриваю ее. Пуская, как Вик, дым в потолок. У боли есть запредельная грань. Перешагнув эту грань, она вдруг становится всеобъемлющей, и ты словно тонешь в ней. Она забивает всего тебя, каждую пору. Сил хватает только на то, чтобы спуститься на этаж ниже. И я, забравшись на подоконник с ногами, выкуриваю методично одну за одной его сигареты. Обжигая пальцы. Я дождусь, я хочу увидеть того, кого мне никогда не преодолеть. Того, кто украл сердце моего Космоса раньше. Время играет в свои игры, то ускоряя свой бег, то замедляя его. Наконец-то я слышу знакомый щелчок. И шаги спешащего вниз. И почему я не удивлен, когда мимо меня проходит тот самый человек, которого я завороженно слушал на лекциях по истории искусств. Где-то в подсознании я понял все еще тогда. Я вдруг отчетливо осознаю – где-то внутри умирает моя последняя надежда. Когда я смотрю на широкий разворот плеч этого мужчины, на его профиль. Когда он, проходя, обдает меня аурой своего величия, и я жадно вдыхаю слегка заметный шлейф его парфюма, узнавая. Как часто я ловил его оттенки на Вике. Его взгляд прошивает меня, не задерживаясь. Да, я ему не соперник. Мне никогда не вызвать в глазах Вика столько света и столько счастья. Никогда. Я сижу, нет ни смысла, ни сил шевелится. Мое сознание, не выдержав шквала эмоций, прячется в каких-то незначительных мыслях и деталях. Я замечаю мельтешение снежных хлопьев за окном. Они словно в замедленной старой съемке серой пеленой накрывают город. Ко мне подходит Вик. Я вижу его отражение в потемневшем окне. Но повернуть голову нет сил. Он стаскивает меня с подоконника и прижимает к себе.
