Роника Блэк
Слишком глубоко
Акейн, АлабамаПтички… Закрыв глаза, она сосредоточилась на их мелодичной летней песне. Поток горячих слез бежал по ее лицу. Ее щека болела. Один глаз открывался с трудом. Ее шорты и трусики болтались вокруг лодыжек.
Незнакомец что-то сказал пресыщенным от удовольствия голосом. Своей рукой он стянул ее волосы в тугой узел. Он пихал ее лицом в грубую кору дерева и каждый удар болью отражался в голове. Она чувствовала, как рвется ее плоть, чувствовала, как между ее ног полыхает огонь. Зачем он так больно что-то запихивал в то место? Она хотела, чтобы он просто убил ее. Когда он рассмеялся, она попыталась подняться, прижимаясь к нему. Но это только еще больше разозлило его. Он ударил ее головой о дерево. Один раз, второй, а затем она сбилась со счета.
«Прекратите, пожалуйста». — Она попыталась подвинуться, но из-за головокружения не могла даже поднять голову. Ее лицо было прижато к дереву, слюни и кровь стекали, по пахнущей землей, коре. Она снова попросила: «Прекратите, остановитесь».
Он ударил ее по голове так, что у нее зазвенело в ушах. Она слышала, как он говорит сам с собой. Бормочет слова, за которые она заработала бы пощечину от своей тети Дэйн. Она схватилась за дерево. Вцепилась в него так, что ее ногти заболели. Она думала о Лиззи. Она не могла позволить мужчине коснуться своей сестры. Она боролась с подступающей темнотой, решив удержать незнакомца подальше от своей сестры.
«Не возвращайся, Лиззи, не возвращайся», — снова и снова молила она. Ее голова кружилась и скоро она больше уже ничего не чувствовала, разве только пенье птиц.
«Птички», — прошептала она. — «Птички».
Она покачнулась и поклялась, что теперь их уже было трое. Она заметила кровь на его члене и удивленно подумала, зачем он поранил сам себя. Он снова схватил ее за волосы, вынуждая опуститься на колени.
Птички наблюдали за ними. Она была уверена в этом. Ее тетя Дэйн часто рассказывала ей об ангелах. Ангелы следили за нами, защищали нас. Птички были ее ангелами.
Мужчина снова ударил ее по щеке, на сей раз жестче и сильнее. Он поднял ее голову, поскольку она больше не могла этого сделать сама. От него пахло сырым луком и чем-то еще. Кровью и ароматом ее собственной, подвергшейся насилию, плоти.
«Птички спасут меня», — прошептала она, испытывая тошноту от головокружения и отвращения.
«Эти птички не помогут тебе. Они ничего не могут, только наблюдать». — Он дернул ее голову назад и посмотрел ей в лицо. — «Как тебя зовут? Джей?» [1]
Она смотрела на него снизу вверх.
Он хитро взглянул на нее.
«Ну, тогда… будь точно такой же, как те птички. Будь моей маленькой Сойкой».
Серебряная долина, Аризона Двадцать два года спустяДо него донесся низкий и искаженный голос. Демон, шепчущий на ухо, вызывал у него кошмар. Его голова была тяжелой, в ушах стучал пульс. Мужчина открыл глаза, но вокруг была лишь темнота. Он моргнул. Темнота была непроглядной. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвались лишь хриплые стоны. Его язык едва помещался во рту. Мужчина тяжело дышал, казалось, что его горло слиплось. Паника охватывала его еще больше, вызывая пожар в груди. Собрав остатки сил, он попытался сконцентрироваться.
«Эй?» — Мужчина попытался переместиться, но все его тело болело. Боль прострелила его от шеи в руку и пронзила все тело. Страх его возрастал, каждый нерв был напряжен до предела.
Полоса света коснулась его глаз. Он замер. Моргнув, он понял, что его глаза завязаны. Мужчина сосредоточился на тонком лучике, пытаясь оценить свое состояние и окружающую действительность.
Он лежал на спине. А рядом с кроватью, похоже, стоял стул. Его ноги, все еще, были в носках. Но когда он попытался подвинуть их, боль снова прострелила его. Ему захотелось глубоко вдохнуть, но каждый вдох давался с большим трудом.
Он хотел закричать, но не смог. Боль была невыносимой.
Фигура приблизилась, на короткое мгновение, перекрыв полосу света.
Он застонал, все еще надеясь на помощь.
«По… помогите мне».
Громкий смех незнакомого человека эхом отозвался в его голове, убивая всякую надежду. Его заторможенный мозг отчаянно пытался понять, где он находится и кем был его похититель. Он помнил бар, пару коктейлей и обещание случайного секса. Помнил страстные и горячие поцелуи. Он попытался вспомнить что-либо еще, но из этого ничего не вышло.
«Деньги», — сумел промолвить он, думая, что его могли вырубить, для того, чтобы ограбить. — «Возьми их». — Ему было все равно. Он хотел одного, — чтобы его оставили в покое.
Его мозг затуманился, одна мысль сменяла другую.
Я и хотел всего-то потрахаться.
Салат с тунцом. Я съел на завтрак салат с тунцом.
Кино.
Моя роль.
Чертова сука.
Чертова сука Адамс.
Кровать прогнулась, когда кто-то присел рядом. Теплые руки стали массировать его грудь, постепенно перемещаясь к шее. На нем не было рубашки. Ему было холодно. Мужчина с трудом дышал, снова впадая в панику. Он не хотел, чтобы его трогали. Особенно за страшно болевшую шею.
«Что… чего ты хочешь?»
Кровать заскрипела, когда этот кто-то наклонился к нему. Он почувствовал горячее дыхание у своего уха, а затем злобный шепот:
«Посмотреть, как ты умираешь».
Живая и энергичная музыка гремела, будоражила кровь толпы, подпитывала ее. Словно вампиры, женщины жаждали страсти. Сотни тел перемещались под мерцающими огнями. Полуодетые, блестящие от пота, они сливались в единую палитру из фиолетового, синего и красного цветов. Всюду были руки. Руки, поднятые вверх, прикасающиеся к телам, чувствующие, хватающие, стремящиеся к обладанию. Губы шевелились, напевая танцевальную мелодию, у других они были немного приоткрыты, пытаясь соблазнить и прикоснуться к коже.
Весь зал был полон. Это был карнавал женщин.
Со странной отрешенностью Элизабет Адамс наблюдала за происходящим из VIP комнаты на втором этаже. На возвышениях, ее танцовщицы, одетые в классические карнавальные костюмы, развлекали толпу.
Укротительница плавно передвигалась с кнутом и стулом, держа свою партнершу-львицу на расстоянии. Две сверкающие красные звезды были всем, что прикрывало ее груди под распахнутым, длиннополым жакетом. Девушка-львица была не менее сексуальной. Ее голое тело было расписано золотисто-коричневой краской, а волосы на голове дико торчали в разные стороны. Она рычала на укротительницу, красуясь усами над верхней губой.