Вивиан Либер
Мой лейтенант
Начальник службы персонала благодарно кивнул секретарше, поставившей перед ним чашку кофе. Он не отрывал взгляд от экрана телевизора, установленного в нише между книжными полками.
— Я уже сотни раз смотрел эту ленту, и все равно мурашки по коже бегают, — проговорил чиновник, протянув руку к сервировочному столику, чтобы добавить в кофе сахар. — Герой. Настоящий американский герой. Таких в наше время немного.
Он бросил в чашку три кусочка сахара, раздраженно отмахнувшись от помощника, напомнившего ему, что в кофе уже добавлен сахар. Генерал неохотно признавался в любви к очень сладким напиткам, которая была одной из немногих его слабостей, и он этого стеснялся.
— Думаю, мы видели достаточно, — констатировал конгрессмен из Нью-Йорка, останавливая видеопленку. Помощник соединил створки шкафа, закрывая экран.
Конгрессмен удобно уселся в кресле рядом с окном.
— Этот парень нужен мне на Манхэттене к Четвертому июля[1], — проговорил он.
— Нет, четвертого он должен быть в Вашингтоне, — поправил генерал. — Герою положено встречать праздник в столице.
Конгрессмен из Нью-Йорка прищурился.
Уинстон Файрчайлд Третий достал из кожаной папки документы и откашлялся, обозначая начало прений. Он обвел взглядом людей, собравшихся в кабинете, думая о том, что многие из них больше привыкли говорить, нежели слушать. Кроме генерала и его помощника, в кабинете находились ассистент секретаря Совета безопасности, присланный из Белого дома, и три конгрессмена, представлявшие комитеты, в обязанности которых входило давать различные рекомендации военным. Достаточно утомительное дело, требующее разрядки. Именно поэтому в кабинете, выходившем окнами на Двадцать Третью улицу, имелось все необходимое для светского чаепития: фарфоровые чашечки вместо обычных глиняных кружек и рассыпчатые пирожные из ближайшей кондитерской вместо банальных крекеров.
Однако, несмотря на домашнюю атмосферу, собрание считалось очень важным, и все присутствующие готовились внимательно выслушать выступление Файрчайлда по поводу судьбы настоящего, самого что ни на есть настоящего американского героя.
Что же касается самого Уинстона, то за его плечами стояла целая череда замечательнейших предков: его прапрапрадедушка служил денщиком у Джорджа Вашингтона, его прадедушка посоветовал Линкольну сбрить усы, а его отец указал Франклину Делано Рузвельту на то, что курение вредит здоровью. Файрчайлды запросто общались с президентами и генералами.
Собравшиеся в кабинете во многом зависели от Уинстона, а еще они очень боялись: все были не без греха, и любого из них можно было обвинить в служебном преступлении, разжаловать или просто отправить в отставку.
Но герой! Вот в ком, как ни странно поначалу звучало, их спасение! Даже отраженный отсвет героизма легко мог реабилитировать собравшихся и спасти их карьеру.
— Маккенна способен восстановить престиж нашей армии, — сказал конгрессмен из Аризоны. — Нам это просто необходимо.
— Именно, — подтвердил генерал.
— Так приступим? Лейтенанту Дереку Маккенне тридцать три года, — начал Уинстон, кивком головы указав секретарю на приготовленные для раздачи краткие резюме и достав из футляра крокодиловой кожи очки в изящной оправе. — Он родился и вырос в штате Кентукки на горной ферме между Элизабет-тауном и Боулинг-Гринон.
— Этауном, — поправил генерал.
— Простите?
— Жители Кентукки называют этот город Этаун, — объяснил генерал, — остальных букв они не произносят.
— Понятно, — с этими словами Уинстон деловито вычеркнул лишние буквы из своей копии резюме. — Спасибо, генерал. Итак, он окончил школу с хорошим аттестатом, но в первый же год бросил учебу в университете, чтобы помогать отцу на ферме. Два года спустя он пошел в армию и сделал там неплохую карьеру. Список медалей прилагается (страница номер семь).
Все, за исключением генерала, заглянули на седьмую страницу.
— А затем был Ирак, — продолжил Уинстон. Наступила напряженная тишина. Об Ираке знали все. Также все знали и об ужасной судьбе, постигшей Маккеину и его людей. Он возглавлял группу, отправленную на турецкую границу с гуманитарным грузом для курдов. Считалось, что эта группа была уничтожена в ходе перестрелки с иракскими солдатами. ООН подтвердила смерть американцев, президент выразил соболезнование родственникам в своем еженедельном обращении к нации, «Нью-Йорк тайме» напечатала некролог… А потом о них забыли.
История лейтенанта Маккенны постепенно теряла остроту, а затем перекочевала с первых газетных полос на последние. Общественный интерес переключился на скандалы в правительстве.
И так было до прошлой недели, пока не выяснилось, что Дерек Маккенна жив. Грязный, обросший и одетый как бедуин, оказывается, он перешел турецкую границу. Он спас своих людей, провел их через пустыню, не потеряв ни одного за весь долгий и невероятно сложный переход после побега из багдадской тюрьмы. В Висбаденском военном госпитале в Германии группе Дерека Маккенны и лично ему оказали необходимую помощь. А потом Америка вспомнила, что у нее есть герой. Телеинтервью, в котором лейтенант Маккенна заявил, что мечтает вернуться домой и спокойно жить у себя на родине, вызвало слезы на глазах даже самых непрошибаемых американцев.
Обитатели же удобных кабинетов в Госдепартаменте поняли, что им по-настоящему повезло — иметь под рукой такого героя, как Дерек Маккенна, — большая удача.
— Позиция президента заключается в том, что мы получили полное право превозносить лейтенанта, — заявил помощник секретаря Совета безопасности. — Мы должны показывать его во всех выпусках новостей, он должен участвовать в парадах, в официальных церемониях…
— А как насчет предвыборной борьбы? желчно спросил генерал. — Ведь выборы на носу.
— Нет, конечно, никто не допустит его прямого участия в этой кампании, но… — помощник секретаря прижал руку к сердцу, давая понять, что он предельно откровенен, — мы должны признаться друг другу, что Дерек был бы… ну… полезен всем нам. Вопрос состоит вот в чем: как нам разделить эту добычу, джентльмены?
Господа, сидевшие вокруг стола, с пониманием кивали головами. Уинстон констатировал, что краткой характеристики достоинств лейтенанта Маккенны вполне хватило. Пора было переходить к главной части собрания. Он потянулся к настольному календарю.
— Итак, джентльмены, — генерал поправил очки на переносице, — вы не возражаете, если представлять Дерека Маккенну буду я?..
Последующие несколько часов участники встречи провели в препирательствах, взаимных упреках, обвинениях и ругани. Они спорили до посинения, пока не распланировали каждую минуту жизни лейтенанта Дерека Маккенны на полгода вперед.
— Нет, — сказал лейтенант Маккенна. Он обвел глазами кабинет. Ему показалось, что люди, к которым он обращался, плохо его понимали. Выражение их лиц свидетельствовало о напряженной работе мысли. Дерек решил отнестись к этому спокойно: в конце концов, им, наверное, нечасто приходится слышать слово «нет».
Любой нормальный военный побоялся бы оспорить выверенные планы начальства. Дерек Маккенна не имел никакого права возражать генералу, конгрессменам, представителям Государственного департамента и еще кому-то из Белого дома, представившемуся то ли как помощник секретаря, то ли как секретарь помощника председателя чего-то. Чего, он не расслышал среди всех этих приветствий и рукопожатий.
Но Дерек провел два года в настоящем аду и уже не испытывал священного трепета перед мундирами в орденских планках и перед высокопоставленными особами.
— Нет, — чуть громче повторил Дерек на тот случай, если кто-то из присутствующих туговат на ухо.
Но его так и не поняли.
Уставившись на лейтенанта, конгрессмен из Нью-Йорка стал нервно грызть карандаш. У конгрессмена из Аризоны просто отвисла челюсть. А генерал, в чьем кабинете они находились, принялся лихорадочно протирать галстуком очки.
— Ты сказал «нет», сынок? — ласково переспросил начальник службы персонала. Он ждал, что тот немедленно откажется от своих слов.
— Да, сэр. Я имел в виду именно «нет», сэр, — ответил Дерек, вызывающе подняв голову и ожидая возмущенной реакции. Он вернется обратно на ферму. Хватит с него всех этих «чудес света», «новых горизонтов» и «жизненных впечатлений».
Старый добрый штат Кентукки ему вполне подойдет.
— Я ответил «нет», и, несмотря на все мое уважение к вам, я повторю еще раз — нет. — Дерек бросил на пол листок с расписанием пропагандистских акций. Секретарша кинулась, чтобы поднять его. — Я не буду в этом участвовать.
— Но, лейтенант…
— Генерал, сидя в тюремной камере в Багдаде, я видел во сне не встречи с телеведущими, не приемы в Белом доме и не фотографии с президентской семьей. Мне не нужны все ваши рукопожатия, презентации и речи перед камерой для Лиги голосующих женщин.
