Джули Хаймор
Кружок любителей чтения
— То есть ты не приедешь? — уточнил я, одной рукой держа трубку, а другой обнимая Джорджию.
— Понимаешь, завтра в десять утра у меня здесь встреча. Глупо будет снова ехать сюда с утра.
— Да, наверное, — согласился я и подумал: «Где же это она?»
— Так, значит, до завтра?
— Угу.
— И вот еще что, Эд…
— Да?
— Моя шелковая кремовая рубашка понадобится мне к четвергу.
Как это похоже на Бернис! Ни «Как там Джорджия?», ни «Извини, Эд, что не смогу приехать домой в тот единственный вечер на неделе, когда тебе надо уйти». Поверил ли я ей? Она звонила по мобильному и, значит, могла быть где угодно. Может, совсем рядом с Оксфордом, в каком-нибудь мотеле. А может, пока она разговаривала со мной, Клайв водил пальцем по ее спине.
Я повесил трубку и положил в принтер новую пачку бумаги. Интересно, закончу ли я когда-нибудь свою диссертацию? Боюсь, это случится еще очень нескоро. Всегда оставались какие-то сомнения: не сверить ли еще раз цитату, не заменить ли «более того» на «тем более что»… Боже, как я устал от этого. Конечно, я горжусь своим объемистым творением, но все же буду счастлив, если больше никогда в жизни мне не придется видеть, слышать, произносить или печатать словосочетание «механизм установления обменного курса».
Я бросил взгляд на часы. Оставался еще час до встречи с нашей группой любителей чтения, или «литературным кружком», как любила называть нас Бронуин. Это она задумала организовать такой кружок и развесила объявления во всех городских библиотеках, включая ту, в которой работала сама. Собрания кружка она предлагала проводить в домах участников поочередно. Наш дом для этого не подходил: во-первых, он размером с холодильник, а во-вторых, вечерами Бернис вечно отстукивает что-то на компьютере в гостиной. Но сама идея литературного кружка мне понравилась: было в этом что-то привлекательное и уютное. Представилось, как мы обсуждаем книгу, потом все берутся за руки и пытаются установить контакт с давно почившим автором. «Вирджиния Вульф, слышите ли вы нас?… Извините, Томас[1], мы звали не вас, а Вирджинию».
В объявлении был указан номер телефона, а также говорилось: «Или обратитесь к Бронуин в такой-то библиотеке». Я разыскал ее. Это была женщина сорока с чем-то лет с растрепанными темными волосами, в матовых колготках и вельветовых туфлях без каблука. Чем-то она напоминала Элеанор Брон[2], хотя и не была столь сексапильна. «Первую встречу проведем в следующий вторник, — прошептала она, — здесь. Начало в семь тридцать. Обязательно приходите. Мы надеемся, что коллектив не будет чисто женским». Я как раз надеялся на обратное, но на первом собрании оба пола были представлены почти в равной степени. Всего одиннадцать человек. Мы сидели и разговаривали. «Думаю, нам следует ограничиться художественной литературой», — сказала Бронуин, и мы все согласились. Потом она по какой-то причине попросила именно меня выбрать первую книгу. ««Улисс», — ответил я не задумываясь. — Всегда хотел прочитать». Раздался всеобщий стон, и на следующее собрание, проходившее в доме Зоуи, пришло всего шестеро. Одна только Бронуин дошла до восемьдесят третьей страницы, чем заслужила всеобщие аплодисменты. И поскольку обсуждать нам было нечего, все согласились на предложение Зоуи поиграть в «Табу». И было довольно весело. Вообще я думаю, что большинство из нас с удовольствием играли бы в «Табу» каждую неделю.
Я закрыл компьютер и снова посмотрел на часы. Без двадцати семь. Звонить соседке и пробить ее посидеть с Джорджией уже поздно, и, кроме того, не очень хочется отдавать восемь фунтов пятнадцатилетней девчонке, делающей домашнее задание на ноутбуке, только ради того, чтобы обсудить неинтересную книгу с малознакомыми людьми.
— Ладно, — сказал я, вынимая дочку из креслица и целуя ее в пушистую макушку. — Надеюсь, юная леди, вы подготовились к обсуждению романов Шарлотты Бронте.
Кейт — незамужняя женщина сорока двух лет, реставратор мебели, владелица магазина — не могла отвести глаз от крепкой, слегка загорелой, в меру волосатой груди Эдда, который перед тем, как сунуть в рот своей дочери бутылочку с молоком, зачем-то расстегнул рубашку.
— Теперь так делают, — смеясь, объяснил он опешившей группе. — Ну, вы знаете, телесный контакт. Чтобы ей казалось, будто ее кормят грудью.
Боб — мужчина под шестьдесят, специалист по напольным покрытиям — сказал, что он прошел через отцовство, ни разу не поменяв подгузник. Бронуин, нахмурясь, спросила, есть ли тут чем гордиться.
Донна — хорошенькая блондинка двадцати одного года, мать двоих детей — вздохнула и продолжила счищать лак с ногтей.
В тот день они собрались в доме Бронуин и ждали Зоуи. (Зоуи немного за тридцать, она каждый день ездит на работу в Лондон, симпатичная и умная, но очень нервная особа.) Все уже истощили фантазию, придумывая, что бы еще сказать по поводу дочери Эда и морковного пирога Бронуин, когда наконец появилась Зоуи — в костюме цвета овсяных хлопьев, с безукоризненным макияжем, поблескивая осветленными прядями спадающих по спине волос.
— Извиняюсь, дико извиняюсь, — проговорила она, пытаясь отдышаться. — Опять проблема с поездами. Мы все еще на «Джен Эйр»?
— Да, — хором ответила группа.
Вслед за Зоуи в дверном проеме показался полноватый мужчина средних лет с приятным лицом, довольно густой, но уже начинающей лысеть шевелюрой и с потрепанной книжкой в руках.
— О, а это Гидеон, — сказала Зоуи. — Сейчас он живет у меня. Надеюсь, вы не возражаете, если он посидит с нами?
Гидеон поздоровался и попытался улыбнуться, но было видно, что он уже пожалел о своем приходе. В загроможденной вещами гостиной с удобством мог разместиться только один человек, а присутствовало семеро. Бронуин столкнула с дивана кота, смела оставшуюся от него шерсть и предложила Гидеону угол дивана и кусок морковного пирога.
— Да она настоящая сучка, эта Бланш Ингрэм, — заявила Донна после того, как Эд прочитал отрывок из книги.
«Прекрасно», — подумала Кейт.
«Джен Эйр» выбрала Донна. Она рассказала, что когда в школе проходили эту книгу, она как раз впервые «залетела» и так и не закончила ее читать.
— И я до сих пор не знаю, довелось ли Джен потрахаться с Рочестером, — объяснила она группе. — Нет-нет, не говорите мне.
— Почему привлекательных, уверенных в себе женщин всегда считают суками? — спросила Бронуин.
Донна фыркнула:
— Ой, прямо нельзя ничего сказать.
— На самом деле, — раздался незнакомый голос, и все подпрыгнули и посмотрели в сторону Гидеона, — Бланш играет весьма важную роль в символическом противопоставлении огня и льда, которое пронизывает весь роман.
Все молчали, и поэтому, выбравшись с некоторым трудом из глубины дивана и сцепив ладони, Гидеон продолжил:
— Видите ли… Бронте, сознательно или нет, ввела в свой роман необычное количество красного… символизирующего внутренний огонь Джен, ее горячность, смелость… и также белого… воплощающего в себе холодность мира и тех, с кем она сталкивается в пору своего несчастного детства и юности.
Кейт взглянула на остальных участников кружка. Донна торопливо записывала, что говорил Гидеон.
— Продолжайте, — попросила Бронуин в легком возбуждении.
— Помните юную Джен в доме Ридов, читающую в одиночестве на подоконнике за «складками пунцовых драпировок»? Поглядывающую на «бледную пустоту» внешнего мира?
Женщины кивнули, мужчины притворились, что не слушают.
— А комната, где Джен запирают в качестве наказания, — красная, и это отражает ярость девочки, вызванную несправедливым обращением с ней. Ее лучшую школьную подругу — добрую и в то же время сильную, стоическую личность — зовут Бернс[3]. Что касается Бланш Ингрэм… «бланш» означает «делать белым». Бланш, бьянка — белый, стерильный, пустой. Полная противоположность любящей и страстной Джен Эйр с ее сильной и богатой внутренней жизнью. Противоположность тому, что ведет ее через все невзгоды и нелюбовь.
Вдруг Джорджия издала протяжный вопль — словно не в силах была больше выносить печальную историю Джен Эйр, и Эд взял ее на руки и прижал к плечу ее искаженное плачем личико.
— Это было ужасно интересно, — вздохнула Бронуин.
Гидеон коротко кивнул и сел обратно на диван, а Эд тем временем успокаивал свою раскапризничавшуюся дочку:
— Ну же, ну… — гладил он ее по головке и покачивал. — Ну, что случилось?
— Может, она хочет еще молока? — предположила Кейт, надеясь еще раз увидеть эту великолепную грудь.
