Катажина Михаляк
Ягодное лето
Счастье – это радость нового утра,
безоблачное небо полудня
и слово «люблю», сказанное на ночь…
«LATO W JAGÓDCE»
by Katarzyna Michalak
© Copyright by Katarzyna Michalak
© Copyright by Wydawnictwo Literackie, Kraków, 2011
© Перевод. Тогобецкая М.В., 2015
© ООО «Издательство АСТ», 2015
Габрыся была счастливая.
Нет, не просто счастливая. Она была Счастливая – именно так, с большой буквы С!
Такую фамилию – не правда ли, не самый плохой вариант? – дала своему найденному на придверном половичке ребенку тетя Стефания.
Она дала Габрысе фамилию. А еще – целый океан любви, ласки и заботы.
Габриэле очень повезло.
Каждому нормальному ребенку в начале его жизни нужен определенный набор: любящие родители, теплый дом, в котором для него заботливо приготовлена комнатка в нежно-розовой (или нежно-голубой) гамме, постелька с балдахином, а может быть, даже и колыбелька…
Ничего этого у новорожденной Габрыси не было. Все ее имущество составляли соска, пеленка, пара ползунков и бутылка молока, которую она выпить не успела, потому что детский плач услышала владелица половичка.
– Слушаю и думаю про себя: опять мне котенка под дверь подбросили! Что ж, надо идти спасать… – так, снова и снова, рассказывала на ночь тетя Стефания Габрысе вместо сказки эту историю, а для Габрыси не было истории интереснее, она готова была слушать ее бесконечно. – Открываю дверь, а там… что я вижу?
– Маленькая, прелестная девочка! – радостно подхватывала Габрыся, которая, разумеется, знала эту историю наизусть.
– И тогда я, недолго думая… – Стефания в этом месте понижала голос.
– …Хватаешь ребеночка – и ходу в Бещады! – заканчивала Габрыся и заливалась счастливым смехом.
Почему, зачем женщина удрала с найденышем под мышкой, а не отправилась в милицию, чтобы сообщить о подкидыше? Почему она не поцеловала несчастное дитя в лобик, не сдала его государству и не стала жить дальше как ни в чем не бывало, лишь иногда, время от времени, вспоминая об инциденте и задумываясь: а что было бы, если…?
Так уж вышло: в тот день, когда под дверями Стефании раздался жалобный детский плач, она как раз отмечала свой пятьдесят третий день рождения.
Никто никогда не позволил бы уже довольно пожилой женщине взять этого ребенка официально, тем более что она была учительницей с «волчьим билетом», которая, с учетом ее «темного» прошлого, могла работать только в самых захудалых школах, куда никто из «политически благонадежных» учителей работать не шел. Таких, как была та школа, где она работала сейчас, – в рабочем районе Вола. Скромная зарплата, которой едва хватало на жизнь, семья репрессирована, подозрительное прошлое – она была санитаркой в Армии Краёвой (АК), о чем система не забывала даже спустя тридцать лет… Все это лишало Стефанию даже призрачной надежды на официальное опекунство над найденным ребенком.
А она решила, что этот ребенок – дар Божий.
И не сомневалась ни секунды: это ее ребенок. Она не могла его потерять.
В те годы Бещады были прибежищем тех, кого не принимала система, всяческих «пережитков прошлого»: в этих диких местах, порой не обозначенных ни на одной карте, спокойно и свободно жили солдаты АК, интеллигенция и шляхта – «враги» существующего строя. Здесь годами скрывались те, кому родина-мать стала мачехой, они мечтали о свободе и вынашивали планы победоносного возвращения, которым никогда не дано было сбыться.
Лучшего места для Стефании и ее вновь приобретенной дочки придумать было нельзя.
Еще со времен конспирации у Стефании остались знакомые, которые пригрели двух сирот под своей крышей и выправили для девочки отличные, настоящие документы, подтверждающие, что она является дочерью покойной кузины Стефании Счастливой. Для них нашли пустующую халупу, которую отремонтировали силами всей деревни, оборудовали жилище всем необходимым, обеспечили на зиму топливом и кое-какими припасами. Деревня была бедная, но в помощи нуждающимся никто никогда не отказывал. И Стефания помогала кому и чем могла – нормальный ход жизни.
Шесть лет, проведенные в бещадской деревне под названием Гиблое, Габрыся всегда вспоминала как чудесный сон. Там тетя работала в сельской школе учительницей, а сама Габрыся, едва научившись ходить, целыми днями пропадала на улице, под присмотром старших детей, бегала по полям и лугам – только в глубь леса им не разрешалось ходить, а так – везде, где душа пожелает.
Вместе с другими деревенскими ребятишками она купалась в ледяных источниках, прыгала в свежескошенном, только уложенном в стога сене, помогала пасти коров, коз и мелкий скот, готовила помои для поросят, сечку для лошадей, толкла картошку… для двухлетки это не было работой – воспринималось как развлечение, игра.
И как и любая игра – это должно было когда-то закончиться.
– Мы возвращаемся в Варшаву, – сообщила однажды в начале сентября тетя Стефания, внимательно глядя на свою подопечную. – Ты тут совершенно одичала. Надо тебя как-то цивилизовать.
Хотя Габрыся росла среди простых людей, тетя мечтала дать ей образование. Книжки – на них Стефания никогда не жалела денег – у девочки были всегда, она научилась читать года в четыре и читала с таким же аппетитом, с каким ела горячую печеную картошку со шкварками и парным молоком, таким густым, что его, кажется, можно было резать ножом. Хорошая литература была такой же вкусной. Габрыся читала все, что попадало ей под руку: от обязательного в каждом доме польского патриота Сенкевича, чьи книги она читала по ночам, не в силах оторваться от захватывающего повествования, до «Ани с Зеленого Холма» и «Мы все из Бюллербю».
– А мы не можем цивилизовать меня тут? – спросила Габрыся нерешительно, услышав слова тети.
– Не можем, – вздохнула та.
Шел 1985 год.
Военное положение они пережили в Гиблом – там, в этом забытом Богом и людьми месте, перемены и не чувствовались: как и прежде, как повелось там от века, люди работали неделю, в субботу основательно надирались, а в воскресенье трезвели и шли в церковь или в костел, чтобы исповедаться в пьянстве. Женщины хлопотали перед Пасхой, и им было наплевать на все политические завихрения, потому что скотину надо было кормить в любом случае, независимо от того, кто у власти: Герек или Ярузельский, коммунисты или реальные социалисты, или еще кто. Так что большой мир был сам по себе, а Гиблое жило своей жизнью.
Однако Стефания должна была исполнить свой долг. То есть увезти Габрысю в Варшаву. Потому что девочке, и так обиженной судьбой, надлежало дать соответствующее образование. Хорошее образование. Приличная начальная школа, потом лицей, а потом институт – вот так видела будущее Габрыси пани Стефания.
