Джоан Хол
Сердцу не прикажешь
О черт!
Фриско Стайер посмотрела на сжатую в руке телефонную трубку. Тяжело вздохнув, как вздыхают люди, которым все осточертело, она подавила в себе желание бросить трубку и вместо этого нарочито осторожно положила ее на рычаг.
День был наполовину прожит и пока не ознаменовался решительно ничем примечательным. Началось с того, что вместо обычных 6.15 она проснулась на час раньше, и все из-за головной боли, которая то схватывала, то отпускала.
Фриско была не из тех, кто широченной улыбкой встречает утро. Не то чтобы она просыпалась в паршивом настроении, но день начинала притихшей и вялой. И вот вчера, войдя в автобус, обнаружила, что в салоне лишь одно свободное место, да и то рядом с какой-то болтушкой. Надо ли удивляться тому, что никогда еще поездка от расположенных в центральной части Филадельфии жилых кварталов, где находилась квартира Фриско, до остановки, ближайшей к зданию бухгалтерской фирмы «Мэннинг энд Мэннинг», не казалась ей такой длинной. Фриско работала в «Мэннинг энд Меннинг» достаточно давно и уже доползла до должности старшего менеджера отдела бухгалтерского учета и аудита.
Пока Фриско добралась наконец до работы, соседка вусмерть ее заболтала. Дальше больше. Едва переступив порог фирмы, она узнала, что один из клиентов, обладатель самого солидного из частных счетов, тот самый клиент, что на прошлой неделе принес ей весь пакет по своей налоговой отчетности, теперь, оказывается, вспомнил, что позабыл указать в бумагах кое-какие существенные доходы. Ну и, конечно же, всю прошлую ночь Фриско просидела, выправляя его бумаги.
О, весна… Как ты красна…
Головная боль усилилась, затем понемногу начала вновь отпускать, и следующие минут пять Фриско чувствовала себя получше. Это время она зря не теряла. Будучи отличным работником и вообще въедливой особой, она по новой просмотрела все графы отчетности.
И когда убедилась, что на сей раз все заполнено правильно и теперь-то ей, пожалуй, не повредит чашечка кофе, — тут-то и раздался телефонный звонок. Звонил отец. В голосе его звучала плохо скрываемая тревога.
— Слушай, детка, мне нужно посоветоваться с тобой.
От этих слов у Фриско тотчас же все опустилось внутри. Деткой, равно как и другими нежными словами, Гарольд Стайер называл ее, лишь когда она была крайне ему необходима и когда он собирался сообщить ей неприятную новость. То и другое, как правило, совпадало.
— В чем дело, пап? — Ей пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы нетерпение не прорвалось наружу. И почти тотчас сделалось стыдно. Но, видит Бог, отец и вправду подчас действовал ей на нервы.
— У меня неприятности.
Спокойно, только спокойно.
Фриско, почувствовав себя виноватой, смягчила тон, стараясь, чтобы слова ее прозвучали участливо.
— И какие у тебя неприятности, папа?
— Из-за денег. Но я не могу об этом по телефону, — сказал он. — Что если после работы я приглашу тебя поужинать? — И, желая сделать свое предложение более заманчивым, прибавил: — Я заказал бы столик у Букбиндера, а?
С тех пор как отец впервые сводил ее в ресторан Букбиндера — а Фриско было тогда четыре года, — она обожала бывать там. Даже и теперь, двадцать восемь лет спустя, она не могла отказаться, если речь заходила о морских деликатесах.
— Хорошо, папа, — сказала она, подавляя горестный вздох.
— Во сколько?
— Ну, в шесть, скажем, шесть тридцать…
— Значит, в шесть, детка. До встречи. — В его голосе явственно звучало облегчение. — И спасибо тебе.
Опять не слава Богу…
Оторвав взгляд от ни в чем не повинного телефона, Фриско откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.
Головная боль уже не давала передышки, она пульсировала в висках и возле скул, ныла даже верхняя челюсть.
Если ты единственный ребенок в семье, так сказать, обожаемое чадо, то в атом есть свои плюсы и свои минусы. Когда же ребенок вырастает и превращается в энергичного и достаточно удачливого специалиста, то минусы начинают превалировать.
Фриско чувствовала себя очень уставшей, и с каждым уходящим днем жизни требовалось затрачивать все больше сил, чтобы на службе и вне ее оставаться на гребне волны.
Когда ее жизнь начала давать сбои?
Потягивая тепловатый кофе, она призадумалась. Да, ее жизнь подчас бывала интересной, увлекательной, но и только. А в последнее время Фриско все более и более чувствовала горечь, заходила ли речь о ее карьере или о частной жизни.
Раньше судьба хоть бросала вызов, заставляла самоутверждаться, а теперь сплошная тягомотина изо дня в день. Ничего яркого, поднимающего над буднями. Счастье, наслаждение… А что это такое?
Да и кто вообще говорил, будто феминизм освобождает?
Эх, повстречать бы эту самую бабу или этих баб, что заварили кашу со своим феминизмом. Уж она бы задала им парочку давно вызревших и, как считала Фриско, вполне корректных вопросов! И прежде всего спросила бы напрямую: «Вы что, совсем спятили?!»
Голосовать наравне с мужчинами, считать себя во всем равными сильному полу — конечно же, это прекрасно. Только вот так ли уж прекрасны результаты?
Однако Фриско не всегда была столь же решительно настроена по отношению к сторонницам женского равноправия.
Напротив, учась в колледже, слыла одной из наиболее активных и непримиримых феминисток. Она организовывала подруг, устраивала дискуссии, выходила с протестами — да чего только не было. Тогда все казалось ей таким увлекательным.
По окончании колледжа, вооруженная знаниями и имея на руках диплом, подтверждающий ее квалификацию, она презрительно отвергла уготованное ей теплое местечко в семейном бизнесе и с энтузиазмом принялась штурмовать бастионы тех компаний, куда традиционно принимали только одних мужчин.
Враг оказался слаб в коленках. Фриско сумела заполучить первое же место, на которое положила глаз. После чего они вместе с одной из лучших подруг, которая была и осталась непреклонной феминисткой, отметили эту победу Фриско бутылочкой шампанского.
Взбодренная своей победой и готовая любому дать отпор, она смело шагнула в корпоративный мир мужчин, самонадеянная и уверенная в себе.
Да, было времечко…
С тех пор прошло уже десять лет.
Десять лет могут пролететь как один миг, а могут и растянуться в бесконечность.
Да, в некотором смысле она сделала всех этих мужиков, однако за прошедшие годы от былого девичьего энтузиазма не осталось и следа.
В чем же дело? Почему то, что так отлично начиналось, теперь не доставляет ей никакой радости?
Когда именно одиночество принялось подтачивать ее душу?
