Александра Поттер
Что нового, киска?
А как поступите вы, если ваш парень сделает вам предложение? Закричите «да», схватите кольцо с бриллиантом и побежите за приглашением в магазин для новобрачных? Или испугаетесь и купите билет в один конец до Монголии, и никак не ближе? Дилайла поступила иначе. Она взглянула на Ленни, который с трудом опустился на колени посреди кухни, держа в руке красную бархатную коробочку с кольцом, и промолчала.
– Ну, что ты скажешь? – повторил он свой вопрос, с трудом удерживая равновесие.
Дилайла закусила губу.
– Ну же, Ди, что скажешь?
Перед ее мысленным взором пронеслась череда свадебных картинок: белое платье с тюлевым чехлом и длинные перчатки; гольф-клуб, битком набитый перепившимися престарелыми родственниками, уничтожающими сосиски в тесте и дешевое шампанское; дядюшка Стэн и его оркестр наяривают новую вариацию «Песни Берди». И совсем уж пустячок – жизнь с Ленни.
Дилайла поморщилась. Не то чтобы она не любила Ленни. Просто это была скорее привычка, чем страсть. Все равно что годами красить веки одними и теми же тенями, даже если они тебе уже не идут. Она знала Ленни с семнадцати лет – он учил ее водить машину. Через полгода выжимания сцепления и парковки задним ходом Дилайла сдала экзамен и потеряла невинность. Еще десять дней – и они уютно устроились в домике с тремя комнатами, лжетюдоровскими окнами и зимним садом.
– Тогда забудь об этом.
Дилайла перестала грезить.
– Что?
– Не хочешь замуж – давай разбежимся.
– Ленни… подожди.
Ленни поднялся с колен, втянул живот и предстал в полный рост – сто девяносто с половиной сантиметров. Он погрузнел (следствие плотных ужинов) и тщетно пытался спрятать расплывшиеся формы под свободными полосатыми шортами для регби (разумеется, с отворотами) и легкими летними брюками, да еще носил матерчатые туфли без шнурков, предназначенные для яхтсменов, хотя чаще всего их носят парни, видавшие море только на празднике в Ибице.
– Схожу в бар. Не жди меня, ложись спать. – Ленни открыл дверь, потом обернулся и швырнул кольцо на стол. Оно подпрыгнуло возле микроволновой печи и приземлилось в собачью миску. – Возьми, может, пригодится. – И дверь за ним захлопнулась.
Дилайла вздохнула. Ленни считался завидным женихом. Он работал менеджером в «Комфортабельном отдыхе» – большом магазине в Брэдфорде, торговавшем сосновыми кроватями, диванными подушками и безразмерными матрасами. Он был завсегдатаем местного бара, а недавно сменил свой разбитый «Мини-Метро» на первоклассный «Воксхолл». Чего еще желать девушке?
А Дилайле было просто-напросто скучно. Ей наскучил Ленни, наскучил Брэдфорд, наскучила вся эта жизнь. Ей хотелось чего-нибудь совсем другого, но на прилавках «Маркса и Спенсера» нет такого товара с приложенной к нему гарантией, чтобы можно было принести обратно и обменять, если не подойдет. Вот ведь в чем дело. Дилайла хотела все изменить, но не имела такой возможности.
Впрочем, так было не всегда. Это чувство возникло незадолго до того, как Дилайла решила перебраться в тесную съемную квартирку Ленни над рыбным магазинчиком на главной улице Шипли, небольшой деревушки в пригороде Брэдфорда. До этого Дилайла была не очень-то счастливой девочкой-подростком, вечно спорившей с отцом и мачехой, его новой женой Сандрой. Дилайла еще училась в школе и не могла дождаться, когда поступит в художественный колледж и обретет свободу. Все было бы именно так, если бы Ленни, с которым она к тому времени встречалась уже восемь месяцев, не изменил всю ее жизнь: он пригласил Дилайлу в шикарный итальянский ресторан в Брэдфорде и там за бисквитом с шоколадом и сбитыми сливками предложил ей перебраться к нему. Мысли об экзаменах и карьере тут же захлебнулись в волнах девичьих фантазий и восхитительного сознания того, что можно сбежать от вечно недовольной Сандры и сердитого отца. Дилайла была молода и очертя голову бросилась в свой первый роман. Вряд ли бы ее что-нибудь остановило.
И вот, презрев советы учителей, которые уговаривали ее не бросать школу и закончить среднее образование, она засунула учебники подальше и устроилась официанткой в придорожный ресторанчик – два фунта в час. Все дни напролет Дилайла подавала жареную колбасу с картошкой водителям грузовиков, наполнявшим спертый воздух сигаретным дымом и грязными намеками. Стараясь не выдать своего смущения, она смеялась над их сальными шуточками и пыталась сосредоточиться на подсчете чаевых. Водители-дальнобойщики платили щедро, и Дилайла радовалась деньгам. Это означало, что вечером она начнет превращать маленькую берлогу Ленни в их любовное гнездышко: будет украшать его яркими, старательно подобранными картинками и купленной на дешевой распродаже подержанной мебелью, которую она шкурила и натирала до стертых пальцев. Это была ее собственная квартира, и она получала удовольствие от возможности превратить ее в уютное жилище.
Дилайла никогда прежде не была так счастлива, несмотря на легкую зависть, которую почувствовала, когда через год ее лучшие подруги разъехались по колледжам и университетам. Поначалу она переписывалась с некоторыми из них, но вскоре переписка сама собой иссякла. В сущности, между ними не было ничего общего, а жизнь школьных подруг казалась Дилайле легкомысленной, несерьезной – они жили за государственный счет, каждый день отправлялись на лекции, торчали в студенческих барах и еженедельно меняли парней. А она вела настоящую взрослую жизнь: работала, платила налоги, готовила для Ленни спагетти по-болонски и запеканку с мясом (других рецептов она не знала) и сидела с ним в обнимку перед маленьким черно-белым телевизором, подаренным ее дядей, иногда поворачивая вешалку, из которой они наспех смастерили антенну, чтобы было лучше видно.
Но прошло несколько лет – Дилайла не могла сказать наверняка, случилось это до или после переезда в новый дом и что стало тому причиной, – и все переменилось, или это она сама изменилась. Словом, Дилайла скисла. Ей ужасно захотелось чего-то нового, доселе неведомого. Бывали дни, когда ей не хотелось вообще ничего. Потом дни превратились в недели, а недели – в месяцы. Скука прогрессировала, как болезнь, и заразила своим вирусом ее отношения с Ленни, ее дом и всю ее жизнь.
Дилайла все чаще стала задумываться об однообразии своей жизни. Однообразие выглядит так. В восемь утра трезвонит будильник, Дилайла быстро принимает душ, потом идет вниз и варит два яйца для Ленни, который будет завтракать, вперившись в телевизор. Не оторвавшись даже для того, чтобы очистить яйцо или погрузить ложку в его недра, он медленно жует и слушает прогноз погоды. Но ведь так было не всегда! Раньше они завтракали вместе: мазали маслом тосты и хихикали, целовались перепачканными клубничным джемом губами и толкали друг друга под столом. А теперь Дилайла считает утро удачным, если Ленни пару раз что-нибудь буркнет. Он не двигается с места, пока немудреная детская мелодия не возвестит об окончании передачи. Тогда Ленни, мурлыкая что-то себе под нос, поднимает свое тело с дивана, завязывает галстук перед зеркалом в холле, приглаживает волосы – и только теряет время – и наконец, вполне довольный собой, кричит: «Ку-ку, киска! Увидимся за чаем», – сгребает с вешалки поношенную прорезиненную летную куртку образца 1987 года (или около того) и уезжает, напевая все тот же идиотский мотивчик.
