Мэри Элиот стояла рядом со своим мужем Рэнделом Элиотом. Яркий свет юпитеров освещал их обоих, но в центре внимания телевизионных камер и гостей, заполнивших «Плаза»-отель, несомненно находился лишь Рэндел.
Операторы пытались запечатлеть каждый шаг восходящей литературной звезды. Вот Рэндел Элиот беседует с мэром Нью-Йорка… с лауреатом Нобелевской премии… со звездами кино. Камеры «следовали» за ним по пятам, отмечая все до мельчайших подробностей. Они «подходили» почти вплотную, показывая смокинг, взятый Рэнделом напрокат, и капельки пота на его лысой голове. Их совсем не интересовала супруга Рэндела Элиота. Мэри оставалась в тени, потягивая из бокала шампанское. Слева от нее сидел известный писатель. Не обращая на Мэри никакого внимания, он крепко пожал Рэнделу руку.
– Значит, вы и есть тот самый писатель, который пишет в состоянии транса, – сказал он.
Однако Мэри было даже приятно, что ее как бы не замечают.
Обед состоял из небольшого количества деликатесов, разложенных на большом количестве фарфора. Мэри только что покончила с шоколадным муссом и приготовилась слушать хвалебные речи. Голоса ораторов, усиленные динамиками, разносились по залу, восхваляя искусство Рэндела Элиота, его воображение, его талант.
Мэри пила кофе мелкими глотками. Камера приблизилась сначала к мужчине слева от нее. Мэри снова подумала о том, как хорошо, что фоторепортеры не пытаются запечатлеть ее лицо, лицо сорокасемилетней женщины, что никто не говорит о ее искусстве, мастерстве, даре воображения, о ее таланте.
Настал момент вручения премии. Рэндел поднялся со своего места и направился к микрофону. Он начал говорить:
– Двадцать лет назад я был молодым университетским преподавателем и… был обречен.
Он сделал паузу и улыбнулся.
– У меня была жена и четверо маленьких детей. Однажды руководство университета предупредило меня, что я могу потерять работу, если у меня не будет публикаций. Потом… случилось так, что я оказался в психиатрической лечебнице. В третий раз.
Мэри посмотрела на Рэндела. Он верил в то, что говорил. Она много раз слышала от него эти слова, но никогда он не говорил их в присутствии такого количества народа, в присутствии нью-йоркских обозревателей, репортеров, редакторов, критиков.
Она почувствовала, что он волнуется, голос его слегка дрожал, а пальцы нервно постукивали по поверхности стола.
– Когда я вышел из лечебницы, я знал, что ни один университет, ни один колледж не возьмет меня на работу, я думал, что никогда ничего не напишу…
Рэндел замолчал. В зале стояла мертвая тишина, нарушаемая приглушенным шумом нью-йоркских улиц.
– Но моя жена сообщила мне, что я уже закончил свой первый роман. Еще до того, как я попал в психиатрическую лечебницу.
Рэндел удивленно развел руками:
– Я не мог вспомнить, когда я успел продиктовать жене этот роман. Книга была только у меня в голове. Самое интересное, что все мои последующие книги появились на свет точно так же.
Он улыбнулся:
– Электрошок. Мне кажется, именно ему я обязан появлением своих книг.
По залу пробежал легкий смех.
– Но, – Рэндел поднял руку, его голос снова стал твердым, серьезным, – я никогда не забываю благодарить Музу, эту ветреную женщину, которая посещает писателей по ночам, втайне от всех, и дарит им радость творчества. Никто не может погрешить против Музы.
Публика зааплодировала. Когда аплодисменты смолкли, раздался голос следующего оратора:
– Писатель семидесятых. Голос своего поколения. Следующий обладатель Пулитцеровской премии.
Мэри изумленно посмотрела на Рэндела, не замечая улыбающихся лиц и не слыша рукоплесканий, которыми вновь взорвался зал.
– Пулитцеровская премия? – прошептала она, наклонясь к Рэнделу.
– Об этом я узнал в прошлом месяце. Такой шанс есть. Будут представлены четыре книги, – прошептал он в ответ, улыбаясь и кивая головой аплодирующей публике.
И вдруг Мэри услышала:
– А сейчас мне хочется представить вам Мэри Элиот – супругу Рэндела Элиота. Женщину, находившуюся все это время рядом с выдающимся писателем, которого мы чествуем сегодня.
Мэри поднялась со своего места. Пулицеровская премия. Она с трудом различала лица, белыми пятнами выделявшиеся на фоне черных смокингов и вечерних платьев. Теперь телевизионные камеры были направлены на нее. Руки ее слегка дрожали, в глазах вспыхнула ярость.
– Поаплодируем верному спутнику жизни Рэндела Элиота, женщине, которая трудится бок о бок с писателем, записывая под диктовку каждое слово его гениальных романов.
Мэри раскланялась, ее губы шевелились. Что она шептала? «Спасибо, спасибо»? Никто не наблюдал за ней внимательно, чтобы утверждать это.
Камеры вернулись к Рэнделу Элиоту. Мэри Элиот села на место. Ее все еще трясло.
Десять лет спустя какой-то репортер из «Нью-Йорк таймс» найдет пленку с записью этого вечера и по губам Мэри прочтет то, что она шептала в тот вечер в ответ на приветствие. Он напишет об этом статью, которая наделает много шума и которая будет называться «Мэри Элиот».
В этот вечер Рэндел грелся в лучах своей славы. Он стал знаменитостью. Каждый из присутствующих на вечере был счастлив поговорить с ним, пожать ему руку.
Рядом с ним постоянно слышались смех и оживленные голоса.
Мэри наблюдала все это, заканчивая вторую порцию выпивки. Улучив момент, она напомнила мужу, что завтра утром они собирались рано встать.
Уставший Рэндел с готовностью дал себя увести. Они пробирались сквозь толпу, Рэндел кланялся и улыбался, прощаясь. Пока они спускались в лифте, он молчал, и дома также продолжал хранить молчание, пока они снимали с себя вечерние туалеты.
Мэри не стала комментировать прошедший вечер. Она ничего не сказала ни о его речи, ни о Пулитцеровской премии. Она легла в двуспальную кровать, накрылась одеялом и, закрыв глаза, наслаждалась тишиной и покоем.
Рэндел тоже лег, но через несколько минут встал. Мэри наблюдала за ним сквозь полуприкрытые глаза. Она давно научилась не спать, когда он бодрствует.
Огни ночного Нью-Йорка отражались на потолке гостиничного номера и на лысине Рэндела, пока он шагами мерил комнату.
Чтобы не уснуть, Мэри стала вспоминать обед в «Плаза»-отеле; Рэндела в фокусе кинокамер, сотни аплодирующих ему рук и себя, всего на одно место дальше от всеобщего внимания, всего на один шаг в стороне от Пулитцеровской премии.
Находясь в полудреме, Мэри чувствовала себя спокойно и хладнокровно. В своем воображении ее пристальный взгляд переходил с одного лица собравшихся в зале отеля людей на другое. «Рэндел Элиот не помнит, как написал свои четыре романа. Он и не может этого помнить, потому что их написала я». Мне принадлежит каждое слово в этих книгах. Мэри Квин – будущий обладатель Пулитцеровской премии, выдающийся писатель семидесятых, голос своего поколения.
