Вирджиния Эндрюс
Паутина грез
Мы с Люком прошли сквозь кованые железные ворота, над которыми значилось: «Усадьба Фартинггейл». Надпись была вся изъедена язвами ржавчины, а створки покосились под бесконечными ударами непогоды. Ворота будто прислонились к серому мрачному небу. А дом, стоявший за ними, словно сгорбился и осел под тяжестью лет и судеб, которые вершились в этих стенах. Разумеется, за домом было кому присмотреть, но всерьез хозяйством никто давно не занимался.
Люк сжал мою руку. Кажется, мы не приезжали сюда десятки лет. Низкие гнетущие облака явно отвечали нашему настроению. В этой поездке не было ничего ностальгического. Лучше никогда не вспоминать о моем пребывании здесь (которое, скорее, следует назвать заключением), о днях, что довелось пережить мне после трагической гибели родителей.
Да, мы совершали невеселое путешествие. Воздух напоен печалью. Мы прибыли на похороны. Сегодня будет предан земле мой отец, мой настоящий отец, Трой Таттертон. Сегодня он обретет покой рядом со своей возлюбленной Хевен. Рядом с моей матерью.
Все эти годы Трой продолжал жить в маленьком коттедже, с упоением работал, совершенствуя свои непревзойденные шедевры — игрушки Таттертона. Он лишь изредка выбирался отсюда, например, когда рождались мои дети. Но что бы ни приводило его к нам, Трой никогда не мог надолго разлучаться с Фартинггейлом. Его тянуло сюда неведомой силой.
И вот теперь он навсегда останется здесь. Пусть этот величественный особняк являлся мне в дурных снах, пусть воспоминания о тех мучительных днях всегда будут терзать меня, пусть, но я понимаю, почему Трой рвался сюда. И даже мне, несмотря ни на что, захотелось вновь открыть тяжелые двери, пройти по длинным коридорам, подняться по великолепной лестнице… и увидеть комнату, которая была моей камерой.
Люк не хотел отпускать меня.
— Не надо, Энни. Подождем здесь. Похороны совсем скоро. Придут люди.
Но я ничего не могла поделать. Меня влекло в этот дом.
Заходить в свою бывшую спальню я не стала. С порога я увидела, что вся она заросла паутиной и пылью, занавеси поблекли и обвисли, обивка выцвела, а пол покрыт грязными пятнами.
Встряхнув головой, я отбросила дурные воспоминания и двинулась дальше. У старых апартаментов Джиллиан задержалась. С фанатичной тщательностью Тони поддерживал эти комнаты в порядке. Он не желал мириться с уходом Джилл.
Совсем как прежде, во мне заговорило любопытство, и я вошла. Увидела трюмо и трельяж без зеркал, одежду, развешанную на стульях, тесно уставленный всякой мелочью туалетный столик. Я медленно двигалась, будто во сне, вдыхая густой воздух воспоминаний.
Не знаю, почему я остановилась у письменного стола своей прабабушки. Возможно, из-за того, что ящик его был слегка приоткрыт. Все меня интересовало здесь, и я подумала, а вдруг в этом ящике лежат какие-нибудь бумаги, записки, которые могла писать Джиллиан, будучи уже в плену безумия.
Я решительно потянула ящик. Внутри под густым слоем пыли обнаружились стопки чистой бумаги, ручки, чернила. Ничего особенного, подумала я, пошарив рукой в глубине. И в этот момент наткнулась на какой-то толстый блокнот. Книжка, что ли? Я медленно извлекла находку на свет. «ЗАПИСКИ ЛИ» — увидела я на обложке. У меня перехватило дыхание. Это дневник моей бабушки! Я открыла первую страницу и погрузилась в былое.
По-моему, сначала был сон. Нет, даже не сон, а ночной кошмар. Мне снилось, будто я стою рядом с родителями. Где, сказать не могу. Они разговаривают, то и дело обращаясь ко мне. Но когда пытаюсь ответить, они будто не слышат. Я окликаю их, стараюсь поддержать разговор… тут еще волосы в глаза лезут. Начинаю их отбрасывать, они снова лезут, я опять прячу пряди за уши и вдруг с ужасом вижу, что держу в руках выпавший клок волос. Откидываю волосы другой рукой… но вылезают все новые и новые клочья! Я в ужасе. Что происходит? Неожиданно передо мной оказывается зеркало, и я гляжу на свое отражение. Внезапный крик вырывается из горла. Мой красивый свитер весь в дырках, юбка испачкана и искромсана. А дальше, к вящему моему изумлению, начинает расплываться лицо, пухнуть тело. Я становлюсь все толще и толще. Слезы бегут потоками из глаз. Наконец я отрываюсь от страшного зеркала и поворачиваюсь к родителям, надрываясь от воплей. Помогите! Помогите! Звуки гулким эхом отдаются от стен. Но родители не реагируют. Почему? Почему они не протянут мне руки? Я все кричу, не могу остановиться. И вот когда мой крик уже иссяк, превратился сначала в хрип, а потом совсем замер, мать и отец склоняются ко мне. На их лицах недоумение. Я хочу позвать папу, хочу, чтобы он обнял меня, поцеловал, защитил, успокоил… как обычно… но не могу открыть рот, ибо вижу омерзение в его глазах. Съежившись от ужаса, я смотрю, как он исчезает. Остается мама. То есть я думала, что рядом мама. Эта незнакомка выглядит точь-в-точь как она… но вот глаза! Холодные, циничные, в них нет ни теплоты, ни любви. Где мамин ласковый взгляд, которым она всегда встречала меня? Почему сейчас она так странно смотрит? Моя мама не может смотреть с такой ненавистью. Да-да, с ненавистью… и с ревностью! Моя мама не бросит меня в столь жуткий момент! И все же она молчит, глядя с тем же отвращением, которое я только что видела в папиных глазах… И вдруг — ухмылка… чужая, самодовольная ухмылка. Мама отворачивается от меня… и идет прочь… она уходит… бросает меня одну… во мраке и ужасе.
Мне удается крикнуть, позвать на помощь, я умоляю маму остаться, но она продолжает удаляться. Хочу рвануться за ней, однако тело не слушается… Рядом только зеркало, но оно разлетается вдребезги, угрожая впиться в лицо тысячью острых осколков. Я закрываюсь руками, исходя криком, которому нет конца…
…Проснулась я со стонами. Сердце неистово колотилось. В первые мгновения не могла сообразить, где нахожусь. Потом, приглядевшись к обстановке, я узнала свою собственную комнату… и все вспомнила. Я дома, в Бостоне. Сегодня у меня день рождения — двенадцать лет! И дурные видения исчезли, будто их не было. Я решительно отодвинула страшный сон в дальние уголки памяти и обратилась к реальным радостям. Впереди мой праздник. И я поспешила вниз.
Именно в этот день рождения я получила самый дорогой подарок — дневник. Папа едва успел сунуть его в ворох свертков и коробок, которые приготовила для меня мама. Я поняла, что этот подарок приготовил он лично, потому что мама, увидев незнакомый сверток, удивилась не меньше моего. Папа обычно доверял приобретение презентов маме. Впрочем, любые покупки для дома всегда делала только она. Папа считал — и не без оснований, — что он ничего не смыслит в модных вещах. А у мамы, полагал он, был талант ориентироваться в фасонах, расцветках и размерах. Но думаю, папа просто искал повод избежать утомительных походов по универмагам и лавкам.
