Эйлин Гудж
Нет худа без добра
Вашингтон, округ Колумбия
1964 г.
Наверное, что-то случилось, подумала Грейс. Иначе почему папа так быстро ведет машину? Она взглянула на его крепко сжатые губы, на складки морщин на щеках, похожие на длинные трещины на булыжнике. Папа всегда много смеялся, и в эти мгновения морщины на щеках взлетали, охватывая его лицо, словно ленточки на большом и чудесном подарке.
Но сейчас он не смеялся. Его секретарь позвонила всего несколько минут назад, и Грейс услышала, как он заговорил с нею тихим недовольным голосом, будто пытался успокоить Маргарет и в то же время старался, чтобы она и Сисси не слышали его слов. Но что могло заставить Маргарет так разволноваться? Когда она сидела за столиком в приемной, то всегда выглядела такой уравновешенной, такой благоразумной. Отец любил в шутку говорить, что ей бы руководить Пентагоном, а не управлять его офисом в здании Сената.
Маргарет почти никогда не звонила отцу домой. Но если такое случалось, то дело или касалось важных документов, которые следовало немедленно разослать, или важной информации. В этом и состояла ее работа, как она однажды сказала Грейс: чтобы никто не докучал папе.
Особенно по выходным. Много раз, когда он не мог приехать домой в Нью-Йорк, Грейс и Сисси (в сопровождении Нэнни, если мама оказывалась слишком занятой) садились в поезд до Вашингтона, чтобы побыть с папой в его квартире на Пи-стрит. А если звонил кто-нибудь, кто ухитрился обойти Маргарет, то папа очень быстро отделывался от разговора и подмигивал Грейс особым образом, словно говоря: "Нет ничего столь важного, что не может подождать до понедельника".
Ее отцу часто звонили или писали. Те, кто разорился, и те, кто нуждался в работе. Чернокожие приходили к нему: одни – с гневными требованиями, другие – со слезами благодарности на глазах.
А теперь – что казалось очень странным – сама Маргарет нуждалась в помощи отца. Папа повесил трубку и потащил их в машину, даже не дождавшись Нэнни, которая скоро должна была вернуться из церкви.
Городские дома и заполненные людьми тротуары Старого города отступали, давая простор газонам и утопающим в тени деревьев домам Маунт Вернона. Грейс вцепилась в сияющую ручку на дверце «бьюика». Что, если они попадут в аварию и ей придется быстро выскочить? От скорости, с которой папа вел машину, желудок словно подкатывал к горлу, и ощущение было таким, будто она проглотила комок жевательной резинки.
– Папочка, почему мы… – Машина резко свернула, и они с сестрой откатились в угол заднего сиденья.
– Сейчас не время, – сказал отец слегка раздраженно, не отводя глаз от дороги.
Его седеющие рыжеватые волосы, отброшенные назад со лба и ушей, казались еще более растрепанными, чем обычно. Рядом с Грейс мирно сидела Сисси, посасывая нитку красного солодкового корня. В свои пять лет она была более послушной, чем Грейс, которой уже почти исполнилось десять. В летнем розовом платьице в горошек из швейцарского хлопка и в туфельках с ремешками Сисси напоминала Грейс пухлую подушечку с оборками. Разница была только в том, что подушка не хнычет и не подвывает, как Сисси, бывало, делала, если поблизости не оказывалось ни мамы, ни папы, готовых тут же выяснить, что ее огорчает.
– Какой чудесный ребенок, – говорили все о Сисси, но никто не говорил так о Грейс, коленки у которой вечно были покрыты ссадинами, а на лице читалось желание узнать больше, чем ей говорили.
Когда Грейс как-то спросила мать, почему они не переедут в Вашингтон, чтобы жить там вместе с папой, почему они должны ждать, пока его не изберут на следующий срок, мать резко ее осадила: "Ты задаешь слишком много вопросов".
По мнению мамы, было неприлично задавать много вопросов.
Отец остановил машину у неприметного желтого домика, едва видневшегося из-за разросшихся кустов и низко нависающих ветвей деревьев, и рывком распахнул дверцу машины, повернувшись к Грейс только тогда, когда одна его нога уже стояла на мостовой.
– Присмотри за сестрой, слышишь? Я ненадолго.
Ей показалось, что отец задыхается. Он протянул крупную руку с красными костяшками пальцев и потрепал Грейс по коленке.
Грейс не понимала, почему им нельзя пойти вместе с ним. Ведь в офисе Маргарет всегда встречала их с улыбкой! Иногда у нее находилась спрятанная в ящике письменного стола пачка лимонных вафель, и она устраивала представление, позволяя Грейс и Сисси взять по одной вафельке и притворяясь, что делает это тайком от папы. Так почему же Маргарет не хочет их видеть сейчас?
Грейс хотела было сказать отцу, какой испуганной и обеспокоенной она себя чувствует, но только кивнула.
– Ты моя хорошая девочка.
Насколько она себя помнила, он ее всегда так называл. Но она не всегда бывала хорошей и редко – послушной. И совсем не потому, что она не старалась. Это происходило помимо нее, из-за ее излишнего любопытства. Когда ей велели сидеть спокойно, она никак не могла сдержаться и высовывала головку за дверь или шла на цыпочках вверх по лестнице, чтобы увидеть или услышать, что именно взрослые хотели от нее утаить, как в тот раз, когда папа возражал против того, что Джемму и Чарльза не пригласили на свадьбу маминой сестры Сельмы.
– Блессинг находится в самом центре Юга, Джин. Ты и твой комитет творите чудеса в том, что касается негров, но ты не можешь перевернуть все за одни день. – Голос матери удалялся вверх по лестнице их дома на Парк-авеню. Грейс притаилась за резной колонной. – Безусловно, я согласна с тем, что их следовало бы пригласить. Они жили в нашей семье с тех пор, как я еще лежала в пеленках. Но ты же знаешь нашу мать: у нее случился бы еще одни удар, если б только я стала настаивать.
Папа пробормотал что-то вроде того, что если у бабушки случится еще одни инсульт, то это не так уж и плохо. И, обращая сказанное в шутку, сказал, подзадоривая маму:
– Корделия, я иногда начинаю думать, что ты вышла за меня замуж только для того, чтобы досадить своей матери!
Грейс поняла, что он на самом деле не винил маму за упрямство бабушки Клейборн.
Когда широкая и слегка сутулая спина отца скрылась за входной дверью, ей страшно захотелось помчаться вслед. Было интересно посмотреть, как выглядит дом Маргарет внутри. Ей никогда не приходила в голову мысль о том, что Маргарет может быть где-нибудь еще, кроме как за столиком в приемной отца, на котором стояла большая пишущая машинка и лежали аккуратные стопки бумаги.
Но она не побежала за ним. Она ведь обещала.
Грейс поискала в карманчике джемпера свой солодковый корень. Она не была похожа на Сисси, которая заглатывала свои лакомства, как маленькая толстая золотая рыбка. Ей нравилось откладывать вкусненькое "на потом". Так можно получить больше удовольствия, ожидая часами или даже целый день предвкушая что-то приятное. Когда она вынула корешок, который папа дал ей еще утром, оказалось, что он стал липким и грязноватым. Она все равно откусила кусочек и стала жевать, сердитая и на себя, и на Сисси, слишком маленькую, чтобы понять, что происходит.
