1988 год
— Черт! Катастрофически не хватает времени, — пробормотала Джуэл Прескотт, хотя поблизости никого не было и ее никто не мог услышать.
Она уронила голову на стол, закрыла глаза и громко застонала. Костяшками пальцев крепко размяла шею, пытаясь снять напряжение. Мышцы сопротивлялись и не хотели поддаваться. Длинная шея Джуэл болезненно вытянулась — склонилась влево, затем — вправо. Мозг просил передышки. Пора ему дать отдохнуть и отбросить всякие мысли. Но она должна преодолеть стресс.
Джуэл вернулась к работе над весенним каталогом. То, что сначала являлось простым, классическим инструментом торговли, с каждым сезоном, похоже, становилось все сложнее и надоедливее. Да, таково естественное следствие успеха. На первых порах все решения принимала она. И добилась удачи. Теперь Джуэл возглавляла основанную ею торговую империю драгоценностей «Бижу интернэшнл» и имела в подчинении несколько начальников отделов, которые неделями размышляли над тем, что она сама когда-то определяла за минуты. Но поскольку Джуэл платила своему персоналу целое состояние, приходилось прислушиваться к тому, что ей говорили. И даже частенько принимать советы, чтобы люди не увольнялись и не переходили к конкурентам. Довольные работники не разбрасываются секретами. Поэтому в обмен на лояльность она выслушивала их идеи и назначала чудовищные зарплаты.
Джуэл знала о своей репутации — считалось, что с ней трудно работать. Темпераментная, с донкихотскими замашками, недоступная — такими эпитетами ее многие годы награждала пресса. И еще: талантливая, дотошная, оригинальная. Ох вы, добрые старые деньки. Она тяжело вздохнула. Ну хватит… хватит…
Джуэл закрыла глаза с зелеными контактными линзами. Заслонила их ладонями. Потом открыла опять, но не увидела ничего, кроме темноты. Темнота усилила головную боль и назойливую пульсацию за глазными яблоками. Где-то на периферии сознания возникла паника — ощущение клаустрофобии.
— Джуэл, с вами все в порядке? — В дверях стояла ее помощница Мег Хигдон, высокая, с великолепными ногами, в черной замшевой юбке на девять дюймов выше колен.
— Д-да. Обычная головная боль. Принеси мне пару таблеток тайленола.
Мег положила лекарство на стол вместе с фотографиями и макетом февральской рекламы для «Вог» и «Таун энд кантри».
— Просмотрите эти материалы. Майку они нужны к пяти. — Она вытрясла из бутылочки две таблетки и налила в стакан воды «Эвиан». — Неделя оказалась для вас очень напряженной.
— Не хуже обычного. — Джуэл пожала плечами. — Недоспала. В выходные собираюсь наверстать.
Мег удивленно посмотрела на нее.
— Разве вы в пятницу не летите в Рим?
— В Рим? — Джуэл уставилась на помощницу, а затем, скрывая недоумение, рассмеялась. — Я это и имела в виду. Отдохну в самолете.
Когда Мег вышла, Джуэл проглотила тайленол и некоторое время, ожидая, чтобы боль приутихла, смотрела в окно на собор Святого Патрика. Путешествие в Рим… Она не понимала, как это могло совершенно вылететь у нее из головы.
* * *
Они сидели в «Одеоне», полуночном заведении в Нижнем Манхэттене. И когда сеньор и сеньора Гомес-Арчулета затараторили на испанском с остановившимися рядом с их столиком друзьями, муж Джуэл Аллен Прескотт повернулся к ней, и улыбка исчезла с его лица.
— Господи, Джуэл, да что с тобой? Ты и двух слов за вечер не сказала. Я рассчитывал, что ты займешь Ольгу, пока я поговорю с Хулио о цене на Моне.
Джуэл посмотрела на мужа. На своего красивого и когда-то состоятельного мужа, а теперь артистически бедного. Его огромное богатство висело на стенах их квартиры в доме на Пятой авеню и в доме в Коннектикуте. И еще хранилось на верхотуре какого-то склада в Южном Манхэттене, за который Джуэл ежегодно платила астрономическую аренду.
Аллен Прескотт никогда не пользовался своими покупками. И, разделавшись с огромным наследством — нефтяными деньгами из Оклахомы, — вполне удовольствовался тем, что чеки выписывала Джуэл. В редкие минуты благожелательности она признавала, что это, вероятно, справедливо. Джуэл была многим обязана Аллену. И когда-то даже гордилась его коллекцией произведений искусства. Его безмерный энтузиазм вначале ее откровенно покорял. Но искусство стало его манией и завладело им целиком. Он проводил дни и большую часть вечеров, делая покупки у частных коллекционеров, на аукционах и у самих художников.
— Мне не о чем разговаривать с Ольгой, — ответила Джуэл вполголоса. — На ней надето ожерелье от Кэтлин Коламбиер — вопиющая безвкусица. Изумруды и аквамарины в оправе из золота и нержавейки. Не знала, что даже Кэтлин способна на что-либо столь чудовищное. К тому же у меня болит голова. Я хочу, чтобы все кончилось и можно было поскорее добраться до кровати.
— Хоть бы разок для приличия сделала усилие и помогла мне, — буркнул Аллен.
— А то я тебе не помогаю! — возмущенно прошипела она. — Не забывайся.
Аллен быстро толкнул ее ногой под столом, потому что знакомые сеньора и сеньоры Гомес-Арчулета начали шумно прощаться, то и дело обнимаясь и бесконечно повторяя: «Давайте отобедаем вместе».
Джуэл одарила сеньору Гомес-Арчулета сияющей улыбкой.
— Ольга, мы как раз обсуждали с Алленом ваше колье. Вещица, по-моему, от Кэтлин?
— О да! Она такая талантливая! — с преувеличенной пылкостью проговорила Ольга. Ни для кого не составляло секрета, что Джуэл Прескотт и Кэтлин Коламбиер были жестокими конкурентками. — Правда красиво? Хулио сделал этот маленький подарок за то, что мне вырезали аппендицит.
— Как мило, — снова улыбнулась Джуэл. — И как уместно. А скажите…
Выходящий окнами на Пьяцца ди Спанья номер отеля «Хэсслер» в Риме был одним из немногих не перестроенных в последние годы помещений. Комнаты в первозданном виде сохранились с тех времен, о которых Джуэл знала только по книгам, когда юных американских наследниц вывозили в большое путешествие в Европу перед помолвкой, свадьбой, пожизненной преданностью детям, благотворительностью, огромным штатом прислуги и похожими на дворцы домами.
Ее любовнику Майку Маршаллу комнаты показались мрачными, гнетущими и совсем не романтичными. Он хотел поменяться на меньший номер на пятом этаже — светлый до белизны, с балконом на Испанскую лестницу и фонтан Бернини. Майк отдавал предпочтение лаконичному, современному стилю. Ему нравился Рим, претворенный в силуэтах Джорджио Армани и фактуре тканей Миссони, нравилась итальянская мода двадцатого столетия.
