OCR Roland
«Беверли-Хиллз»: Эксмо; Москва; 2001
ISBN 5-04-006912-X
Переводчик: П.Г. Любимов
Оригинал: Pat Booth "Beverly Hills", 1989
В непримиримой борьбе за «Сансет-отель» сошлись две яркие личности – голливудский герой-любовник Роберт Хартфорд и обладающая магнетической силой Каролин Киркегард. Отель для них обоих – вожделенная цель, символ успеха, а не просто источник дохода. Соперники манипулируют судьбами и жизнями людей, используют в противоборстве все – любовь и ненависть, огромные деньги и шантаж.
Пат Бут
Беверли-Хиллз
Глава 1
Паула Хоуп, выставленная пинком из кабины громадного трейлера, приземлилась задницей на гравий обочины скоростного шоссе. Она не сразу поднялась на ноги. Слишком уж вымотали ее сотни миль путешествия, проделанные сначала пешком, а затем на попутных грузовиках, разумеется, за плату натурой.
Перпендикулярно к кольцевому шоссе уходила на запад Мелроуз-авеню, обласканная закатным солнцем. Его лучи били прямо в глаза Пауле, слепили ее, заставляя прищуриваться. Девушка стряхнула с себя дорожную пыль и двинулась к намеченной цели.
Там, в конце улицы, располагался земной рай – Беверли-Хиллз, и сухой ветер из пустыни, откуда и пришла Паула, трепал листья пальм на подъездной аллее к воротам студии «Парамаунт Пикчерз».
Мелроуз-авеню никак не была предназначена для пешеходов. Все ее пространство принадлежало машинам, чиркающим дорогими покрышками по размягченному асфальту. Зато тротуар был издевательски узок, а подошвы кроссовок Паулы сразу же стали влипать в черное месиво. Как бы ей ни хотелось шагать быстрее, но передвигалась она со скоростью улитки.
Стоило кому-нибудь из пассажиров или водителей проносящихся мимо машин задержать на ней свой взгляд, он бы увидел хорошенькое, хоть и усталое личико, пышные светлые волосы, убранные назад и перетянутые дешевенькой красной ленточкой. И еще аппетитную попку, обтянутую голубыми джинсами, и грудки торчком под футболкой навыпуск.
Но смазливые мордашки и длинные ноги в Голливуде давно перестали быть редкостью, и, конечно, ни одна машина не затормозила возле Паулы, и ни один продюсер не высунулся из окошка, чтобы пригласить на пробы.
Чувствуя себя страшно одинокой, Паула задержала спешащего куда-то негра с коробкой пиццы и осведомилась, правильной ли дорогой она идет в Голливуд.
– Прямо, все время прямо, – ответил негр и мысленно добавил: «Дуреха».
Паула оглянулась. Надвигались сумерки, и шелком вышитый на бледной голубизне небосклона месяц вырисовывался все четче.
К черту! Там прошлое. Там осталась сумеречная зона, откуда она с таким трудом выбралась. Паула сама определила, что ей предстояло взять от жизни. Ей надо, чтобы ее любили. Ей надо, чтобы ее обожали. Ей надо, подобно гусенице, завернуться в теплый уютный кокон, созданный влюбленным в нее мужчиной, и покинуть его по прошествии времени, проведенного в покое, без трагических потерь, злобных нападок, без бед и огорчений, чтобы выпорхнуть оттуда, ко всеобщему восторгу, прекрасной бабочкой.
Прежде всего надо избавиться от унизительной нищеты. Чем выше она сумеет вознестись, тем сладостнее будет ее возмездие, тем радостнее она попляшет над своим похороненным прошлым.
А тот, кто отнял жизнь у дорогих ей людей, от кого ей пришлось бежать, бежать без оглядки, – тому уготована самая страшная кара.
Но Паула была реалисткой. Свое будущее ей предстоит устроить самой, а ступеньки наверх все крутые и скользкие. Она была готова ко всему, однако воля, заставляющая ее двигаться вперед, уже давала сбои, словно перегретый подержанный мотор.
Паула остановилась у зеркального стекла витрины и ужаснулась, разглядев свое отражение. Несколько секунд она приходила в себя, потом вновь взглянула в полированное стекло.
Оно, это стекло, почему-то перестало быть зеркалом, отражающим грязную, усталую девчонку. Вероятно, изменилось освещение, но стекло стало просто прозрачным, и за ним взгляду Паулы открылась сказочная пещера Аладдина.
Там были ковры, сотканные древними, давно умершими персидскими мастерицами, резные комоды и шкафы, куда прятали свои одежды и куда прятались от ревнивых мужей застигнутые в разгар свиданий аристократки, и бюсты сластолюбивых римлян, уставившихся на Паулу из-за стекла пустыми глазами.
Ни одной живой души не было видно в этом хранилище сокровищ – ни продавца, ни посетителей. За витриной царил вечный покой, будто на кладбище, – по контрасту с шумной улицей, по которой проносились спешащие куда-то автомобили.
Вид этой недоступной ей роскоши так разозлил Паулу, что она показала язык, оставив мокрый след на идеально гладкой зеркальной поверхности.
Паула отшатнулась и тут же заметила какое-то движение в сумрачной глубине безлюдного помещения.
Уинтроп Тауэр заинтересовался, по какой такой причине незнакомая девчонка вдруг показала ему язык. Ее вызывающий жест он ошибочно принял на свой счет, и теперь ему захотелось понять, в чем дело. Вообще-то особы женского пола не входили в сферу его интересов, но, как опытный профессионал, он был подлинным ценителем красоты, будь то предмет антиквариата или человеческое существо.
Девчонка была по-настоящему красива. Правда, ее следовало хорошенько отмыть и, вероятно, слегка подрессировать. Он мог бы дать ей парочку советов, и она превратилась бы в само Совершенство – именно Совершенство с большой буквы.
Главными достоинствами ее личика были глаза, излучающие ярко-голубое сияние – и это несмотря на явную усталость. А еще губы. Их очертания восхитили Уинтропа.
А скулы! Они были просто великолепны. Было в них нечто восточное, но лишь тонкий намек на присутствие азиатской крови в родословной их обладательницы.
Уинтроп методично, как всегда, рассмотрел и оценил все остальные детали – изящные ушные раковины, лебединую шею, сейчас слишком грязную. При соответствующей тщательной обработке, превратив это уличное существо в статуэтку, можно было бы выставить на Зимнем салоне на Парк-авеню как олицетворение женской красоты.
И волосы у девчонки цвета спелой ржи вполне соответствовали общепринятым американским вкусам. Их только следовало хорошенько промыть и расчесать.
Но так как живую девчонку нельзя превратить в произведение искусства и с выгодой для себя продать на престижном аукционе, Уинтроп, удовлетворившись осмотром, потерял к ней интерес. Он присел на краешек антикварного стула неподалеку от витрины и стал изучать очередной каталог, пристроив толстенную книгу у себя на коленях.
