Нулевой километр
Евгения Стасина
Я всегда знала, чего я хочу от жизни: богатый покровитель, лучшие рестораны и дизайнерская обувь стоят того, чтобы наступить на горло собственным принципам. И плевать, что мужчина, с которым я делю постель, годится мне в отцы, а дома его ждет заботливая жена. Такие, как я, не сворачивают с намеченного курса... пока на пути не появляется ОН. Грубый, неотесанный Максим Бирюков, который совершенно не вписывается в мою картину идеального мира. Теперь единственное, что мне остается – бороться, не поддаваясь соблазну пустить под откос все то, на что я потратила ни один год.
Пролог
– Мама! – Ярик, что есть мочи, долбит в дверь моей комнаты, призывая на помощь свою главную заступницу.
Пинает обшарпанное полотно, пронзительно взвыв от боли, и уже вполне различимо всхлипывает, подтверждая мои опасения – он сейчас разрыдается. Расплачется в голос, размазывая соленые дорожки по пухлым щекам, и, стряхнув с курчавых волос осыпавшуюся с потолка штукатурку, обязательно ударит меня своим кулачком в живот. Ярослав у нас низкорослый, весь в отца.
Я отскакиваю к окну, торопливо избавляясь от своей кофты, и прежде чем успеваю натянуть на обнаженное тело мальчишескую майку, замечаю замершую в дверях родительницу. Стоит, устроив свои неухоженные ладони на расплывшейся талии, и злобно зыркает на меня из-под слипшихся ресниц. Волосы небрежно разбросаны по плечам, на скулах черная крошка от туши, а старенький выцветший халат, чьи пуговицы грозятся вот-вот лопнуть от натуги, уродливо помялся. Мы ее разбудили.
– Срам прикрой! – едва ли не рычит, отвешивая подзатыльник выскользнувшему из-за ее спины школьнику, c нескрываемым интересом разглядывающему мои формы, и уже ищет хоть что-то, чем могла бы отходить меня по заднице. – Опять его задираешь?
– Господи! Больно надо, – закатываю глаза и не думаю стесняться одиннадцатилетнего паренька, слегка полноватого, а вкупе с этими заалевшими щеками больше похожего на перезревший томат, грозящийся вот-вот лопнуть то ли от смущения, то ли от возможности вживую созерцать женскую грудь.
Напротив, веду плечами на цыганский манер и неторопливо отыскиваю среди белья подходящий бюстгальтер. Чего он там не видел? В наше время спасать детей нужно вовсе не от бесстыжих старших сестер, а от интернета, где при желании можно полюбоваться и куда более занимательными частями тела.
– Она мою майку забрала! Новую, – тем временем жалуется предатель, возвращая себе способность говорить так же быстро, как щелкает застежка моего лучшего балконета – кружевного, слегка застиранного, но под плотной трикотажной тканью моей обновки это вряд ли кто-то заметит.
– А – ну, верни, – мама кивает на мой трофей, в который я только что вознамерилась влезть, и делает шаг вперед, всерьез веря, что ее грозный вид меня испугает.
Пожалуй, тараканы на нашей кухне выглядят куда более устрашающе, чем эта дама, носящая под сердцем очередного младенца.
– И не подумаю. Мне она идет больше.
И ведь не вру. Вновь нахожу глазами рыжего мальчугана, от возмущения раздувающего ноздри, и в сотый раз убеждаюсь – красный ни его цвет. Уж слишком сливается с кожей.
– А дальше что? Плавки его начнешь воровать?
– Или носки, – деловито подбоченившись, Ярослав подкидывает варианты, но вот уже в ужасе округляет глаза. – Аккуратней! Она ведь новая!
А я и не думаю церемониться – дергаю бирку изо всех сил и бросаю этикетку на пол. Чистота – не мой конек. Да и в доме, где никто не зацикливается на уборке, такие таланты вовсе не нужны, ведь убирать за всеми мне просто не хватит времени.
Не обращая внимания на пылающую гневом парочку, я как ни в чем не бывало натягиваю на себя чужую майку и обвожу губы темной помадой, стараясь не вдыхать запах дешевой косметики и почерневшего яблочного огрызка, что уже третий день покоится на старом лакированном трюмо… Когда-нибудь я буду жить иначе. Главное верить, верно?
– И приберись, наконец! – заметив гримасу отвращения на моем лице, женщина хмурит брови, собирая разбросанную по кровати одежду. Вешает на спинку мои домашние брюки и отпихивает ногой ярко-розовые носки, скрученные в незатейливый клубок.
Не думайте, что мне это нравится. Скорее я слишком принципиальна, чем безнадежно ленива… В доме четыре ребенка, не считая меня, один мужчина, предпочитающий маскировать запах пота резким одеколоном, и женщина, в качестве развлечения раз в три года посещающая роддом.
Думаю, она ходит туда отдыхать. На этот раз от того же Ярика, что устраивает истерики, противясь воздержанию от мучного; от Ленки – семилетней зубрилы, постоянно о чем-то нас поучающей; и от двойняшек – Артура и Айгуль – вечно разбрасывающих по дому игрушки. Им три, возможно, поэтому к ним я отношусь равнодушно – достать меня они пока еще не успели, хоть и лишили возможности распоряжаться собственным временем по своему усмотрению. Так уж повелось: мама теряет голову от очередного ухажера, а я разгребаю последствия, беря на себя заботы о «плодах» ее любви. В учебе я, может, и не преуспела, зато подгузники меняю виртуозно.
– Мам, скажи ей! В чем я на физ-ру ходить буду?
– Можно подумать, ты там занимаешься. Есть на скамейке булки можно и в старенькой футболке, – фыркаю и машинально отклоняюсь от брошенного в меня тапка. Кто, вообще, сказал, что все толстяки божьи одуванчики?
– Кстати, – ловко ловлю в воздухе летящий в меня учебник и теперь с важным видом трясу им перед разошедшимся братом. – Займись лучше алгеброй, может, хоть калории считать научишься.
Парень обиженно надувает губы, становясь едва ли не бордовым, и тут же дергается в мою сторону, кажется, намереваясь меня уничтожить. Уж не знаю, что у него на уме, но от вида гуляющих желваков на его скулах, я начинаю заливисто смеяться.
Возможно, я неправа. Давлю на больное, развиваю в нем комплексы, раню нежную детскую душу… Только разве кто-то обещал ему, что будет легко? Жизнь, вообще, штука несправедливая… Я вот начальную школу вспоминаю с ужасом. Пусть и была довольно милой малышкой с причудливыми шоколадными кудряшками, сверстники меня не щадили. До сих пор помню, как девчонки высмеивали мое пальто насыщенного красного цвета, которое досталось мне от дочки соседки.
– Сколько раз говорила?! – а вот от маминой руки увернуться не так-то и просто. – Перестань его обзывать!
У нее многолетний стаж матери-одиночки, а совладать с этой малышней без пары-тройки шлепков по мягкому месту вряд ли удастся. Потираю плечо, замечая бледную отметину на загорелой коже, и бросаю обиженный взгляд на обозленную хозяйку.
– Сама жирная!
– Ярик! – мамин крик действует на него успокаивающе, поэтому свою затею оставить на моей талии несколько синяков он бросает. – Отдай ребенку майку.
– Нет. Мне идти не в чем. Мою армяне разрисовали.
– Их отец татарин! Перестань надо мной издеваться!
– Да хоть испанец, факт остается фактом – майку у Рыжего я забираю! – упрямо приподнимаю подбородок и демонстрирую брату средний палец.
Если можно не любить кого-то до скрежета зубов, то это наш с Яриком случай. Я презираю его за слабость и вечные жалобы, а он, подражая отчиму, критикует мой образ жизни, не слишком-то стесняясь в выражениях.
Хватаю сумку, ловко запихиваю в нее необходимые вещи и оттесняю плечом подростка, привалившегося спиной к комоду с бельем. Лакированному, с жуткими царапинами на темном дереве, оставленными неуклюжими грузчиками, уронившими его при переезде в бабушкину трешку.
– Куда это ты собралась? Кто с детьми останется? Я же тебя просила на субботу ничего не планировать!
– Этот твой, – брезгливо морщусь, вспоминая о мамином кавалере, в эту самую минуту разложившем свои телеса на продавленном диване.
– Жора не может! Он с ночи! – знакомые истеричные нотки уже проскальзывают в ее голосе, ведь мы обе знаем, что он никогда не станет приглядывать за чужими детьми. Ходит по дому, делая вид, что их и нет вовсе, а если и замечает, то непременно хватается за ремень: широкий, с огромной металлической бляшкой, способный удержать его брюки на внушительном животе.
