Глава 1. Кутузовский.
Софья
— Соня, ты документы не забыла? — Простужено сипит моя трубка.
— Нет, мам, Люб, все в порядке!
Переполненная битком маршрутка выплевывает меня на улицу, оставляя себе шарф.
— Эй! — Забыв про телефон, я кричу водителю. — Дверь откройте!
Шарф падает прямо в придорожное месиво грязного снега. Черт! Теперь вся эта химия его точно разъест, уж если сапоги белым налетом покрываются. А я его месяц вязала…
— Соня! — Кашляет трубка. — Что у тебя там происходит? Ты на Кутузовский приехала?
— Да да, — отзываюсь я в трубку. — Мам, Люб, вы не волнуйтесь. Лечитесь спокойно. Я же не ребёнок.
— Да как же не ребёнок, — она вздыхает, — нужно было таблеток напиться и с тобой поехать. Город плохо знаешь…
— Я вам перезвоню и все- все расскажу, — клятвенно заверяю женщину.
Телефон, пискнув, сообщает мне, что батарея разряжена.
— Блин! — Я зажимаю все кнопки одновременно, пытаясь его перезагрузить. — Ну давай же… — смотрю на потухший экран и понимаю, что осталась теперь без связи, пока телефон не согреется.
Отмечаю у себя в голове ещё одно новогоднее желание — самый крутой телефон. Нужно только этот год хорошо закрыть на сессии, а со второго курса декан обещал свободное посещение дать и работу за практику засчитывать.
Раньше — сиротам не положено. Иначе официально можно всех бонусов лишиться.
Хорошо, что у меня, точнее у нас, есть бдительная «мама Люба». Без неё все бы наши девчонки так и учились на поваров и парикмахеров, а мальчишки уходили б в армию или шли б на механиков. Конечно, и помочь не всем интернатовцам удаётся. Большинство, как выходят за стены заведения, возвращаются туда, откуда пришли…
«Как волчата…» — в таких случаях тяжело вздыхает мама Люба. — «Сколько не ласкай, не корми, все равно в лес смотрят…»
Поэтому я стараюсь не только для себя. Ещё и для неё. Зачеты закрыла автоматами, остались только экзамены. Но это уже после нового года.
А ещё я мечтаю, как встречу Новый год в своей квартире. Как поставлю елку, нарежу себе салат и буду смотреть всю ночь салюты.
Я подготовилась. Кое-что удалось заработать на курсовых. Вообще, ещё хорошо было бы купить маме Любе и Олесе подарки…
Но на крайний случай, куплю только маме Любе, а Олесе напишу курсовую. Она давно меня упрашивает.
Снежинки мягко падают хлопьями в свете горящего фонаря. Это так завораживает, что я останавливаюсь, поднимаю лицо и чувствую, как они меня целуют, тая на щеках.
Запускаю руку в карман и проверяю ключи. Нужно идти, потому что не известно в каком состоянии находится квартира. Нет, я понимаю, что за ней следили, с документами все в порядке, но там почти пять лет никто не жил… Бабушка была вредным человеком. Мама говорила, что это из-за неё она так рано меня родила и от абы кого…
Резкий порыв ветра из арки дома пронизывает меня до костей и бьет в лицо колючими ледышками. Хочется использовать это, как повод пустить слезу, но плакать у нас не принято.
И мама Люба говорит, что нужно учиться прощать. Прощение — это свобода делать выбор жизненного пути с нуля. Нужно представить, что ты — в роду первый, и только от тебя теперь зависит на сколько хорошо будет твоим детям.
Конечно, своих я пока не планирую, а вот чужих люблю. На педагогическом мне нравится учиться, хотя по-настоящему всю свою группу я увидела первый раз только неделю назад, когда началась сессия.
Постоянно посещают пары всего десять человек из пятидесяти. Мы с Оксаной, хотя она тоже умудряется регулярно прогуливать, две взрослые женщины с коммерции, три девочки после православной гимназии и трое ребят, которые на парах играют в компьютерные игры.
Как-то пока ни с кем отношения у меня не заладились, а у Оксаны в общежитии очень серьезный комендант. Посторонних не пускает категорически.
Я иногда ей завидую. Но так, по-доброму, потому что понимаю, что каждому — своё. А мне особенно сильно жаловаться не на что. Вот Оксане приходится в общежитии жить, а у меня своя квартира.
Иметь свой угол, в котором по твоему возвращению с учебы или работы, все вещи будут лежать так, как ты положил. Никто не взял попользоваться дезодорант или резинку для волос, расческу…
Нет, мне не жалко, просто понятие личного пространства — больная тема для тех людей, которым хоть раз в жизни приходилось иметь только кровать и тумбочку в общей спальне.
Я была в гостях у бабушки всего несколько раз и единственное, что помню, ее дом был очень красивый. С окнами необычной закруглённой сверху формы и высокими потолками, в которые хотелось погромче покричать и проверить эхо.
Скольжу взглядом по заснеженным лавочкам и бетонному козырьку подъезда с причудливыми украшениями. Мне нравится! Мне уже заранее все здесь нравится.
Дверь подъезда открывается, выпуская на улицу женщину с санками и маленьким, закутанным по самые глаза в комбинезон, малышом.
Помогаю им спуститься по порожкам и захожу в подъезд.
Так, пятый этаж.
Нажимаю кнопку лифта и зажмуриваю глаза. Внутри меня все вибрирует от нетерпения.
Двери с писком открываются, и я выхожу на лестничную площадку.
Квартира пятнадцать. Хм… Все без номеров. Меня сразу немного смущает массивная входная дверь. Но Бабушка маниакально боялась воров, поэтому… может поменяла.
Нащупываю пальцами в кармане холодный метал и достаю ключи. Вставляю в нижнюю замочную скважину и пытаюсь сделать оборот. Нет… растеряно смотрю на ладонь. Не подходит. И назад не идёт!
В квартире происходит какое-то движение, и дверь неожиданно распахивается.
— На месте подгон твой уже, — зажимая плечом телефон, мужчина делает мне жест, чтобы заходила.
Делаю шаг. Дверь сквозняком захлопывается за моей спиной, заставляя сделать ещё один шаг от порога.
— Давай, пока.
Мужчина поворачивается ко мне и теперь я могу рассмотреть не только его внушительной ширины плечи и тёмную макушку с коротким «ёжиком», но и лицо.
Я его знаю. Это Сергей Северов. Тот, на чьи деньги куплены все мои вещи. И… таким я вижу его однозначно первый раз. Обычно хмурый и строгий в своём чёрном костюме, сейчас он стоит передо мной в одних джинсах на босу ногу и… в квартире определенно пахнет алкоголем.
— Здравствуйте… — не понимая, что происходит я смотрю на него во все глаза и только сейчас понимаю, почему все наши работницы интерната моложе сорока воспринимали его приезд, как праздник. Раньше я думала, что это ради нас и из уважения к нему, но теперь вижу, что нет.
Просто каждая мечтала привлечь его внимание.
Потому что… он красив. Аж до мурашек. Я стараюсь не смотреть на его голое тело, но взгляд упорно падает на яркие порожки мужского пресса… пупок, красивый кожаный ремень.
«Соня, подними глаза!» — Чувствуя, как рдеют щеки, я приказываю сама себе.
От смущения и духоты, я почти не помню, зачем здесь оказалась.
Чтобы хоть как-то стало легче, стягиваю с головы шапку и зажимаю ее в кулак.
Этаж! Я, наверно, перепутала этаж!
— Ой… — Рывком поднимаю глаза к его лицу, натыкаясь на циничную ухмылку и пристальный взгляд.
— Ну привет… — откровенно оценивая меня, он делает шаг вперёд.
Глава 2. Оленёнок
Сергей
Сизый дым заполняет комнату и клубится под потолком. Никотиновая горечь во рту сменяется вкусом карамели и специй.
Вообще, я уже как пол года бросил, но сейчас — сорвало. Текст документов плывет перед глазами.
Я не могу вчитаться в экспертизу по камням, постоянно возвращаясь мыслями к бывшей жене.
«Кто ей дал такое право?» — психуя, одним движением сметаю бумаги на пол. — «Как вообще так вышло?»
Телефон на столе вибрирует вызовом.
— Алло, — подношу к уху, даже не взглянув на экран.
— Сергей Валентинович, — в трубке пищит растерянный голос секретарши. — Пробирная всю последнюю партию украшений назад завернула, сказала, что вы им какой-то отчёт о противотеррористических мероприятиях должны… Они же завтра последний день работают…
