Солги обо мне
Айя Субботина
Пролог
— Впустишь? - Он стоит на пороге моей квартиры и выглядит так, будто завалиться в гости посреди ночи - самая нормальная вещь на свете.
Что это за сверток у него в руках?
Я молча отступаю в сторону, пошире распахиваю дверь.
Мой лучший друг (наверное, будет уместно сказать «бывший лучший друг») молча заходит и, не разуваясь, идет по коридору, сворачивая в сторону гостиной. Я замечаю парочку мордоворотов, которые сторожат вход в мою квартиру с той стороны. Оба смотрят на меня пустыми глазами. Один выразительно одергивает пиджак, чтобы я точно увидел выпирающую на боку кобуру. Серьезно?
Толкаю дверь и спокойно жду, пока она захлопнется с тихим щелчком.
Бросаю взгляд в зеркало - хорошо, что успел натянуть домашние штаны, а то мой «друг» заявился при полном параде и галстуке, а я даже сплю без трусов. Взъерошиваю волосы, которые после сна как обычно сбились в «колючки».
И краем уха слышу детский крик.
Что за…?
Поворачиваю голову, прислушиваюсь. Пара секунд тишины - и звук повторяется. Мне точно не показалось, и я точно никогда ни с чем не спутаю характерный тонкий писк.
Вспоминаю о свертке в руках моего ночного гостя. Реально что ли? Мы почти год не общались, у него что - крыша протекла?
Но все вопросы отпадают, когда вслед за ним захожу в гостиную.
Он сидит на диване в своей любимой позе - нога на ногу, локоть в упор на подлокотнике.
А сверток лежит на кресле, напротив, через стол. Лежит и попискивает.
— Какого хуя? - задаю единственный уместный в этой ситуации вопрос.
— Возвращаю тебе твое, - с холодной улыбочкой говорит мой бывший лучший друг.
Потом поднимает палец, как бы извиняясь за забывчивость, сует руку во внутренний карман пиджака и достает оттуда свернутый в несколько документ. Небрежно бросает на стол. Ждет.
— Да не бойся ты так, - посмеивается над собственной шуткой. Наверное, она кажется ему удачной. - Это всего лишь свидетельство о рождении.
— Я точно не собирался становится отцом в ближайшие пару жизней.
— Ага, - еще шире улыбается «друг». - Только решил поебаться с моей женой и случайно пару раз в нее кончил. Или… не пару раз? Не отвечай, дружище, мне, строго говоря, плевать.
«Моей женой».
Два простых слова вспарывают старое чувство вины. То, о чем я старался не думать все эти месяцы. То, ради чего лез под пули без единого намека на страх. Наверное, какая-то часть меня была бы рада сдохнуть где-то там, куда нас забросили выполнять очередной «контракт».
Какой-то части меня хотелось сдохнуть, лишь бы не чувствовать… ничего.
— Может перестанешь нести хуйню? - говорю хотя бы что-то, лишь бы не стоять как баран.
— Никакой хуйни, дружище - только чистая правда. Хотя, если вдаваться в детали… - «Друг» показывает откровенную брезгливость. - Ничего чистого ни в тебе, ни в ней никогда не было. Но притворялись хорошо, молодцы. Хвалю. Только чтобы удовлетворить мое больное любопытство…
— Заткнись, - прошу я.
— Нет, ты мне скажи, лучший, блять, друг: вы с ней начали трахаться уже после того, как я надел на палец маленькой шлюшки обручальное кольцо или еще до того? Мне просто интересно, до какой степени ты был моим другом.
Хорошо, что сверток снова напоминает о своем существовании на этот раз долгим писком, от которого у меня впервые в жизни сжимается там, где не сжималось даже когда нас накрывали артиллерией в сорокаградусную восточную ночь.
Отворачиваюсь.
Не хочу смотреть.
— Знаешь, я ведь с самого начала что-то такое подозревал, - продолжает моральный расстрел мой «друг». - Жопой чувствовал, что ты просто решил спихнуть на меня свою надоевшую подружку. Не знал, как от нее избавиться? Ты никогда не умел с бабами обращаться, дружище, поэтому и свою бывшую подставил под…
Я разворачиваюсь на пятках так резко, что на этот раз ме все-таки удается поколебать его выдержку - на лице «друга» мелькает тень паники, потому что мой кулак неожиданно оказывается слишком близко около его носа. И на этот раз только мои выдрессированные рефлексы становятся единственной преградой к тому, чтобы превратить этот идеально ровный, явно никогда не знавший драки хрящ, в кровавое месиво. А то и хуже.
— Точно хочешь обсудить мое прошлое? - щурюсь я, и пальцы в кулаке хрустят от напряжения.
— Ты бухой что ли? - лыбится «друг». Нагло, уже вполне владея собой. Прямо мне в лицо.
Знает, что я не пью, что алкоголь меня не вставляет. Реально хочет выбесить? Зачем? У меня в доме достаточно стволов, чтобы я превратил его в решето - и он это точно знает. Никакая типа_охрана за дверью не успеет.
— Что это за ребенок? - цежу сквозь зубы по сути единственный вопрос, который в этой ситуации имеет значение. Все остальное - уже давно пыль. Даже если до сих пор ковыряет и болит.
— Твой, - еще шире скалится «друг».
— Я бы знал, если бы какая-то их моих телок залетела, - пытаюсь скалиться в ответ, но ни хрена не получается. Что-то не так. Что-то, мать его, очень сильно «не так». - Обычно они не имеют привычки скрывать такие «приятные факты» от будущих папаш.
— В общем, не могу с тобой не согласиться. Но, если позволишь…
«Друг» как бы миролюбиво задирает руки и дает понять, что дальнейший разговор возможен только если я перестану целиться в него своим кулаком. Мне нужна минута, чтобы успокоиться и напомнить себе, кто передо мной: не враг, а мужик, с которым мы через что только не прошли. До того, как два года назад началась вся эта «история».
Но я все-таки отхожу, и «друг» встает, чтобы взять брошенную на стол бумажку. Разворачивает почти с театральным пафосом - что-что, а позировать на публику он всегда умел блестяще. Бабы на это всегда «цеплялись» как дурные.
— И так, младенец Владимир… - Он откашливается, и добавляет отчество и фамилию. - Родился девятнадцатого апреля две тысячи двадцать первого.
Мое имя и мою фамилию. Я ковыряю в голове дату. Девять месяцев назад.
Блять, нет. Нет, нет, нет…
— Мать - Татьян Викторовна Мельникова.
У меня отличная память - это часть профессиональных навыков. И свою память я оттачиваю так же, как армейский нож. Я бы запомнил любую Татьяну, если бы она была в моей жизни - не только девять месяцев назад, но вообще. Но так уже сложилось, что никаких Татьян у меня с роду не было. Ни одной.
— Это левая телка, - «друг» пожимает плечами. - Мне такие «подарки» судьбы не нужны, так что - возвращаю его тебе.
— Всегда подозревал, что ты псих. - Я с трудом узнаю собственный голос.
А про себя добавляю: «Она бы никогда не позволила никому отнять у нее ребенка - я же ее знаю, она мелкая, но как волчонок - крепко держится зубами в то, что считает своим. И в меня держалась. До последнего держалась».
— Вера умерла три дня назад. Родила - и… сильное кровотечение, отслойка плаценты.
«Сверток» снова пищит, на этот раз громко и пронзительно.
Вера умерла.
Я пробую эти слова на вкус.
Да ну, что за дичь?
— Я знал, что вы трахались, - продолжает «друг» вполне будничным, ничего не выражающим тоном. - Ну и она потом призналась, что залетела от тебя. Я и подумал, что раз у ребенка есть отец - значит, его есть кому воспитывать. Хотя, знаешь, мне по хуй, что ты с ним сделаешь - можешь в интернат сдать, подкинуть куда-нибудь. Теперь он - не моя проблема.
Вера умерла.
Я не в состоянии отлепиться от этих слов. Они курсируют на вершине моего сознания, как подводная мина, и как бы я ни пытался с ними разобраться - они все равно здесь, всегда на поверхности. Это что-то, что я не могу просто переварить. Нелепица. Бессмыслица, как будто белый квадрат Малевича или автопортрет Ван Гога без повязки на отрезанном ухе.
— Кстати, если вдруг тебе это интересно. - Я слышу его голос уже где-то в прихожей, вместе со щелчком открывшейся двери. - Этот ребенок ее убил. Буквально сожрал изнутри. Две убитых бабы - это уже повод называть тебя Синей бородой или подождем третью?
