Причина его одержимости - Юлия Резник

– Ты еще здесь? – басит начальник, врываясь в мой кабинет. В ответ я иронично приподнимаю брови:

– Не пойму, что тебя удивляет?

Действительно. Как будто я в первый раз задерживаюсь. Работы в нашем фонде всегда хватает, а спешить мне совершенно некуда. Да и не к кому. Это здесь ни для кого не секрет.

Михал Семеныч хмурится. И так, из-под насупленных бровей, обводит взглядом мой заваленный папками стол:

– Ты реально еще не в курсе, да, Воржева?

Висну, судорожно прикидывая в уме, что же такое важное могло пройти мимо меня. Новых законов, способных в очередной раз поставить работу фонда с ног на голову, сегодня точно не принимали, подопечных у нас не прибавилось, а от тех, что есть – я не жду подвоха. Девочки сейчас все как на подбор – решительные, умненькие, отчаянные. Замотивированные на борьбу. Впрочем, может, я поспешила с выводами? В нашем деле чего только не бывает. На всякий случай торопливо уточняю:

– Не в курсе чего?

– Муж твой разбился.

Это вполне в стиле шефа – выдавать новости вот так, без каких-либо экивоков. Деликатность – это вообще не про Кинчева. Подозреваю, он просто не видит смысла тратить свое драгоценное время на то, чтобы приукрасить действительность или хоть как-то подготовить к ней собеседника. Чуть было не брякаю «Какой еще муж?», да так и замираю с нелепо открытым ртом.

– Воржев?

– А ты что, еще за кого-то успела сходить замуж? – ехидничает Михал Семеныч. – Насмерть.

– Насмерть… – повторяю тупо, то ли ни на секунду ему не веря, то ли смакуя, как шикарно это звучит. – Ты уверен?

– Новостями о его безвременной кончине пестрит вся лента. На Димитровской под КамАЗ с водилой влетел. Прикинь? Мгновенная смерть. Без вариантов.

Прикрываю глаза, пряча вспыхнувшие эмоции. Хотя опять же – ни для кого не секрет, что я испытываю к бывшему мужу. Что вообще можно испытывать к человеку, который лишил тебя возможности видеться с дочкой? Кроме ненависти. Что еще, мать его, можно испытывать?

– О господи, Ариша! – вскакиваю из-за стола. Сгребаю в сумку ключи от машины и почти полностью севший телефон.

– Эй-эй! Не так резво. Ты куда намылилась? Ну-ка сядь.

– Какой сядь, Михал Семеныч?! Я должна быть с дочерью! Ты хоть представляешь, в каком она сейчас шоке?

– А кто тебя к ней подпустит, м-м-м?

– А кто мне помешает?! – мысли бегут впереди паровоза. Я столько лет боролась за мою девочку и проиграла, а теперь… Теперь ведь можно все отыграть назад! Подать иск в суд о восстановлении в родительских правах и забрать Аришу к себе. После шести лет ада просто забрать дочь домой. Перед глазами, как в калейдоскопе, мелькают картинки нашего воссоединения с Аришей. Голова кружится все сильнее. Пол покачивается под ногами, как палуба корабля, в ушах – будто волны плещут, а ноги стремительно слабеют. Очень вовремя Кинчев подхватывает меня под белы рученьки и укладывает на втиснутый между стеллажом и окном диванчик.

– Твою ж мать, Воржева! Что ж ты такая слабонервная-то? – доносится как сквозь вату.

Хочется возмутиться. Это я слабонервная? Да будь так, я бы сгнила в канаве, когда Воржев выставил меня из своего дома. А я не только выжила, но даже осмелилась сопротивляться тому, что Виктор с нами творил. Жаль только, что все впустую. Ресурса для борьбы с ним у меня не было. На его же стороне оказалось все – деньги, связи и, как он думал, правда. На моей – ничего ровным счетом. Даже охочая до сенсаций пресса проигнорировала случившееся. Подумаешь, очередная охотница за состоятельным мужиком, у которой отобрали отпрыска, когда надоела. И не такое видели. Я не была первой и, к сожалению, не стала последней.

Кинчев возвращает меня в реальность двумя хлесткими пощёчинами.

– Очнулась?

– Да. Спасибо. Не стоило меня лупить.

– А что стоило? Терпеливо ждать, когда барыня изволит очнуться? Лежи!

Но какой там? Спускаю ноги с диванчика, принимая вертикальное положение. Сил по-прежнему нет, но меня подталкивает вперёд жажда действия. Пусть я пока слабо представляю, что мне следует предпринять, сидеть сложа руки абсолютно невыносимо.

– Аня, сейчас нельзя действовать наобум. Нужно понять, какой линии поведения нам придерживаться. Ты же знаешь, в суде второго шанса не будет, – увещевает меня Кинчев. И в чем-то он, конечно, прав. Отодвинув подальше эмоции, я киваю. Достаю из сумочки телефон. Мы всегда за него хватаемся, стоит только чему-то случиться. Не удивлюсь, если у хомо сапиенс появился новый условный рефлекс. Вот бы еще понять, к кому мне обратиться. С кем сейчас Ариша? С няней? Так у той четкие рекомендации – ни при каких обстоятельствах не подпускать меня к ребенку. Точно такие же указания получили директор школы и руководство всех посещаемых Аришей секций. Сунусь к ней – наверняка вызовут полицию. А это может сыграть против меня в суде.

– Ну, вот что ты делаешь, Анька?

– Соображаю, кому позвонить.

– И что? Сообразила?

– Нет. Я поеду к резиденции Виктора и буду умолять охранников позволить мне увидеться с дочерью. Если Воржев действительно мертв, то уволить их за самоуправство будет некому. Попытаюсь надавить на жалость.

– Почему же некому? А как же Воржев младший? Как думаешь, сколько времени ему понадобится, чтобы подгрести под себя отцовское дело?

О своем когда-то пасынке я стараюсь не думать в принципе. Потому что именно из-за него Виктор со мной развелся. Глупый мальчишка решил, что в меня влюблен, и будто с цепи сорвался. Первое время, жалея его, я пыталась закрывать глаза на происходящее, но в какой-то момент отбиваться от внимания Кирилла в одиночку стало невозможно, и мне пришлось обо всем рассказать мужу. Дурочка. Я надеялась, что Виктор встанет на мою сторону, но в итоге именно меня назначили крайней. И в каких только не обвинили грехах! Первое время даже казалось, что это шутка. Не мог же Виктор в самом деле поверить в то, что я позарилась на его шестнадцатилетнего сына? Да, может, я уделяла Кириллу слишком много внимания, но это ведь неспроста. Мне было банально жаль ребенка, который так рано потерял мать и едва