Даниэла Стил
Запретная любовь
Жаркий летний день расплавил Нью-Йорк. Задолго до полудня перевалило за тридцатиградусную отметку. На асфальте, как говорится, можно было яйца печь.
В такую жару всем тяжело, но хуже всех — обитателям Гарлема. Ни кондиционеров, ни мало-мальски приличной вентиляции в домах. Зимой трущобные жители страдают от холода, летом — от невыносимой жары и духоты. Одно для них спасение — бежать из раскаленных квартир на воздух, где нет-нет да и подует ветерок.
Похоже, весь квартал высыпал сегодня на улицу: повсюду слышатся смех и детский визг, ребятня высыпала на тротуары, а взрослые чинно восседали на вынесенных из дома складных стульях или прятались от солнца в жидкой тени полотняных тентов.
На углу 125-й улицы и Второй авеню по случаю жары были открыты оба пожарных крана: потоки мчались по пыльному асфальту, и в сточной канаве бурлил ручей по колено глубиной. Детвора, обожающая фонтаны, радостно плескалась под струями холодной воды. К четырем часам у гидранта собралась внушительная толпа.
В четыре часа десять минут в шум голосов, смех и плеск воды внезапно ворвался новый звук, хорошо знакомый здешним жителям. Сухой треск выстрелов.
На мгновение повисла тишина; затем толпа пришла в движение. Кто рванулся к дверям, кто вжался в стену; несколько женщин бросились к гидранту, схватили в охапку своих детей и побежали с ними к подъезду, под ненадежную защиту хлипких стен.
Воздух снова взорвался выстрелами, на этот раз они прозвучали где-то рядом. Трое рослых парней в кожаных куртках, вынырнув из-за угла, врезались в толпу. Они бежали сломя голову, не разбирая дороги, расталкивая женщин и детей; один из них оттолкнул молодую девушку с такой силой, что та упала на гидрант, громко вскрикнув от боли. Следом появились двое полицейских с револьверами в руках; они гнались за преступниками по пятам.
Все произошло за несколько секунд, люди не успели уйти с дороги. Снова треск выстрелов. Один бандит с криком схватился за плечо, и тут же его товарищ, обернувшись, выстрелил полицейскому в голову. Тот рухнул, нелепо взмахнув руками. Люди бросились врассыпную. В какофонию воплей и выстрелов ворвался новый звук — далекий вой полицейских сирен.
В суматохе никто не заметил, как маленькая темнокожая девочка у фонтана, вскрикнув, упала на асфальт, и белое платьице ее окрасилось алым.
Никто, кроме ее матери.
Мгновение спустя погоня была окончена. Двое бандитов лежали ничком, вокруг третьего суетились санитары «Скорой помощи». Полицейские обыскивали арестованных. Один офицер присел на корточки перед подстреленным товарищем; хмурое лицо его исказилось, словно от зубной боли. А рядом, всего в нескольких футах, умирала маленькая девочка. Пуля пробила ей грудь навылет, и кровь хлестала из раны, смешиваясь со струей из гидранта и окрашивая воду в розовый цвет.
К девочке подбежала мать, рухнула на колени, схватила дочь и прижала к себе. Струя воды била ей в грудь, но женщина этого не замечала. Когда подошли санитары, она отшатнулась, глядя на них непонимающими глазами, и им пришлось силой брать ребенка из материнских рук.
Девочку занесли в машину «Скорой помощи», туда же усадили и мать. Женщина растерянно озиралась кругом; казалось, она не понимает, где она и что с ней.
На углу 125-й улицы было тесно — ни проехать, ни пройти. Сверкали мигалки, закладывало уши от пронзительного воя сирен. На тротуарах столпились зеваки. Две «Скорые» — одна с девочкой, вторая с раненым бандитом — снизили скорость и двигались медленно, искусно лавируя между бело-голубыми полицейскими автомобилями.
Из ближайшей машины доносились радиопереговоры: «Что?.. Да, убит. Выстрелом в голову». Люди на тротуаре переглядывались, качая головами. Убийство полицейского — не шутка. Теперь копы начнут прочесывать весь квартал. Не миновать обысков, арестов… Возможно, прольется новая кровь. Очень возможно. В Гарлеме все может случиться.
А «Скорая» уже мчалась по улицам города. Врачи хлопотали над девочкой: дали ей кислородную маску, в руку ввели иглу внутривенного питания. Но, похоже, все их усилия были тщетны. Темное личико малышки посерело, воздух со свистом вырывался из простреленной груди. А сколько крови! На полу, на бледно-зеленой форме санитаров, на руках и на платье у матери…
— Она… выживет? — нарушила тревожное молчание мать девочки.
Генриетта Вашингтон подняла на врача полные слез глаза. Доктор отвел взгляд.
— Мы делаем все, что в наших силах, мэм. Генриетта как две капли воды походила на сотни и тысячи своих сестер по несчастью, именуемому нищетой. Безработная из Гарлема. Девочка, ставшая матерью в шестнадцать лет. Одна из тех, кому жизнь не дарит ничего, кроме обманчивых посулов.
Сколько раз казалось, что ей улыбнулась судьба! Сколько раз Генриетта верила, что уж теперь-то все будет хорошо! И всякий раз оставалась у разбитого корыта и с новым младенцем на руках. Таким, как она, противозачаточные средства не по карману; вот почему к двадцати двум годам у нее было уже пятеро малышей.
Но Генриетта еще надеялась. Надеялась на лучшее — если не для себя, то хотя бы для детей. Надеялась на приличную работу; мечтала однажды встретить хорошего человека, который полюбит ее и будет заботиться о ней и детишках… Но сама понимала, что на это надежды мало. Хорошие люди обходят Гарлем стороной.
Правда, у Генриетты есть приятель, но он сам уж полгода как без работы, а на шее у него трое младших братьев и сестер. Как и Генриетта, он бросил школу в пятнадцать лет; как и Генриетта, живет на пособие или перебивается случайными заработками. Он все чаще приходит на свидания пьяным, и Генриетта его не осуждает. Оба они живут в преддверии ада, и дети их обречены еще до рождения.
«Скорая помощь», визжа тормозами, остановилась у больничного крыльца. Санитары уложили Динеллу на каталку и вывезли наружу. Она еще дышала, но еле-еле.
В холле каталку окружили медсестры и сразу повезли в хирургическое отделение. Генриетта, утирая слезы, бежала за ними. Каталку вкатили в открытые двери. Женщина в нерешительности остановилась.
Подошедший мужчина в халате сунул ей ручку и какую-то бумагу. Генриетта отпрянула.
— Что это? — испуганно спросила Генриетта.
— Нужна срочная операция! Подписывайте скорее! Едва ли понимая, что делает, Генриетта подписала согласие на операцию. Секунду спустя около нее уже никого не было. Грохочущие каталки с больными, озабоченные врачи — все заняты своими делами, и никому нет дела до Генриетты и ее горя.
Женщина снова начала всхлипывать. Сестра в больничной униформе обняла ее за плечи и увела в закуток, где стояло несколько кресел.
