Осколки тебя - Энн Малком

«Ее кровь подобна вину. Выдержанному. Насыщенному. Редкому. Никто, кроме меня, не прольет ее»

Я поняла, что совершила ошибку, как только съехала с автострады на извилистую дорогу, плохо асфальтированную, полную выбоин, окаймленную густым лесом.

Несмотря на то, что ехала по этой дороге всего несколько минут, и по-прежнему видела в зеркале заднего вида автостраду, ощущение удушья было непреодолимо. Лес душил меня. Природа душила меня.

Мне пришлось вцепиться в руль, чтобы не дать себе затормозить, развернуться и поехать обратно в свою квартиру в Нью-Йорке. Город никогда не казался мне удушливым несмотря на то, что плотность населения в нем была одной из самых высоких в стране.

В Нью-Йорке отсутствовало такое понятие, как уединение. Люди испражнялись на улицах, трахались в парках, рожали детей в такси и умирали, где придется, но именно это мне и нравилось. Жизнь там проживалась в открытую. Начиналась в открытую и так же заканчивалась. Уродливая правда, питавшая мою такую же уродливую душу.

Конечно, у меня была роскошная, просторная квартира с видом на парк, но даже с учетом ее стоимости в миллионы, она не была огромной. Примерно неделю назад я делила ее с моим теперь уже бывшим женихом.

Я подумала, что если сейчас развернусь, проглочу всю свою гордость и откажусь от достоинства, то смогу лишить бывшего этого титула. Нет, не смогу. Провалиться, даже не начав по-настоящему. В любом случае, это был не вариант. Вышеупомянутая квартира уже была в залоге — спасибо нью-йоркскому рынку недвижимости, а все мои вещи, кроме тех, что лежали на заднем сиденье машины (а их собралось немало, машина была забита до отказа) — хранились на складе.

Мои друзья (люди, притворявшиеся что я им нравлюсь по собственным эгоистичным причинам, пока я притворялась, что нравлюсь им по своим) устроили прощальную вечеринку с фотографиями и прощаниями. Моя лучшая подруга подумывала о том, чтобы отправить меня в психиатрическую клинику, поскольку считала, что я сошла с ума, когда объявила, что покидаю некогда любимый мною шумный, грязный, суетливый город и переезжаю в крошечный городок в штате Вашингтон.

Конечно, я была сумасшедшей. Все писатели сумасшедшие, не так ли? Если я еще могла называть себя писателем. Я не писала уже несколько месяцев, и мой чрезмерный аванс за последнюю книгу быстро истощался в одном из самых дорогих городов мира. В том городе, о котором я всегда мечтала. В той жизни, о которой всегда мечтала.

У меня есть деньги. Я могла вернуть аванс и уйти на заслуженный отдых, если бы хотела вести тихую, спокойную жизнь. Но дело не в деньгах. Дело в пустой странице. Несмотря на меркантильность и поверхностность мышления, я все равно променяла бы пустую страницу на пустой счет в банке.

У меня никогда не было проблем с деньгами. С тех пор, как начала писать. С тех пор, как моя дебютная книга потрясла мир. Но в последнее время я чувствовала себя потерянной. Беспокойной, несмотря на свой литературный успех, огромный счет в банке и бешеных, если не сказать одержимых, читателей. Мне нравилась их одержимость. Чем темнее, тем лучше. Письма, содержание которых граничило с психозом и которые, возможно, следовало бы передать правоохранительным органам… да, мне это нравилось.

Я жила жизнью, которую большинство настоящих творцов так и не смогли прожить пока создавали свои шедевры. Генри Дэвид Торо, Герман Мелвилл, Эмили Дикинсон и многие другие. Они прожили безрадостную, убогую жизнь, а их книги сделали их миллионерами только после смерти.

В мою же честь устраивали вечеринки — несмотря на то, что я презирала всех гостей и самих организаторов вечеринок. Меня приглашали в ток-шоу, я ездила в писательские туры. Опять же, я их ненавидела и значительно сократила их количество за последние два года, а также отменила все предстоящие. Причиной тому была не столько ненависть, сколько ложь, которой я кормила себя, чтобы не лишаться всего этого.

В моей карьере, несмотря на мрачные тени, у меня было всё.

В личном плане — на поверхностном уровне, конечно, — у меня тоже было всё.

У меня был мужчина, вставший передо мной на одно колено с темно-красной коробочкой в руках, окаймленной золотом и обещаниями. Он носил костюмы за десять тысяч долларов, его называли одним из самых завидных холостяков города. Его семья была богатой, чванливой и все еще имела домашний персонал. Все, что было плохого в обществе и плохого в нас как в людях, все еще было желанным. Мы все жаждали стать частью клуба, который систематически уничтожал сочувствие и человечность.

Даже я — паршивая овца в своей семье и в литературном мире.

Я наслаждалась тем, что была изгоем, но купалась в роскошном, богатом и фанатичном мире моего жениха и парней, что были до него.

Потом были гостиничные номера. Номера, которые я когда-то любила за их отсутствие индивидуальности и богатство, возможно, только дразнили меня моей пустой страницей и поврежденным мозгом. Зияющая пустота только усиливалась, когда я не писала.

Писательский ступор превратил меня в… нечто.

В кого-то еще неустойчивее и невменяемее, чем до этого, а до этого я была чертовски невменяема. Я стала вести себя как параноик, стала замкнутой, угрюмой и, если быть честной, даже злой. И еще я словно прозрела. Слишком четко увидела, как много я себе врала. В какую ужасную и пустую жизнь себя втянула. Начиная с мужчины, который купил мне дорогое, безвкусное кольцо с огромным бриллиантом, которое я сняла с пальца в то же утро, когда купила домик в Вашингтоне. Да, купила. В месте, настолько сильно отличающемся от Нью-Йорка, насколько это вообще было возможно. Я не умела делать что-то наполовину, поэтому полностью перестраивала свою жизнь.

План состоял в том, чтобы запереться вдали от цивилизации — если Нью-Йорк вообще можно назвать цивилизованным — и написать книгу, которую я обещала своему издателю. Ведь именно так поступали все великие писатели, да? Избавлялись от всех внешних отвлекающих факторов, заставляли себя смотреть вперед, на историю, на свое безумие. План казался таким простым, таким заманчивым. Но в реальности идея, пришедшая мне в голову, походила скорее на пластырь на пулевом ранении. Я думала, что это поможет мне продержаться хотя бы до тех пор, пока не напишу обещанную книгу. Но сейчас, глядя на дорогу, чувствуя, как деревья душат меня…