Он медленно поднял глаза, посмотрел ей в лицо и мгновенно забыл обо всем на свете — она смотрела на него с таким восхищением!
— Вот уж не думал, что тебя это волнует.
Она фыркнула.
— Меня волнует судьба любого живого существа, независимо от его умственных способностей.
Вайет широко улыбнулся.
— А ты говорила Батчу Бруннеру, что он тупица, перед тем как его поцеловать?
Лайза замерла. Лукавые чертики в его глазах привели девушку в замешательство.
— А почему ты решил, что я и тебя поцелую?
Вайет оглянулся. Увидев, что арена пуста, он оперся о ворота и продолжал:
— Мне кажется, что это было бы честно. Ты не согласна?
— А мне кажется, что я достаточно ясно дала тебе понять…
— О, да! Ты думаешь, что я такой славный…
Он влез на ворота и, не спуская с нее глаз, спрыгнул вниз, стянул зубами кожаную перчатку и подошел к ней вплотную. Лайза понимала, что должна как-то воспротивиться. Понимала, но не противилась. Он был так близко, что она видела темные точки в его светло-карих глазах и отросшую за день щетину. Его губы коснулись ее губ, сначала мягко, а затем все с большей силой, большим чувством, большей страстью.
За последние несколько месяцев Лайза целовалась с дюжиной мужчин, но ни один из них не мог сравниться с Вайетом. Ей казалось, что поцелуй столь добродетельного шерифа может быть только целомудренным. Ничего подобного. Она чувствовала, как желание овладевает ею, поднимаясь изнутри и разливаясь по всем клеточкам, хотя это совершенно противоречило ее намерению оставаться безразличной и холодной. Она не заметила, как обвила руками его шею. В ответ Вайет крепко обнял ее и прижал к себе. Девушка слышала его учащенное дыхание и чувствовала жар его тела. Она была потрясена! Боже, что она делает?
Лайза резко отвернулась и опустила руки. Словно очнувшись, она опять услышала голос комментатора, крики зрителей, болеющих за очередного ковбоя, отступила назад и взглянула на Мэл. Та изо всех сил делала вид, что ничего не заметила. Ладно, с Мэл она объяснится позже, а сейчас… Она взглянула на Вайета, и ее опять охватило желание. Лайзе казалось, что она ничего не видит, кроме огня в его глазах.
— Этого не должно было случиться, Вайет.
— А ты говорила это Батчу Бруннеру, когда целовала его? — спросил он, видимо заранее уверенный в ответе.
Конечно, она ничего подобного не говорила Бруннеру. Тот поцелуй не произвел на нее никакого впечатления и вообще ничего не значил.
Как отличался сейчас Вайет Мак-Калли от того шерифа, которого она знала. Он стоял, широко расставив ноги, в потемневшей от пота рубашке, грязной шляпе, с морщинками в уголках глаз, словно провел долгие годы в прериях под ярким солнцем, гордый и независимый, — настоящий ковбой. Но никакой он не ковбой, он — шериф, и об этом нужно помнить. Стараясь привести мысли в порядок, она спросила:
— Зачем тебе понадобилось садиться на этого жеребца?
Вайету, видимо, не понравилось строгое выражение ее лица. Он надел шляпу и глубоко вздохнул:
— Так ты до сих пор думаешь, что я примерный?
От удивления она даже приоткрыла рот.
— Ты хочешь сказать, что все это ради меня?
— Ну, может быть, мне хотелось доказать… И знаешь, что я думаю, Лайза?
Она вопросительно вскинула бровь.
— …что мне это удалось. Ты до сих пор уверена, что я слишком славный, чтобы пойти со мной пообедать?
Он заметил, как у нее перехватило дыхание, но взгляд потеплел. Собрав остатки решимости, Лайза начала:
— Вайет, я не думаю…
— Хорошо, — прервал он ее, понимая, что получит сейчас очередной отказ. — Ты можешь не отвечать прямо сейчас. Подумай столько, сколько сочтешь нужным. — И, не дав ей больше сказать ни слова, он приподнял шляпу, кивнул Мэл, смотревшей на них глазами, круглыми от удивления, и удалился.
Пройдя шагов десять, Вайет, сам не зная почему, оглянулся. Лайза смотрела ему вслед. Он медленно повернулся — она стояла, скрестив руки на груди, склонив голову, а легкий августовский ветерок развевал ее волосы. Казалось, она не знает, что теперь делать. Но шериф готов был поспорить на свою любимую лошадь, что она уже не считает его пай-мальчиком. Вайету очень хотелось подойти к ней и расцеловать. Но как она на это отреагирует? Да и себя тоже надо пожалеть, ему и так досталось сегодня от Дьявола. Поэтому Вайет только улыбнулся и пошел дальше. Отдав Клейту штаны, он сел в кабину своего старенького пикапа. Завтра мышцы будут чудовищно болеть, но это его не волновало. Поцелуй Лайзы стоил и боли, и грязи, и пота. Облизав губы, он почувствовал вкус ее помады.
— Э-э-э-ххх!
И тут же размечтался. В следующий раз он будет целовать ее в месте более тихом и спокойном, чем шумное, многолюдное родео. Только надо дать ей немного времени. Ничего — он умеет быть терпеливым.
Вайет завел машину, включил первую скорость, но так и не тронулся с места. Глядя в вечернее небо, он все вспоминал, как Лайза обнимала его — она просто таяла в его руках. Сколько же времени ей нужно дать? День? Неделю?
Качели на веранде поскрипывали, жужжали мошки, где-то взревела и затихла машина. Лайза подтянула под себя одну ногу. Мысли ее витали где-то вместе с легким ветерком, прилетавшим с полей.
Соседи Маккензи уже давно загнали ребятишек домой — девчушка пробежала счастливая и довольная, а мальчики тащились медленно, всячески сетуя на судьбу. К десяти часам окна погасли, за исключением одного, в котором отражался голубоватый свет ночника. Вскоре все дома вокруг погрузились в темноту.
Это была тихая улочка маленького городка, где люди жили, работали, отдыхали. Тишина нарушалась лишь негромкими шагами и пожеланиями спокойной ночи. Лайза всячески убеждала себя, что она не одинока. Но это плохо удавалось. Что ж — сама виновата: Джилиан и Люк звали ее с собой, Мэл приглашала посмотреть какой-то фильм по видео. И потом, она всегда могла пойти в «Крейзи Хорс» к Дорали.
С другой стороны, Джилиан и Люку она сейчас нужна как собаке палка. Фильм ей смотреть не хотелось. Не было желания и выслушивать комплименты холостяков, толпившихся в единственном салуне города. Тем не менее она жалела, что никуда не пошла. Теперь вот сидела одна, постоянно возвращаясь к одной и той же мысли: неужели ее мечты никогда не станут реальностью?
В них не было ничего необычного. Лайза не мечтала о богатстве, титулах и известности. Она просто хотела где-то осесть, иметь дом, семью, любимого человека и возможность заработать на жизнь. Этот коттедж, который они арендовали на Элм-стрит, стал ей практически домом. Он был старый, но еще крепкий — сразу видно. Это и хорошо — она не любила обмана, а также хамства и грубости, никогда не обращала особого внимания на снобов, так самоуверенно судивших окружающих. Хотя надо признать, иногда ей даже доставляло удовольствие шокировать их.
