— Конечно, — побледнел Костя. — Простите, я не думал…
— В этом и беда! — перебил его Яков. — Ты решил, что все уже сделано. Так и горят все новички. Они перестают думать и бояться! Если тебя заметут… Ты хоть знаешь, на сколько ты тогда сядешь?
— Догадываюсь, — сказал Костя, и во рту у него пересохло.
— В общем, еще одна подобная шутка — и ты перестанешь быть главным звеном в цепи. А твоему смотрителю я скажу, чтобы он взял свою долю с тебя, — Яков не знал жалости.
— Нет, нет! Не надо! — быстро заговорил Костя. — Промашек больше не будет. Честное слово!
— Ладно, на этот раз я поверю. Когда корабль выходит из порта?
— Послезавтра.
— Все готово?
— У меня через час встреча с исполнителями, — сообщил Костя.
— Хорошо, если они готовы, товар тебе я передам сегодня же, в этом ресторане. И с этого момента отвечать за него будешь головой. Понял? — было ясно, что с Яковом шутить нельзя.
— Да, понимаю, — Костя опустил голову.
— Когда станет известно о готовности исполнителей, перезвони мне. Я назначу время встречи. Все, пока свободен.
* * *
Самойлов пришел на работу раньше Буравина.
— Здравствуй, Люда. Виктор на месте?
— Здравствуйте, Борис Алексеевич. Его пока нет. Самойлов на ходу забрал со стола корреспонденцию и пошел в кабинет.
— Борис Алексеевич, а у жены Виктора Гавриловича на днях юбилей? — спросила его Людочка.
Самойлов задумался, припоминая:
— Да нет, вроде бы у Таисии не скоро день рождения. А почему ты спрашиваешь?
— Просто вчера Виктор Гаврилович просил меня купить ей в подарок хорошие дорогие духи.
— Ну и что? Молодец, заботится о жене. Разве обязательно дарить подарки только на праздник?
— Конечно, нет. Только вот за все время, что я тут работаю, он никогда этого не делал…
— Ну ничего, Людочка, все когда-нибудь случается в первый раз, — улыбнулся Самойлов.
— Наверное, вы правы. Тогда он в первый раз забыл, как выглядит его жена, — иронично заметила Людочка.
— Как это забыл? — удивился Самойлов.
— Дело в том, что вместо своей жены он описал мне совсем другую женщину…
— Так какую женщину тебе описал Виктор? — хмуро спросил Самойлов.
— Понимаете, — стала объяснять Людочка, — Таисия Андреевна — брюнетка, и я предложила Виктору Гавриловичу духи, которые подошли бы именно ей.
— Так! А он что?
— Он спросил меня, какие духи могли бы подойти блондинке, — Людочка опустила глаза, — и мне показалось, что речь идет о вашей жене.
— Почему ты решила, что он покупал духи для Полины?
— Я же говорю, мне так показалось. Интуитивно. Не станет же он говорить этого в открытую!
— Люда, мало ли на свете блондинок?! И потом, тебе не кажется, что все это — не твоего ума дело?
— Хорошо, я не буду больше вас беспокоить, — обиженно сказала Людочка. — Мое дело — доложить, Борис Алексеевич. Вы же сами просили сообщать вам подозрительные факты.
Людочка картинно отвернулась, но Самойлов, уходя в кабинет, вновь задержался на пороге.
— Людочка, а как назывались духи, которые ты купила для Виктора?
— «Клима». Коробочка такая квадратная, голубенькая. Вот такая вот, — Людочка показала руками размер коробки. Самойлов задумался и помрачнел.
— Не обижайся, Людочка. Ты помогла мне. Я попросил бы тебя и впредь сообщать все, достойное моего внимания. Договорились?
— Конечно, Борис Алексеевич. Я — ваши глаза и уши.
Самойлов не знал, помогут ли ему эти лишние глаза и уши.
* * *
Буравин знал, что у крепости он может встретить Полину, потому что она снова ходила на работу.
— Я почему-то чувствовала, что ты придешь, — это первое, что сказала ему Полина.
— Да вот, шел мимо, решил занести тебе кое-что. Не знаю, правда, понравится ли… — Буравин протянул ей коробочку с духами.
— Мои любимые. Откуда ты узнал?
Буравин улыбнулся и пожал плечами. Ну не рассказывать же, как было на самом деле!
— Догадался.
Полина отнеслась к духам ностальгически.
— Всю жизнь обожаю этот запах. Это были мои первые французские духи… За ними стояли такие очереди…
Она открыла флакон и подушилась.
— Ну вот… Как будто опять молодая!
— Ты и сейчас молодая, Полина, — убежденно сказал Буравин.
— Прекрати, Витя. Молодость прошла, остались только воспоминания, — сказала Полина, желая, чтобы Буравин возразил. И он возразил:
— Неправда. У нас еще все впереди!
— Тогда, двадцать… неважно, сколько лет назад, у всех было в общем-то одно и то же. И сапоги одинаковые, и духи… Смешные были времена. Хоть и бедные, а веселые.
— И настоящие, — почему-то добавил Буравин.
— А сейчас что, не настоящие?
— И сейчас, наверное, тоже. Но тогда все было как-то искреннее, честнее, что ли. Может, это сейчас так кажется? — предположил Буравин.
— Тогда мы могли любить открыто, чисто, беззаветно. Наивно, если хочешь, — продолжала вспоминать Полина. — Потому что впервые.
— У некоторых это впервые растянулось на всю жизнь… — в голосе Буравина звучало отчаяние.
— Что не помешало им жениться на других, завести с ними детей… — напомнила Полина.
— Да, но только для того, чтобы спустя столько лет понять, что это было ошибкой, — завершил ее фразу Бурав ин.
— Нельзя считать всю свою жизнь ошибкой, Витя.
— А моя и твоя жизнь еще не окончены, Поля. Все ошибки еще можно исправить, — Буравин нежно обнял Полину.
— Подожди, Витя. Это, ей-богу, ни к чему, — Полина отстранилась.
— Тебе не кажется, что мы и так ждем слишком долго? Я же вижу, что ты сама этого хочешь! — сказал Буравин.
— Даже если и так. Все равно сейчас не врем ворошить прошлое. Прости, Витя, я не готова…
— То есть ты говоришь мне «нет»? — расшифровал ее ответ Буравин.
— Я не говорю тебе «да», Витя, — туманно сказала Полина.
— А это не одно и то же?
— Думай, как хочешь.
— Ну что ж. Ты сделала свой выбор. Правильный он или нет — не мне решать, и я его принимаю.
— Как когда-то я приняла твой, — вздохнула Полина. Прошлое снова вмешивалось в их настоящее.
— Что ж, история повторяется. Надеюсь, что третий ее виток займет меньше, чем двадцать лет, — завершил беседу Буравин.
* * *
— Катенька, завтрак готов. Иди кушать, дочка, — позвала Катю Таисия.
— Спасибо, я не хочу. — Катя сидела и тупо смотрела в телевизор.
— Почему? Я поджарила твои любимые тосты.
— Ешь их сама, я же сказала, что не хочу.
— Что с тобой, Катя? Ты не заболела? — заволновалась Таисия.
— Я совершенно здорова! Оставь меня, пожалуйста, в покое, — Катя сбросила мамину руку со лба.
