— Я похожа на бледную лошадь, которую месяц не кормили, — подытожила она, надевая купальник. — Да. Хвост отстричь! И — на пляж!
Выбрав одно из купленных вчера покрывал, чтобы постелить на песок, Кэтрин отправилась загорать. Ей хотелось найти Антуана и поговорить с ним. Но, обойдя все укромные уголки пляжа и прибрежные кафе, она нашла только смуглого спасателя, скучавшего в шезлонге среди реквизита своей нелегкой службы.
Он был загорелый почти до черноты, и, если бы не европейские черты лица, Кэтрин решила бы, что это один из местных чернокожих жителей. На нем были черные очки, плавки и пляжные шлепанцы.
Критически осмотрев его образцовые формы и вспомнив, что поклялась больше ни с кем не знакомиться на пляже, Кэтрин остановилась перед ним, заслонив солнце.
— Простите, а вы не видели здесь мужчину…
Спасатель поднес бинокль к черным очкам и откровенно принялся разглядывать ее фигуру, водя биноклем вверх-вниз. Кэтрин это возмутило донельзя.
— Эй! Что вы себе позволяете?!
— А вам неприятно?
— Мне непонятно! Я спрашиваю, не видели ли вы…
— Между прочим, у меня имя есть.
Она уперла руки в бока. Наглость мужчин иногда просто переходит все границы. Впрочем, может быть, это ей кажется после вчерашнего.
— И какое же у вас имя?
— Оно у меня на бедже написано! Вы читать умеете?
— А где бедж?
Мужчина оглядел свой торс, который Кэтрин уже мысленно с удовольствием ощупала, и расстроился:
— Черт! Он же на рубашке остался.
— А вы прицепите его на плавки. По крайней мере, тогда окружающие будут знать, что они у вас есть. А так…
— Очень остроумно.
— Ну так как же вас зовут? — примирительно спросила Кэтрин.
— Ромео.
— О! Какое совпадение! А меня — Джульетта… Скажите, Ромео, а когда кто-нибудь тонет, вы не встаете с шезлонга, пока не назовут вашего имени?.. Ну просто с воды не слишком хорошо видно бедж. Особенно если вы его прицепите на плавки, тонущие будут сильно отвлекаться…
Он усмехнулся, поворачиваясь к ней, и снял очки. Глаза у него были орехового цвета, в уголках мелкие морщинки, какие бывают у тех, кто много времени проводит на солнце или часто смеется.
— На самом деле я Джеймс.
— Значит, опять мне не повезло! Я-то ищу Ромео.
— Значит, вы спрашивали про него?
— Слушайте, вы меня уже утомили! Тут мужчина не проходил? Такой…
— С утра тут были только крабы.
— Рада за них. Спасибо. Это все, что я хотела узнать из нашей длинной беседы. — Кэтрин развернулась и отправилась в сторону городского пляжа.
— Джульетта! — услышала она. — А как вас на самом деле зовут?!
Кэтрин, не оборачиваясь, пожала плечами и пошла прочь.
Вечер выдался прелестнейший. Кэтрин не поняла, когда он наступил, она вообще не понимала, что произошло, но сейчас, когда стрелки на часах, висящих над входом в кафе, показывали восемь, обнаружила себя сидящей на берегу рядом с Остином.
Между ними стоял небольшой плетеный столик, на нем — бутылка белого вина и два бокала, рука ее покоилась на подлокотнике шезлонга, взгляд был скромно потуплен.
Остин смотрел на нее исподтишка, со все более возрастающим интересом, и Кэтрин чувствовала, что интерес этот не совсем приятельский. С каждым глотком вина голова у нее кружилась все сильнее, и она понимала, что в перспективе уже не слишком ручается за себя.
Чуть поодаль, с умилением наблюдая эту картину, расположился утренний спасатель.
— Конечно, ты же знаешь, что я не такой, — тихо продолжал Остин, пытаясь погладить руку Кэтрин кончиками пальцев. — Разве ты сама стала бы тогда жить с мужчиной, который способен на такое?
Она молчала.
— Просто все так вышло… Не знаю, как тебе сказать.
— Думаю, и не надо.
— Ты извини, я вчера вел себя, как идиот. Я настолько растерялся, что не понимал, что творю. Я… Знаешь, у меня просто не укладывается в голове: как мы все вместе могли оказаться здесь?
— Случайно.
— Но я не понимаю… Разве это не судьба?
Вот опять: «я, я…» — подумала Кэтрин. Это слово всегда у него было самым любимым.
— Я просто…
— Мы об этом уже говорили. — Голос ее стал бесцветным.
— Да, конечно. Но я должен прежде всего извиниться. — Он тяжело вздохнул. — Если это теперь, три года спустя, имеет хоть какое-то значение.
Она подняла на него глаза.
— Остин, любые извинения, будь они принесены хоть тысячу лет спустя, имеют значение. Ты же не для меня это делаешь, а для себя.
Он вскочил, прижимая руки к груди:
— Нет! Что ты?! Почему для себя?
— Потому что тебе будет легче жить, когда на тебя никто не держит зла. Так всем легче жить.
Она вдруг подумала, что Остин совершенно не умеет вести такие разговоры. А вот Антуан… Впрочем, нет. С Остином тоже жилось интересно. Молодость и здоровый цинизм побеждали любую скуку. Это как раз то, чего не хватает инфантильному Антуану.
— Кэтрин! Все совсем не так! Послушай меня. — Он опустился на песок возле ее ног и положил руку ей на колено. — Я любил тебя. Правда! Я любил тебя и больше никого. Просто ты требовала к себе слишком много внимания, а мне надо было думать о другом…
Она смотрела на него почти с материнской нежностью.
— Остин, да я вообще не могла добиться от тебя хоть какого-то внимания! О чем ты говоришь?! После того месяца, который мы провели в Калифорнии…
— В Калифорнии? А ты помнишь, что было в Калифорнии?
— А ты — нет?
— Я помню все! — Он смотрел на нее снизу вверх влажным, многообещающим взглядом.
Она изобразила усиленную работу мозга:
— Мм… Кажется, мы познакомились на пляже? Или я что-то путаю?
— Да. На точно таком же песке. У точно такой же воды… Я не верю, что ты не помнишь, Кэтрин. — Он вдруг прикоснулся губами к ее колену.
Кэтрин немного отодвинулась, почувствовав, как ее бросило в жар.
— Сейчас это не имеет значения. Я действительно почти все забыла.
Он обреченно повесил голову.
— Все получилось так глупо, так банально! Я — трус. Просто трус и предатель.
— Давай не будем больше ворошить прошлое, — тихо сказала она, наклоняясь к нему. — Настоящее тоже весьма интересно. А будущее — особенно.
Несколько секунд они многозначительно смотрели друг другу в глаза. В этот момент Кэтрин почувствовала, что воля и здравый смысл покидают ее.
— Пойдем? — вдруг сказал Остин, улыбаясь.
— Куда?
— Ты же все помнишь, не притворяйся! — Он поднял ее, потянув за руку, и поднялся сам.
— Что ты хочешь сделать?
Это был риторический вопрос, Кэтрин и так прекрасно знала, что он хочет сделать.
