Сняв обувь, заглядываю в спальню. Домработница сменила постельное белье и проветрила комнату. Запах болезни выветрился, но в чистой постели никого нет. Сквозь шум воды из душа доносится своеобразная версия «Воспоминаний», которую насвистывает мой муж. Пар понемногу выползает из приоткрытой двери большой ванной комнаты.
Я переодеваюсь в зеленый махровый халат. В спальне стоит шезлонг, и я плюхаюсь в него в ожидании моей очереди. Дэвид выходит. Обернутая вокруг талии банная простыня доходит ему до лодыжек. Вьющееся за ним облако пара придает ему сходство с жутковатым, выплывающим из тумана призраком из фильма ужасов. Капли воды поблескивают на волосах его груди. Он приветствует меня:
– А, ты уже дома. Может, приготовишь мне чашку горячего шоколада? – Он целует меня в голову.
Я говорю, что приготовлю, но после ванны. Проскальзывая в ванную, я обхожу влажные отпечатки на коврике. Чтобы сесть в ванну, надо спуститься на три ступеньки. Обычно я принимаю душ, он находится в отдельной кабинке, но сегодня мне хочется отмокнуть в ванне. В изобилии взбитая мной пена полностью скрывает мое тело, как в рекламном ролике.
Я наслаждаюсь обволакивающим меня теплом и успокаиваюсь. Наконец-то голова моя до прелести пуста. К реальности меня возвращает Дэвид, он трясет меня за плечо, говоря:
– Просыпайся, соня.
Я натягиваю футболку Фенвейского колледжа с надписью «Дыхание весны» и заползаю в замечательно теплую постель, согретую электрической грелкой. Дэвид напоминает мне о горячем шоколаде. Откинув край одеяла, я слезаю с кровати, чтобы приготовить нам по чашке шоколада. Мы пьем его в постели и читаем. Он штудирует «Юридический вестник Новой Англии», а я погружаюсь в последний детектив Линды Барнез.
Поцеловав меня перед сном, он перекатывается на свою половину нашей широченной кровати. Когда мы проводим ночи вместе, мы спим обнявшись. Интересно, спали бы мы обнявшись, если бы проводили вместе каждую ночь, думаю я, засыпая.
* * *
Портьеры в спальне приподняты до восьми футов, но потоки утреннего света проникают сквозь всю стеклянную стену, поднимающуюся до деревянного потолка. Дэвид уже ушел. Зажав рот, я едва добегаю до ванной. Вернувшись в кровать и проспав еще пару часов, я просыпаюсь в прекрасном настроении. Температуры у меня нет, и я собираюсь идти на дневные занятия.
Порой у меня мелькает мысль, что именно я должна платить колледжу за то, что он предоставляет мне возможность преподавать. Я отношусь к занятиям как к своеобразному спектаклю. Студенты заряжаются моей энергией и возвращают ее мне для повторного использования.
Однако колледжу следовало бы платить мне в два раза больше за административную работу, которую я ненавижу настолько же сильно, насколько люблю преподавать.
Фенвей по сути своей самый материнский колледж. Так можно сказать, учитывая, что это сугубо женское учебное заведение, однако шовинизм здесь совершенно ни при чем. Руководство и преподаватели в общем и целом стремятся сделать все необходимое, чтобы предоставить способным молодым женщинам все возможности для хорошего старта в жизни. У нас дорогостоящее обучение, но есть также и солидные местные стипендиальные фонды для студентов, у которых нет средств на обучение. Но не только поэтому мне нравится преподавать в нашем колледже. Вопреки последним скандалам в политической и деловой жизни, я чувствую себя творцом, создающим некий микрокосм в земном мире. Или, возможно, вызывающим к жизни особую материальность старого микромира. И поэтому я испытываю чувство гордости от моей успешной работы.
Многие из наших девушек сталкиваются с серьезными трудностями. Как раз сейчас я наблюдаю за двумя студентками, которые находятся на ранних стадиях анорексии.[10] Их оценки становятся все лучше, а сами они все больше худеют. После Дня благодарения я отправлю их к Джуди в оздоровительный центр.
А состояние другой студентки, Мэри О'Брайен, беспокоит меня еще больше, чем возможная анорексия. Я пригласила ее зайти ко мне в кабинет. Она уже второй год посещает мои занятия. Ей дали стипендию на учебу от благотворительной организации Хилла, как одной из девяти детей, первой в семье, поступившей в колледж. Она съехала с круглой отличницы почти до двоечницы. В ее глазах будто погас свет. И это беспокоит меня больше, чем ее плохая успеваемость.
Пряча пышную грудь за учебниками, Мэри входит в мой кабинет. Раньше она ходила с распущенными волосами, а теперь ее рыжая шевелюра стянута резинкой в хвост на затылке. Она выглядит бледной, хотя люди с таким типом кожи всегда кажутся бледными. В прошлом году она ходила с самоуверенным видом, едва не важничая, а сейчас робко сутулится.
– Вы посылали за мной, профессор Адамс? – Она переминается в дверях с ноги на ногу.
Я показываю ей на свободный стул, который с трудом удалось втиснуть в мой кабинетик.
– У тебя резко снизилась успеваемость. Она не смотрит на меня.
– Я знаю, – говорит она после долгой паузы.
Я молчу, позволяя новой паузе повиснуть между нами, в надежде, что Мэри сама заполнит ее. Отсчитывают секунды мои новые часы, купленные в аптеке за углом.
Мэри смотрит куда угодно, только не на меня. Это довольно трудно в помещении такого размерчика, как мой кабинет. По ее щеке скатывается слеза. Я выискиваю в ящике стола бумажные салфетки, которые всегда держу там на случай подобных разговоров.
– Что случилось? – Я подхожу и кладу руку ей на плечо. Она берет салфетку и теребит ее в пальцах. Она молчит. Я жду. Жду и жду.
– По-моему, я беременна.
Я встаю перед ней, и она утыкается головой мне в живот. Сквозь ее рыдания я разбираю отдельные слова:
– Не смогу сказать… па… он убьет меня… аборт… изнасилование… ужас…
Я поддерживаю ее. Она отстраняется от меня, ее рыжие волосы разлохматились и прилипли к щекам.
– Ты что-то сказала об изнасиловании. Где это случилось?
– В Фенвее.
– Когда?
– Три месяца назад, – всхлипывая, говорит она.
– Ты сообщила об этом охране?
Она отрицательно мотает головой. Я беру ее дрожащие руки в свои. Они холодны, как лед. Убирая волосы с ее лица, я пытаюсь сдержать гнев. Фенвей становится опасным местом. Каждый год нам приходится предостерегать наших девушек. И каждый год мы узнаем по крайней мере о трех изнасилованных студентках. Мэри сама живет в этом районе. Она могла бы быть поосторожнее, но ей не станет легче от моих упреков.
– Почему ты решила, что беременна?
– С тех пор у меня не было менструаций. По утрам меня тошнит. И я все время хочу спать.
– Ты не делала тест?
– Нет, – говорит она.
– Ладно, значит, с этого мы и начнем. Мэри! – Она поднимает глаза. – Ты же не одинока. Колледж сможет помочь тебе. Ты веришь мне? – Она отводит глаза. Я беру ее за подбородок, поворачиваю лицо к себе. Она прячет глаза, но я выразительно откашливаюсь, вынуждая ее посмотреть на меня. – Так ты веришь мне?
