Привыкла я и к своей новой работе. Привыкла от всех её скрывать. Лялька подсуетилась, и не знал даже Сенька, а я поняла, он и сам был со всей этой грязью тесно связан. У меня уже не начиналась трясучка при виде милиционера, я могла идти, улыбаться и болтать, зная, что в моём дешёвом рюкзачке из кожзама в маленьких пакетиках столько денег, сколько я никогда не видела.
Из кафе я уволилась. Маме и Диме сказала, что работаю курьером. И почти не наврала. А денег кафе по сравнению с другой работой приносило копейки. И стопочка купюр, отложенных на операцию для мамы, росла.
— Умницы, девочки, — сказал нам «куратор» через месяц моей работы. — На повышение идете.
И одним прекрасным августовским утром мы с Лялькой поехали в соседний городок. Оттуда надо было забрать увесистый кулек. Он был гораздо меньше размерами, чем наш обычный груз, и куда тяжелее.
— Что, интересно, там? — спросила я у Ляльки.
— Лучше бы не знать.
Она была мрачна. В этой каше она варилась побольше моего и уже устала. Мечтала, что накопит денег и сорвется. Но деньги все не накапливались — Лялька не умела экономить. Могла отдать последнее. Или просто идти мимо витрины, зацепиться взглядом, войти и купить дорогущую и ненужную сумочку. И регулярно давала денег мне.
— Не стоит, — отнекивалась я.
— Мою маму не вылечили, твою вылечим, — Лялька была на удивление серьёзна. — Вот сделаешь операцию, вернёшь.
И я брала, обещая себе вернуть. Лето уже кончалось, маму выписали на две недели. Она выглядела своей тенью, но была удивительно спокойна, даже счастлива. Я сказала, что уже продала дачу. Как славно, что в вопросах недвижимости мама была осведомлена ещё меньше, чем я — поверила. Тем более я продемонстрировала стопку денег — с Лялькиными вливаниями она стала весьма солидной.
К Жорику я почти привыкла. Он был неизбежным злом — просто так с нашим грузом нас бы никто не выпустил. По отношению ко мне он был очень навязчив, а к Ляльке не приставал.
— Я с ним уже переспала, — пожала плечами она. — Можешь и ты, поможет — проверено.
Я ужаснулась. Как можно с кем-то, кроме Димы? Уму непостижимо. А Жорик… сделаем маме операцию, я отсюда уйду. И не будет его больше в моей жизни, и взглядов многозначительных, и будто бы случайных касаний тоже…
В тот день он впервые позволил себе больше обычного.
Мы сидели на съемной квартире, в которой нам выдавали груз. Её адреса постоянно менялись, но сами квартиры были на удивление похожи: серые, невзрачные, запыленные. Они словно устали быть временным пристанищем для нищих студентов и криминального сброда. Вот сюда бы семью с детьми, может, даже кошкой, чтобы драла обои — квартира бы сразу ожила.
Я уже была далеко не так шуглива, как в первый день. Не стояла в углу и не тряслась. Пока решались организационные вопросы, ушла на кухню, заварила чай. Кружки были разномастными, со сколами, пить из них было неприятно. Я принесла из дома свою — мама расписывала. У нас их много было — мама любила рисовать.
Квартира сменилась. Про кружку я забыла, а потом увидела здесь, на новой кухне. Удивилась и даже испугалась тем, что её озаботились взять, не забыли. Это словно говорило о том, насколько я вросла в эту работу, этих людей, а этого мне не хотелось. Я тут временно.
Но чай был вкусным — наркобароны знали в нем толк, утро чудесным, я беззаботна… отвлеклась. Жорик вошёл вальяжной походкой. Я внимания не обратила — он всегда такой. Ему хотелось выглядеть как можно круче. Но когда он дверь за собой закрыл, напряглась. Чашку отодвинула, поднялась, не решаясь пройти мимо Жорика, стоящего на моём пути.
Глупая. Всего-то несколько шагов. Совершить мне их не дали — поймали за руку.
— Жор, — попросила я как можно спокойнее, — отпусти.
— Ну что ты девочку из себя строишь? — почти с обидой спросил он. — Все наши работницы через меня прошли. Я, можно сказать, тестирую их перед трудоустройством.
Отвечать не стала — попыталась вытянуть свою руку. Держал крепко. А потом резко дёрнул на себя, вынуждая упасть меня на его грудь. И свободной рукой под юбку, сминая ладонью ягодицы.
Я не была ханжой. С Димкой и не такое себе позволяла, но с ним это не было распутством или пошлостью. Было волшебством. А сейчас мне словно в душу плюнули. Мамино воспитание, юность, в который ни один мальчик не позволил бы себе лишнего, аукнулись во мне. Дурацкая гордость. Могла бы рассмеяться, выкрутиться из ситуации как то иначе… Я уже говорила, что была чертовски глупой? Да, я вкатила ему пощечину. Сильную, обжегшую мне руку, отпечатавшуюся красным на его коже.
И сама охнула. Сначала от страха, потом от боли — Жорик толкнул меня назад, я упала, снеся два табурета. Бедро словно обожгло — им я ударилась об угол стола, пострадали копчик и затылок, локоть. Все произошло за считанные мгновения, я даже не сразу осознала. Вскинула взгляд, а в глазах у Жорки злость. В неё тоже не верилось — Жорик был противным, но казался безобидным. А сейчас в ярости.
Я открыла рот, чтобы закричать, хотя кто бы меня тут спас, в этом барачном доме на окраине города? Но дверь распахнулась, и в комнату влетела Ляля. Повисла на Жорике всем своим хлипким маленьким телом. Тот как раз замахнулся, чтобы меня пнуть, и потерял равновесие. Пинок достался столу, тот жалобно застонал, моя кружка опрокинулась, чай жиденькой струйкой потек на пол. Господи, меня никто никогда не бил! Даже в угол и то не ставили.
— Жорик! — взвизгнула Лялька.
Тот выматерился, Ляльку отбросил в сторону. Откуда сил в нем столько? Лялька визжала, не щадя ничьих ушей, и просто вынудила прийти в кухню остальных. Жорик присмирел, но на меня глядел волком.
— Что за нахер? — спросил Игорь, наш сегодняшний «главный».
— Вы*бывается, — лаконично ответил Жорик.
Игорь с Жориком вышли в коридор. Мою честь никто не отстаивал, впрочем, ожидаемо, пусть и обидно.
— Ты хочешь, чтоб она на дело пошла с фингалом под глазом?
Лялька помогла мне подняться, вытерла чай с пола. Налила мне в чашку воды, села рядом, погладила по плечу.
— Лялька, пошли домой, а?
Она тяжело вздохнула, прислонилась ко мне, приобняла даже. Я в принципе предпочитала не касаться чужих людей, но с Лялькой этот барьер держать было невозможно.
— Кто же тебя сейчас отпустит? И с Жоркой… не надо было… Он, конечно, идиот, но злопамятный.
Тогда, на той кухне, я и поняла, что лёгких денег не бывает. И что уйти будет гораздо сложнее, чем мне казалось. А вечером я снова лгала Димке. Встречаться у меня было уже невозможно, поэтому мы катались на вроде как проданную дачу.
Димка притащил надувной детский бассейн и мы сидели в нем голышом, получалось либо свесив ноги наружу, либо поджав коленки. Ели малину, пили мамин компот, найденный в погребе. С Димой все было вкусно, все весело.
— Откуда? — спросил он, проведя пальцем по коже бедра.
Синяки у меня всегда появлялись часто и просто, стоило лишь немного задеть. А этот вовсе впечатлял — огромная лиловая клякса. Я хотела отмахнуться, но голос Димы был таким серьёзным… напряженным.
— Упала, — сказала я, заглянув в его глаза. — На маршрутку бежала и растянулась прямо на асфальте.
— За руку водить буду, — пригрозил он и поцеловал синяк.
Я была бы рада за руку…
Эйфория от обладания деньгами прошла. Жорик смотрел, взгляд его обещал мне все кары, которые он только сможет выдумать. Что-то подсказывало, что в этом плане его мозг работает как надо. Быть может, Димке рассказать? Но как? Я запуталась. Чувствовала, что зашла в тупик, успокаивало одно — операция у мамы будет. И неважно уже какой ценой.
На следующий после разговора с Димой день ко мне пришёл Сенька. Позвонил в дверь аккурат после ухода мамы, словно во дворе ждал. А может, так оно и было?
Я соскучилась. Очень по нему соскучилась. Но Сенька пришёл не любезничать.
— Ты совсем дура? — спросил он, едва дверь за ним закрылась. — Ты куда, блядь, влезла?
