«Привет Вавилову и его красавице жене. А юной принцессе подари от меня шоколадку».
Ответ Марка на мою тираду пришел моментально.
— Да как он вообще?.. Гад! Вот же индюк напыщенный.
— Кариш, ты там что, сама с собой разговариваешь? — крикнула Олеся из детской.
Я специально вышла в коридор, чтобы поставить точку, а это индюк превратил ее в многоточие.
— Маме голосовое записываю, Лесь, — крикнула я и еще раз перечитала сообщение.
Я не буду на него отвечать. Не буду!
Но пальцы отчего-то сами собой потянулись к экрану и затарабанили по нему, набивая текст.
— Привет ей передавай.
— Ага, передам, — фыркнула я и тут же нажала на кнопку «отправить».
«Марише еще даже года нет! Какие могут быть шоколадки? Да вас к детям подпускать нельзя, Марк Всеволодович!»
Отключила звук на телефоне, заблокировала экран, а потом, крутанувшись на пятках, и побежала в выделенную специально для меня комнату. Спрятала телефон под подушкой, что не имело никакого смысла. Он же и так на беззвучном. Но мне все же стало легче, не было искушения тут же кинуться и посмотреть, ответил Скольников или нет.
Я направилась в детскую к подруге и Морковочке и, переступив порог, натянула на лицо беззаботную улыбку. Именно в этот момент на запястье завибрировали часы, оповещая меня о сообщении.
Как же я могла забыть-то о них? Дура!
Прикусила губу, убеждая себя не поднимать руку и не смотреть на маленький экран.
— Карин, у тебя все хорошо? Ты какая-то странная сегодня.
— Все отлично.
Я растянула губы в ещё более широкой улыбке, аж щеки заболели, и пошла к Морковочке, сидящей на цветастом коврике в окружении игрушек. Часы опять завибрировали, но я поцеловала свою крошку в макушку и сдержалась.
Часы завибрировали вновь, и я опять поцеловала Маришу.
На третье оповещение моей нервной системы уже не хватило, да и Морковочка отползла от меня поближе к Олесе. Я все же подняла руку и даже ощутила легкую досаду, увидев, что это было сообщение от мамы, отправленное в другом мессенджере. Она меня потеряла, а я только в этот момент вспомнила о том, что не предупредила ее о своей поездке к подруге.
— Лесь, я пойду маме позвоню. — Олеся молча кивнула, а мне все же пришлось вернуться в комнату и взять в руки телефон.
А еще мне пришлось признаться самой себе в том, что вела я себя как сущий ребенок. Перед тем как набрать маму, я все же открыла переписку со Скольниковым и тут же громко выругалась. Он отправил мне фотографию огромной кровати, расправленной. А следом маленькую, но совершенно ясную приписку.
«Ты права, меня интересуют девочки постарше».
Ну вот как после такого можно сдержать не только язык за зубами, но еще и злость? Это же невозможно. Нужно быть либо чертовым бесчувственным роботом, либо пройти курс успокоительного. Я вдохнула-выдохнула и все же позвонила маме. Быстро с ней поговорила, обсудив домашние дела, накопившиеся за время ее отсутствия. Утром я ушла из дома до того, как она проснулась, поэтому толком мы и не поговорили. Скинув вызов, я еще раз зашла в переписку и нажала на фотографию.
— Интересно, это реальная кровать или Марк скачал из интернета обычную картинку? — задавшись этим вопросом, я начала рассматривать отправленную мне фотографию более подробно.
Красивое дорогое постельное белье светло-серого цвета, четыре подушки, которые так и манили положить на них голову и уснуть. Стоп! Я тут же свернула переписку, а затем вернулась обратно и быстро напечатала:
«Оставьте меня в покое!»
Хотела добавить его имя-отчество, но не стала, подумав, что он может решить, что я таким образом с ним кокетничаю. Только Скольникову было, видимо, совершенно пофиг на мое мнение и на мнимое кокетство, которого и в помине не было. Марк прислал мне еще одну фотографию — себя в кровати. Лица мужчины видно не было, он скорее фотографировал лишь ноги, но в кадр попал кусочек его рельефного живота, сразу за которым шел пояс хлопковых серых, на пару оттенков темнее, чем постельное белье, домашних штанов, а затем босые ступни. Ноги Скольников скрестил на уровне щиколоток, привлекая мое внимание к своим пальцам и подъему.
Я так долго пялилась на его фотографию, именно пялилась, что готова была начать проклинать себя за слабость.
Ну разве это нормально? Он мне делал такие весьма недвусмысленные намеки, а я тут готова слюнями залить экран телефона с его ступнями. Очень завораживающими ступнями. Они привлекли намного больше моего внимания, чем часть голого торса.
Фу такой быть!
Я попыталась дозваться до своего рассудка, но как-то все было без толку. Тут же на экране всплыло сообщение:
«Зря отказываешься, здесь очень уютно, мягко и тепло».
Все! Я окончательно заблокировала телефон и не стала ничего отвечать. Обойдется. Это не мне фу такой быть, это ему фу таким быть.
Скольникову же лет офигеть можно сколько, а он так сногсшибательно выглядит и ведет себя, словно ему двадцать с небольшим. Заигрывает со мной, искушает…
— Ар-р-р… — практически зарычала я, как самый настоящий дикий представитель семейства кошачьих, кинула телефон на кровать и пошла к Олесе.
Больше в этот день о Скольникове я не вспоминала. Точнее, старалась не вспоминать. Я буквально заставляла себя думать обо всем на свете, только не о нем.
А вечером в одиннадцатом часу, когда я уже лежала в кровати и никак не могла уснуть, от Марка пришла еще одна фотография. На этот раз селфи, точнее его попытка. Видно было, что мужчина не позировал триста пятьдесят пять раз перед тем, как сделать самое удачное фото, а просто приподнял руку немного над собой и щелкнул себя. Марк лежал на животе, обнимая подушку, его лица практически не было видно, но на этот раз я залипла на могучие широкие плечи, которые выглядывали из-под слегка опущенного одеяла.
«И, как ни странно, тут еще и одиноко, Карина…»
У меня в горле ком встал, когда я прочитала его сообщение. Еще затряслись пальцы и участилось дыхание. Я попыталась прикрыть глаза, но в голове все равно стали проноситься видения то его плеч, то голых ног, то рук на руле, то наглого взгляда.
— Ладно-ладно! — Я словно пошла на сделку с собственной совестью и быстро напечатала ответ:
«Спокойной ночи».
Немного подумала и допечатала его имя-отчество. Хоть и чопорно, но теплее, что ли? Стоило только отправить сообщение, и меня сразу же сморил сон.
Утро наше началось не самым лучшим образом. За завтраком Олесе стало плохо. Я как раз наблюдала за семейной идиллией Вавиловых — Морковочка сидела на руках у Глеба, и оба родителя ее кормили, — и тут Олеся внезапно прижала ладони ко рту и побежала в сторону туалета.
Глеб попытался быстро подняться, но я его остановила, у него же на руках была Марина.
— Сиди, — выкрикнула я и побежала за Лесей.
Казалось бы, не было ничего страшного в утренней дурноте беременной девушки, но просто однажды Олесе уже стало так же плохо. Она побежала в туалет, но там из-за резкого скачка давления потеряла сознание и ударилась головой об унитаз, получив сильную травму.
Было страшно. Слава богу, Глеб вовремя спохватился, а я жила по соседству с Олесей и у меня были ключи от ее квартиры. Потому что слышать надсадный плач маленького ребенка из-за стенки и понимать, что с его матерью что-то случилось, иначе бы она его успокоила, было просто ужасно.
Сейчас я добежала до гостевой ванной комнаты и встала на пороге, чтобы и не нарушать личное пространство подруги и в то же время подстраховать, если что. Но как только Олесю затошнило, я почувствовала, как и у меня к горлу начали подступать рвотные позывы, и через пару секунд меня уже выворачивало по соседству с Олесей.
Когда мы с подругой умылись и вышли из туалета, нас встретил хмурый Глеб.
— А вдруг вы съели что-то не то?
— Нет, меня просто повело. — Олеся махнула рукой и тут же покачнулась, я обхватила ее за талию, помогая. — Спасибо, — кивнула она мне и повернулась к мужу. — Я же беременна, это нормально.
