— Ты хочешь сказать, что это…
— Ага, это моя комната, — он снова глупо улыбается и опускается на край кровати. — Ну а как ты хотела, лапуль, — мы же теперь муж и жена.
— Малиновский, это не смешно! — я очень надеюсь, что нотки паники в моём голосе отлично перекрывает бурлящая ярость. — В нашем уговоре не было пункта о том, что нам придётся делить одну постель.
— Я знал, что ты заартачишься, поэтому на кровати будет спать кто-то один.
— А где будешь спать ты?
— Вообще-то, я имел в виду, что здесь буду спать я. А ты, — красноречиво указывет движением бровей на крошечную софу. — Или если хочешь… — переводит взгляд на постель. — Но учти — мои руки живут во сне свой жизнью, я за них не отвечаю. И не только руки, кстати…
— Даже не мечтай! — издаю выдающий с потрохами нервный смешок и резко расстёгиваю молнию сумки. — Ты втянул меня в это и теперь будь добр предоставить комфортные условия, — вытаскиваю любимый розовый плед, плюшевого медведя Бетховена. — У тебя такой большой дом, неужели в нём нет лишней комнаты? Зачем тесниться в одной и раздражать друг друга?
— У меня? Извини, но миллионер мой дед, а не я. Это не мой дом.
— А чей? — зависаю со стопкой полотенец в руках.
— Моих родителей, конечно. И не такой он уж и большой.
— Хочешь сказать, что живёшь с родителями? Чёрт, Малиновский, во что ты меня втянул? Как я объясню им, кто я такая? Где они сейчас? — понижаю тон и начинаю судорожно заталкивать вещи обратно.
— Отец в командировке, мать… отдыхает за границей. Да расслабься ты, я сам им всё объясню.
— И что ты им скажешь?
— Я разберусь, не переживай.
— Ты идиот, ты знаешь это? Я о подобном подумать даже не могла! Ну вот как так? Родители за стенкой, одна комната на двоих… Какие ещё сюрпризы меня ожидают? Может, в завещании мелким шрифтом скоро обнаружится, что жена должна тебе ежедневно мыть ноги и называть Господин?
— Было бы неплохо, но не стоит драматизировать. Поверь, на твоём месте хотели бы оказаться многие, — отмечает Малиновский и вальяжно разваливается на кровати. Заложив руки за голову, снова широко зевает. — Не против, если я ещё немного вздремну? Две ночи не спал. А ты не стесняйся, софа в полном твоём распоряжении.
— Как бы не так! — не знаю, откуда у меня вдруг берётся смелость, но я цепко хватаю его за голую ступню и что есть силы тащу на пол. Он громко ржёт и не особо сопротивляется, а рухнув-таки на пол, так и остаётся лежать у моих ног — в расслабенной прозе с руками за головой.
— Ты погляди-ка, я женился на прожжённой стерве.
— Тебя за язык никто не тянул меня в жёны звать. Мог бы выбрать любую, но раз позвал меня — терпи. А лучше сразу отселись в другую комнату, во избежание ненужных ссор. А они будут — уверяю, — рывком стаскиваю с постели простынь и приступаю с освобождению подушек от чужих наволочек.
Возможно, чуть позже, я осознаю масштаб бедствия в полной мере, но сейчас внутри меня кипит нешуточный адреналин.
Малиновский поднимается с пола и я замечаю, что его штаны сползли ещё ниже, обнажив полоску обнажённой кожи, там, где у нормальных людей начинается резинка трусов.
Прикрыв ладонью глаза, отворачиваюсь:
— Ты что, не носишь нижнее бельё?
— А ты носишь? Нафталиновое прошлое. Дико старомодно. Скажи ещё, что спишь в пижамке.
— Да, я сплю в пижамке. В отличие от тебя я нормальная!
— То есть, ты делишь людей на нормальных и нет опираясь на то, в чём они спят? Не логичнее было бы тогда делать выводы по тому, с кем они это делают?
— Малиновский, пожалуйста, отстань от меня.
Этот разговор только начался, но уже начал меня порядком напрягать. Вообще всё, что касается тем ниже пояса неизменно вгоняет меня в краску. Когда Джон просит прислать фотографию в белье или наговорить на камеру какие-нибудь шаловливые глупости, я сразу же теряюсь как малолетка, начинаю блеять какую-то ерунду и вообще вести себя словно неуравновешенная неврастеничка.
Нет, я молодая и современная, и совсем не ханжа. И в потайной папке в соцсети у меня припрятана коллекция фотографий для взрослых, но почему-то раскованная я только в мыслях, на практике же пока что полный швах. Ужасно боюсь, что Джон решит, что я ледышка и прекратит со мной общаться, наверное, именно поэтому я хочу побыстрее прилететь к нему в Аризону и доказать обратное.
Я смогу! Да раз плюнуть! Да точно смогу!
Наверное…
Незаметно кошу глаза к балконной двери: Малиновский, стоя ко мне полубоком, запрокинув голову с упоением поглощает минералку. Штаны подтянуть он так и не потрудился, и я замечаю у него на пояснице две ямочки.
Наверное, я рассматриваю их слишком долго и слишком открыто, потому что поставив бутылку на комод он вытирает губы тыльной стороной ладони и подмигивает:
— Сварю нам кофе, лапуль. Надеюсь, ты, так же как и я, любишь погорячее.
Часть 9
Спускаюсь на кухню и, отыскав в ящике стола зёрна арабики, щедро сыплю те в кофемолку. Мне нужно проснуться и взбодриться, а лучше наоборот, уснуть обратно, а потом, очнувшись, понять, что вот это всё: спор, наследство, свадьба мне просто пришли в несуразном кошмаре.
Ромашкина! Девочка с плюшевым мишкой, краснеющая при одном лишь упоминании слова секс. Что она делает здесь, в этом доме?
Что она, блин, делает в моём паспорте?
Почему-то именно сейчас, не в ЗАГСе, именно сейчас до меня доходит вся абсурдность ситуации. Жениться на спор? Серьёзно? Где были мои мозги! Каким образом Пашутину удалось развести меня на эту ахинею?
Марафон от момента спора до того, как я отравил её с ЗАГСа на такси домой собирать вещи, казался каким-то наполненным адреналином квестом. Шутер, где есть я, есть цель и всего одна жизнь, чтобы до этой цели добраться.
Подогреваемый желанием доказать себе и Пашутину, что круче меня разве что Конан Макгрегор, я запросто уломал Ромашкину выйти за меня, насулив той баснословных денег, играючи поставил подпись в свидетельстве о бракосочетании и с лёгкостью предложил перебраться на месяц в мой дом, совершенно не думая, что потом придётся пожинать плоды своего азарта. А теперь мы здесь, вдвоём. Целый месяц с Ромашкиной…
Самый тупой поступок в моей жизни.
Скоро из командировки вернётся отец и придётся как-то ему всё это объяснять. И, самое главное, как вытерпеть её? Была бы на её месте какая-нибудь другая, то я нашёл бы нашёл на что с пользой убить время, но Ромашкина…
По мере того, как закипал кофе, внутри меня так же кипело негодование: на Пашутина, что как змей-искуситель подбил меня на эту фигню, на сотрудницу ЗАГСа, что допустила этот вопиющий беспредел, на самого себя, что словно прыщавый юниор повёлся на тупой развод.
Единственное, что грело — это сулящая в перспективе квартира бабки Пашутина, что в случае выигрыша достанется мне. За язык его никто не тянул — сам предложил бартер Бентли на метры, а так как я не знаю, что такое проигрыш, двушка на Вяземской будет моей. Месяц — значит месяц.
Где-то в гостиной запиликал мобильный. Следуя зову стандартной яблочной трели нахожу телефон между диванными подушками.
— Ну как ты, бро? Жив? — бодрый голос Пашутина заставил поникнуть ещё больше.
— Как видишь, и даже здоров.
— Чем занят?
— Развлекаюсь с молодой женой.
В трубке повисла тишина.
— Серьёзно? Хочешь сказать, что всё-таки женился? — отмер Пашутин и, судя по тону, верилось ему в это с трудом.
— Зря я, что ли, спустил столько на мальчишник? Могу прислать фото свидетельства о браке.
— И она согласилась к тебе переехать на месяц? Да ты гонишь!
— Расставляет сейчас по нашему гнёздышку свои безделушки.
— Ушам не верю. Ромашкина на это пошла? Это точно та самая Ромашкина? Чего ты ей пообещал? Билет в Дисней Ленд? Автограф Джастина Бибера? Оживить радужного пони?
