— Я причинил тебе боль? — спрашивает он, теперь в его голосе слышится беспокойство.
— Нет, — быстро говорю я. — Всё было здорово. Я просто... — потеряна. — ...спасибо тебе.
Мои слова превращают его черты в печаль.
— Если я уйду, ты ничего не сделаешь...
Он думает, что я склонна к самоубийству?
Я глубоко вдыхаю.
— Мне нужно, чтобы ты ушел, чтобы я могла отправиться на семейное мероприятие.
Он понимающе кивает.
— Хорошо, — он застегивает последнюю пуговицу на своей рубашке и добавляет: — Кстати, ты фантастична в постели.
— Спасибо, — бормочу я, снимая простыни.
Дверь закрывается, и мои мышцы не расслабляются, как я ожидала. Разговор прокручивается в меня в голове, и я чувствую себя странно по этому поводу. Он видел меня насквозь. Не многие люди так делают.
У меня нет времени валяться в луже самоуничижения. Обед начнется меньше чем через час. Я спотыкаюсь о пару кроссовок по дороге в душ. Пока я смываю с себя последствия прошлой ночи, я размышляю о том, чтобы разбудить Ло. Я бы предпочла дать ему отоспаться от пьяного ступора, чем заставлять его общаться с моей семьей.
К тому времени, как я выхожу из душа и переодеваюсь в мятно-зеленое платье, я решаю проверить, как там Ло и убедиться, что он спит на боку. Его редко тошнит, когда он в отключке, но это не значит, что этого не может случиться. Прежде чем выйти из своей комнаты, я роюсь в шкафу в поисках эксклюзивной сумочки. Чтобы избежать насмешек моей матери, лучше быть как можно более нормальной. Я нахожу белую Шанель с золотой цепочкой (подарок Роуз на день рождения), засунутую в шкафу со сломанной парой каблуков.
Я открываю защелку. Мой сбежавший телефон снова появился, что довольно бесполезно, учитывая, что я уже перенесла свой номер и контакты на новый iPhone. Я просматриваю старые пропущенные звонки и несколько текстовых сообщений, которые были доставлены до того, как я купила свой новый сотовый. Мое сердце замирает, когда я открываю сообщение от Роуз. Отправлено примерно в то же время, когда она в последний раз покидала мою квартиру.
Джонатан Хэйл придет на обед. Скажи Лорену.
Нет, нет, нет. Ло, может быть, возможно, мог бы остаться сегодня дома. Я могла бы придумать слабое оправдание по типу — он болен. Проигнорировать мою семью — это мелкое нарушение. Проигнорировать его отца — это самоубийство.
Я поспешно бросаю телефон на кровать и направляюсь в его спальню, у меня меньше получаса, чтобы собраться. Мы приедем вплотную.
Я стучу один раз и захожу внутрь.
В отличие от моей спальни, стены и полки Ло покрыты индивидуальностью. Атрибутика Пенна расположены в укромных уголках и закоулках, например, красно-синие часы и качающаяся голова Quakers. Наши фотографии висят почти повсюду. В основном для вида. На комоде стоит фотография в рамке, где Ло целует меня в щеку. Мне это кажется насильным, и такие мелочи, как эта, заставляют мой живот вздрагивать, напоминая мне о нашей самой большой лжи.
Мои сестры считают, что я храню свою одежду в шкафу в гостевой спальне, чтобы было больше места. По правде говоря, мне нравится оставаться в этой минималистичной комнате. Нет фотографий. Просто ярко раскрашенные картины Леонида Афремова о Париже. Хотя иногда у меня от них кружится голова.
Ло лежит полностью одетый на своем пуховом одеяле цвета шампанского. Он свернулся калачиком, лёжа на боку, и его светло-каштановые волосы торчат в разные стороны. В правой руке он сжимает пустую бутылку виски «Macallan» за десять тысяч долларов.
Еще пять бутылок алкоголя разбросаны по полу. Одни наполовину полные, другие пустые. Но это должно быть совсем из других ночей. У него высокая толерантность, но не настолько. Все эти бутылки могли бы подкосить целую футбольную команду и возможно, убили бы его. Я стараюсь не думать об этом.
Я иду в ванную и смачиваю полотенце для рук теплой водой. Вернувшись в его комнату, я подхожу к его низкой кровати, матрас доходит до моих ног. Я наклоняюсь и прижимаю полотенце к его лбу.
— Ло, пора вставать, — тихо говорю я. Он не шевелится. Это не в первый раз, когда я пытаюсь разбудить Ло для чего-то важного.
Я оставляю его без сознания на кровати и бегаю по его комнате, подметая пустые бутылки и запирая полные. Когда весь алкоголь исчезает, я снова обращаю свое внимание на него.
— Лорен Хэйл! — я кричу.
Ничего.
Я пытаюсь потрясти его за руки, за ноги, за талию — за все, что заставит его подняться и присоединиться к живым.
Ничего.
Он остается в том мире, и внутри я проклинаю его за то, что он выбрал этот день, чтобы быть таким потерянным. Время летит незаметно, и мой пульс учащается с каждой секундой. Я не могу оставить его. Ло не поступил бы так со мной, и если мы пойдем ко дну, то пойдем ко дну вместе.
Я расстегиваю молнию на платье и снимаю его. В одних трусиках и простом лифчике. По крайней мере, я знаю, что делать в таких ситуациях, исходя из его прошлого опыта. Надеюсь, это сработает.
С той небольшой силой верхней части тела, которой я обладаю, я хватаю его под его подмышки и стаскиваю его с кровати. Мы оба опускаемся на пол, и он издает тихий стон.
— Ло?!
Он снова впадает в беспамятство, и я быстро вскакиваю на ноги и тащу его тяжелое тело в ванную.
— Ты... Мне должен, — говорю я с каждым рывком. Эти слова не соответствуют действительности. Мы оба получили столько услуг, что уже даже не ведём счет.
Я пинком открываю стеклянную дверь в душ и втаскиваю его внутрь одним последним рывком. Его голова лежит у меня на коленях, и хотя на мне бежевое нижнее белье, я не слишком смущена. Как я могу смущаться, когда он лежит уязвимый в моих объятиях? Он может даже не вспомнить об этом через час. Пусть лучше мое нижнее белье промокнет насквозь, чем мое платье.
Я остаюсь на коленях, тяжело дыша, когда тянусь к насадке душа. Я включаю воду на самую холодную.
Он брызгает на нас обоих, и через десять секунд Ло просыпается, выплевывая воду изо рта, как будто я его топлю. Я включаю воду на более теплую температуру, и он пытается выпрямиться, поднимая свой торс с моих колен. Он поскальзывается, когда пытается просто опереться о кафельную стену.
Его глаза медленно закрываются и открываются. Он до сих пор не произнес ни слова.
— Тебе нужно помыться, — говорю я ему из своего угла душа. — От тебя воняет выпивкой.
Он издает бессвязный бормочущий звук, крепко зажмурив глаза. У нас нет на это времени. Я встаю, беру шампунь и мыло и возвращаюсь к нему, пока на нас льется вода.
— Давай, — тихо выдыхаю я, вспоминая, как он ненавидит, когда я говорю своим «нормальным» голосом в плохие утра. Очевидно, это звучит как ножи, убивающие детенышей панд. Его слова, не мои.
Он позволяет мне стянуть его футболку через голову и едва помогает мне просунуть его руки в отверстия. Вода собирается каплями на выступах его пресса, телосложение бегуна, которое обычно остается скрытым под одеждой. Никто бы не ожидал, увидев его, насколько хорошо он сложен. Или что он иногда ходит в спортзал. Это лучшее — удивление от чего-то большего под чем-то уже красивым. Я завидую всем девушкам, которые впервые испытывают это чувство с ним. Я качаю головой. Сосредоточься. Я отрываю взгляд от изгибов его бицепсов и концентрируюсь на его джинсах. Не раздумывая больше, я расстегиваю их и дергаю вниз. Когда тяжелая, промокшая джинсовая ткань прилипает к его бедрам, его веки трепещут и открываются. Я неудержимо краснею, хотя раздеваю его уже не в первый раз. Он смотрит на меня сверху вниз.
— Лил... — бормочет он, звуча вяло.
Ладно, у нас нет времени на это. Я дергаю. Сильно. И они, наконец, обходят его чертовы мускулистые бедра и доходят до лодыжек, где с джинсовой тканью гораздо легче управляться. Теперь, насквозь промокший, в одних его черных боксерах, я должна использовать все свои силы для выполнения поставленной задачи.
Я беру мыло, намыливаю им мочалку и умываю его худощавое туловище, вниз по его прессу... мм... минуя эту область... и к бедрам и ногам. У меня не так много времени, чтобы вымыть ему спину, но я не думаю, что это будет проблемой.
