class="p1">— Вита! — я вздрагиваю от голоса свекрови, которая влетает в спальню и смотрит на меня круглыми глазами. — Что ты делаешь?!
А я вещи оставшиеся собираю. Я не останусь в доме, в котором все напоминает о муже и нашей совместной жизни. Я ночь не спала. Так и просидела на кухне с пустой чашкой, на дне которой засохли чаинки. Не могу. Мне не нужен этот дом. Я тут мечтала, смеялась и готовила ужины.
— Вита… — Татьяна Михайловна сглатывает, — мне соседка ваша позвонила… ночью… Говорит, спать не могу, потому что…
— Вы общаетесь с нашей соседкой?
Кивает и глаза на миг отводит. Она через соседку за нами шпионит?
— Я и Артуру звонила, — Татьяна Петровна делает ко мне шаг. — Вита… Не руби сплеча…
— Что он вам сказал?
Поджимает губы и садится на кровать, сцепив руки в замок:
— Что у него любовница, — поднимает взгляд, — и что она…
— В интересном положении, — кидаю футболку в чемодан.
Свекры ждали внуков. Каждая встреча, каждое застолье заканчивались пожеланиями и надеждами, что скоро мы их обрадуем хорошей новостью. Честно сказать, я этих встреч боялась и очень перед ними нервничала. Я себя часами настраивала на улыбки и на ответы “мы стараемся” и “мы тоже ждем чуда”.
— Вита…
— Да? — складываю блузу.
— Такое случается…
— Это Артур так сказал?
— Он лишь выдал мне сухие факты, — Татьяна Михайловна вздыхает. — Будто ты его не знаешь.
— Нет, не знаю. Я совершенно его не знаю.
— И что теперь?
— Развод.
— Как так? — Татьяна Михайловна хлопает ресницами. — Вита, я понимаю, тебе сейчас сложно и больно, но… это не выход.
— Женщина должна быть мудрой? — горько усмехаюсь я. — Так?
— Я бы сказала хитрой.
— Я никогда не была хитрой, — укладываю блузу поверх остальных вещей. — И что вы мне предлагаете? Согласиться отобрать у молодой дурехи ее ребенка и присвоить себе?
— Что? — Татьяна Михайловна в изумлении округляет глаза. Такие же серые, как у Артура.
Я присаживаюсь рядом и блекло смотрю на распахнутый шкаф. Как же мне страшно.
— Кто она? — тихо спрашивает Татьяна Михайловна.
— Секретарша. Очень милая на личико, но, — поглаживаю колени, — нагловатая. Возможно, это влюбленность и отчаяние в ней говорит.
— Какой у нее срок?
— Небольшой, живота еще нет.
— Может, обманывает?
— Даже если так, — обращаю взгляд на бледную свекровь, — это что-то меняет? Я их застукала на кухне.
— Все можно преодолеть, Вита. Семейная жизнь полна сложностей и неурядиц, — Татьяна Михайловна слабо улыбается, — и многое зависит от женщины. Ты ведь умная девочка. Моча ему в голову ударила. Ему тридцать семь, а это почти сорок, а сорок лет, Вита, для мужика это… рубеж.
— Понять и простить?
— Выждать.
— Чего выждать? — шепотом спрашиваю я.
— Когда страсти улягутся, Вита, — берет меня за руку и вглядывается в глаза, — когда отпустит.
— Это хорошо, что вы пришли…
— Да, милая, — она кивает с ласковой улыбкой, — я хорошо тебя понимаю.
— Я вам ключи от дома оставлю, — встаю и закрываю чемодан. Молния на уголке не поддается, а я сглатываю ком слез. Раздраженно дергаю язычок молнии. — Я просто не могу…
— И куда ты? К родителям?
— Нет, — Ставлю чемодан на колесики.
— И куда? — повторяет Татьяна Михайловна. — Вита… — касается моей руки. — Посмотри на меня. Тебе есть куда идти?
— Негодяй! — в кабинет разъяренной фурией влетает мама. Сжимает ручку и шипит. — Что ты натворил?!
Отвлекаюсь от вороха документов и поднимаю взгляд, откладываю карандаш:
— Мама?
— Почему ты здесь сидишь? — захлопывает дверь и прет на меня медведицей.
— А где я должен быть?
— С женой! — рявкает она, и через секунду оказывается передо мной. — С женой ты должен быть, мерзавец!
Замахивается сумочкой и бьет меня. Я едва успеваю прикрываться и уворачиваться от ее ярости.
— Кобелина проклятый! Бессовестный! Бумажки сидит свои перебирает с важным видом! У него семья рушится, а он сидит себе тут!
— Мама! — повышаю голос, вскакиваю на ноги и вырываю ее сумку. Отбрасываю ее на стол, но меня сыпятся слабые, но очень злые удары ладонями.
— Подлец!
Перехватываю ее запястья и цежу в лицо:
— Прекрати.
Она вырывает руки и отступает.
— Где она, — сжимает кулаки.
— Кто?
— Твоя секретарша, — шипит в жгучей ненависти, — если Вите не позволяет ее достоинство оттаскать ее за волосы, то это сделаю я! И пару раз лицом о стену!
— Я ее уволил.
— Что же ты раньше этого не сделал?
— Мам, — отворачиваюсь к окну и сжимаю переносицу, — я тебя прошу, уходи.
— Ни стыда, ни совести у тебя, — говорит она с блеклым разочарованием, — ни капли раскаяния.
— А чем мне это раскаяние поможет? — резко разворачиваюсь к маме и цежу сквозь зубы. — Что оно мне даст?
— Даже твой отец не смел так себя вести, — мама окидывает меня печальным взглядом. — Ты привел шлюху в свой дом. Позволил жене увидеть… — она с отвращением кривит губы, — и считаешь, что все нормально?
— Чего ты ждешь от меня? Вита не будет слушать моих извинений, потому что я сам, — бью по груди, — в них не поверил бы. Ясно? Я трахал секретаршу на протяжении двух месяцев, а на столе, мама, — вскидываю руку на фотографию меня и Виты в золотой рамочке, — снимок моей жены. Я после звонка Виты, вызывал секретаршу и...
— Избавь меня от подробностей… — мама кривит губы.
— Какие тут извинения, мама, и раскаяние? — я делаю к ней шаг. — Или ты ждешь того же, что и от моего отца? Я помню, мама, тот день, когда он ползал перед тобой на коленях и сопли распускал.
— Ты же был маленький…
— Жалкое зрелище, — я обнажаю зубы в оскале неприязни, — и я помню твои слезы на протяжении долгих лет. Ты и сейчас иногда смотришь на папу с тенью гнева и
