— Просил. Дал семь дней на размышления.
— Ого! Какая щедрость! Целую неделю?
— Ему для меня ничего не жалко, — усмехаюсь в стакан в кофе.
Сделав глоток, начинаю открывать папки с материалами по новому заказу. Таня смотрит на меня поверх экрана монитора. Сузив зеленые глаза, о чем-то думает.
— Не простишь?..
— Нет.
— Слушай, Маш… — ложиться грудью на стол, — а ведь при разводе ты можешь оттяпать у него половину имущества.
— Мне ничего не надо, — проговариваю ровно.
— Ну, не знаю… — тянет она, — ты сейчас обижена, в тебе гордость взыграла… но подумай, с него же можно такие отступные взять, что тебе работать вообще не надо будет!
— Да пошел он со своими отступными! Думаешь, я стану грызться с ним из-за денег?
— Больших денег! — уточняет она.
— Грязных денег! — вырывается на эмоциях.
Для меня все деньги, заработанные им на пару с Майер — грязные. Они ведь трахались прямо в офисе, в перерывах между совещаниями, а потом… он шел домой и ложился со мной в одну кровать.
И… со мной он тоже спал… после нее.
Боже… Меня вырвет сейчас.
— Маш… Маш… — соскакивает Таня, бежит к кулеру за водой, — прости. Все… успокойся…
Оттолкнувшись ногами от пола, разворачиваю свое кресло к окну. Смотрю с высоты второго этажа на стоянку, из глаз текут слезы.
— Прости, Машунь… — всовывает в мою руку стакан с водой.
Я машинально отглатываю. Втягиваю воздух носом, контролирую дыхание. Потом, повернув к ней голову, спрашиваю:
— Тушь потекла?
— Нет… сейчас… — подает мне мою сумку.
Вынув из нее косметичку, я достаю пудру. Быстро осушаю лицо салфеткой и наношу новый слой тона.
— Не торопись с разводом, Маша, — проговаривает Таня тихо, — совет от всего сердца. Остынь и подумай головой. Такие поступки не должны оставаться безнаказанными.
— Я подумаю, — говорю лишь для того, чтобы она отстала.
Подруга удовлетворенно кивает, а потом, глянув на настенные часы, убегает на свое рабочее место.
Таня знает, о чем говорит. За ее плечами сложный развод, но она не пожалела ни времени, ни денег на судебные издержки и отсудила таки у бывшего мужа одну квартиру и земельный участок.
Но там и измен не было. Люди просто стали друг другу чужие.
Чтобы не было соблазна снова плакать, наношу на ресницы еще один слой туши и покрываю губы яркой помадой.
Пусть он подавиться и деньгами своими, и заводом. Жить мне есть, где. Машина у меня своя, Шкода седан, купленная еще папой в честь окончания вуза. На зарплату не жалуюсь.
От него ничего не надо. Подарки свои пусть Майер передарит.
За три дня, что меня не было, на почте скопилось около сотни писем. Разбирая их, пытаюсь отключить мысли о личном, но ловлю себя на том, что погрузиться в работу, как раньше, не могу. Самоотдача не работает.
Сделав два важных звонка, снова набираю стакан воды. У меня точно обезвоживание. Пока пью, меня внезапно осеняет догадкой. Да такой мерзкой, что на языке кислота разливается.
Таня сказала, что я могу отсудить у Лебедева половину имущества. Он ведь это тоже прекрасно понимает. И поэтому развода не хочет? За завод свой драгоценный трясется? Счета?..
Измотанное нагрузками сердце болезненно сжимается. Плечам становится зябко.
Поверить в это страшно. Но ведь и в неверность его я раньше не верила. Я его совсем не знаю.
Медленно выдохнув через рот, растираю рукой шею.
Если это так, Руслан будет тянуть с разводом максимально долго, пока не перепишет свои активы на подставных людей.
О, черт… как я его ненавижу! Ненавижу!..
Даже сильнее, чем когда-то любила. А любила я до сумасшествия. Гордилась им, равнялась на него.
Боготворила.
Охренеть — я боготворила чудовище.
Глава 11
— Не передумала? — спрашивает Таня в трубку, — на счет обеда?
— Нет. Работы валом, — отвечаю деловым тоном, — к трем заказчики подъедут, а у меня еще не все готово.
— Ладно, — вздыхает разочарованно, — принести чего-нибудь?
— Да… на свой выбор.
Все равно я съесть ничего не смогу. С утра в горло кусок не лезет.
Сегодня пятница. Вчера Лебедев напомнил о себе огромным букетом кремовых роз. Папа сказал, что он занял половину мусорного бака. Но приторный запах цветов потом преследовал меня всю ночь.
Крутанувшись в кресле, разворачиваюсь к окну и раздвигаю жалюзи. На стоянке людно, потому что в нашем здании нет даже захудалой кофейни. Поэтому те, кто не носит с собой контейнер с едой, спешат в общепит, расположенный в паре кварталов отсюда. Вижу и Таню. Она и две другие наши сотрудницы перебегают дорогу в неположенном месте и быстрым шагом направляются в кафе быстрого питания.
А я, кажется, похудела. Юбка с талии сползает на бедра, и папа говорит, от меня глаза одни остались.
Встав из-за стола, отыскиваю на полке нужную папку, вынимаю из нее образцы буклетов, распечатываю бланки договоров. В три придут новые клиенты. Открывают то ли парикмахерскую, то ли салон красоты.
Идут конкретно ко мне. По рекомендации. Если получится, возьму новый проект и, наверное, оформлю ипотеку.
Хочу жить отдельно. В собственной квартире. Быть самой себе хозяйкой, самостоятельно решать, во сколько ложиться спать, и ложиться ли вообще, что есть, что смотреть, как громко плакать или смеяться.
С папой мне трудно, я отвыкла от его гиперопеки. Его забота душит. Жалостливые взгляды, многозначительный паузы в разговорах — все это растравливает еще сильнее.
Усевшись в кресло, кладу голову на сложенные на столе руки и закрываю глаза. От недосыпа и слез в них словно песка насыпали. В ушах звон.
Лежу так, пока в кабинет мой не заходит Таня.
— Эй, Маш… Ты чего? Плачешь опять?..
— Нет, — подняв голову, слабо улыбаюсь, — чуть не уснула…
— Я тебе пирожное принесла, — говорит она, вынимая его из бумажного пакета, — Полет. Ты же любишь?
— Спасибо.
— И вот… кофе.
Опускается на стул напротив и ждет, пока я его съем. Мой удивленный желудок недовольно сжимается.
— Надо было тебе куриного супа принести, — сетует подруга, — и в чем только душа держится?
— Все нормально, — отвечаю набитым ртом.
— Нормально… ешь давай, силы тебе сегодня понадобятся.
От ее слов живот скручивает в узел. Я не хочу с ним встречаться. Боюсь, что увидев его, не справлюсь с эмоциями. Начну трястись, плакать или ругаться матом, как в прошлый раз. Рядом с ним я всегда плохо себя контролировала.
В полшестого, подписав с заказчиками контракт, я начинаю собираться домой. Аритмично дергающееся в грудной клетке сердце, сбивает дыхание. Кончики пальцев леденеют.
Нанеся на лицо еще один слой тона, крашу губы красным и поправляю прическу.
С учетом пробок, до дома отца добираюсь за сорок минут. Въезжаю во двор и сразу замечаю у подъезда черный Гелентваген Лебедева. Смотрится здесь неуместно и вызывающе. Как черная клякса на тетрадном листке.
Заняв место метрах в двадцати от него, я глушу двигатель, забираю сумку с пассажирского сидения и выхожу из машины.
Слышу, как хлопает дверь джипа.
Руслан идет мне навстречу. В расстегнутом пиджаке и белой рубашке, без галстука. Одна рука в кармане брюк, другая сжата в кулак. Волосы зачесаны назад, на щеках трехдневная щетина. Внимательный хмурый взгляд исподлобья.
Вдоль позвоночника расползается озноб. Сердце, сжавшись, отдает в грудь тупой болью.
— Здравствуй, Маша.
— Здравствуй.
— Поговорим? — спрашивает, заломив одну бровь.
— Говори.
— Предлагаю поужинать вместе и… все обсудить.
Это все равно неизбежно, поэтому, молча кивнув, я сворачиваю в сторону его машины. Открыв дверь, он ждет, когда я сяду. Потом обходит и садится рядом. Хотя обычно ездит на переднем пассажирском.
— Здравствуйте, Мария Сергеевна, — приветствует водитель.
— Добрый вечер, Михаил.
Пока Руслан называет ему ресторан, я вынимаю из сумки звонящий телефон.
