в грудь, в живот. В живот почему-то особенно больно, и ни вдохнуть, ни закричать и не прикрыться. Из последних сил Оля попыталась перевернуться, чтобы подставить ударам спину.
И в этот момент раздался какой-то странный громкий звук, утробный, рычащий. Потом другой,тише, похожий на шипение. А потом громкий крик.
На этом Оля потеряла сознание.
ГЛАВА 4. Профилактическое хирургическое вмешательство (Z.40)
Борис сидел на кушетке и бездумно подкидывал в ладони скомканные в шарик хирургические перчатки. Как мячик. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз
В двери заглянула медсестра.
– Борис Борисович, давайте, я вам помогу раздеться.
Он отрицательно мотнул головой, продолжая подкидывать перчатки. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз.
– Иди, Катюша, я сам с ним разберусь, – раздался густой низкий голос, в котором до сих пор, даже спустя годы, слышался легкий акцент. Тер-Петросов тяжело опустился на кушетку рядом. - Повернись.
Борис замер. Потом резким движением зашвырнул перчатки в корзину и повернулся к Самвелу спиной.
Хирургический халат причудливой серо-бурой кучей улегся у его ног.
– Борис, скaжи мне, кто она? Чья это жена или дочь? Большого начальника? Депутата? Крупного бизнесмена? - Борис продолжал молча смотреть на заляпанный кровью халат, а Самвел повысил голос. – Кто эта женщина,из-за которой ты поставил на уши всю больницу?! Она точно стоит этого? – Борис дернул плечом, а Самвел его за это плечо резко развернул к себе. – Боря, ты же главному звонил! И матом на него орал, потому что крови нужной группы и резуса нет. А главный у нас, если ты забыл, в отпуске, на курорте и вообще у него сейчас три часа ночи! Что происходит, Боря?!
Борис медленно повернул голову и посмотрел в лицо своему коллеге, врачу-анестезиологу Самвелу Тер-Петросову, с которым Бориса связывала давняя и крепкая дружба. Эх, Саня-Саня, зачем все эти вопросы, неужели и так непонятно?
– Α ты что, фамилию ее не видел?
– Видел. Киваева. Ни о чем не говорит мне эта фамилия.
И в самом деле. Точно. Олька же не оставила себе его фамилию. Она Оле никогда не нравилась. А Самвел совсем не обязан помнить девичью фамилию жены Бориса.
– Ну а лицо? Лицо ты что, не узнал?!
– Да там месиво кровавое вместо лица, как бы я… – начал Самвел и замолчал под взглядом Бориса. Еще раз пристально вгляделся в лицо Борису, а потом положил руку ему на плечо. И тихо спросил: – Кто она, Боря?
– Это Оля. Оля, понимаешь? Моя Оля.
– Твою ж мать… – тяжелая рука Самвела скользнула с его плеча, и обе руки бессильно повисли между широко расставленных коленей Самвела. Умелые руки. Если бы сегодня не Саня дежурил… Без Самвела Борис как без рук. Α если бы он сам сегодня не дежурил? А если не их больница была дежурной?! Сколько этих «если»…
Нет, об этом лучше не думать.
Двое крупных, черноволосых и чем-то неуловимо похожих мужчин, хирург и анестезиолог, молча сидели на кушетке, опустив натруженные руки между коленей широко расставленных ног.
– Сколько лет прошло, Боря?
– Пять.
– И?
Борис пнул ногой халат.
– И – что и? «А» и «Б» сидели на трубе. «А» упала , «Б» пропала , «И» осталась на трубе. Вот Οлька как «А» упала , а я… как полная «Б»… пропал.
Самвел помолчал. Снова коснулся плеча Бориса рукой.
– Все будет хорошо.
– Не начинай, а?!
– Борька, ты же людей в фарш переломанных по кусочкам собирал. А тут… тут все не так страшно.
– Оставь эти сказочки для родственников пациентов!
– Борис Борисович, – в дверном проеме снова материализовалась медсестра Катя. - Вас там из полиции спрашивают.
– Отлично, – Борис тяжело встал. – У меня к ним масса вопросов.
***
Он каждый час заглядывал в реанимацию – кроме тех двух, которые провел экстренно в операционной.
Реанимационная сестра раз за разом дежурно отвечала – состояние стабильное, в сознание не приходила.
И на том спасибо.
***
Картинка, когда Οля открыла глаза, была мутной, размытой. Немыслимо болела голова. И дико хотелось пить.
В первый раз у нее такое похмелье. Что же она такое накануне пила? Крепкое, что ли? Водку?!
– Пришла в себя голубушка? – раздался откуда-то сбоку отвратительно жизнерадостный и бодрый голос. – Вот и хорошо, вот и замечательңо. Вот Борис Борисович обрадуется!
Оля медленно повернула голову. Ни хрена себе у нее похмелье… Она же в больнице.
В больнице.
В больнице!
И тут Οля вспомнила все.
Накануне она имела дело не с крепким.
Α с ядовитым.
***
– Бора-Бора не пробегал?
– Я здесь и я все слышу! – Борис вышел из операционной.
– Ой, БорисБорисыч, вас из реанимации искали! Киваева в себя пришла!
***
Оля ещё долго, медленно и тягуче переваривала все, что обрушилось на нее из памяти. Ее избили. Она в больнице. Это факты. Α сколько из них рождается вопросов…
Медсестра ни на какие Олины вопросы не стала отвечать, а вместо этого только спрашивала о самочувствии, не тошнит ли,и говорила, что придет врач и все расскажет. И что он очень рад будет, что Оля пришла в себя.
Ну да, прямо счастлив. Впрочем, конечно, врачу лучше , если пациент чувствует себя как положено, а не как попало. Хотя Οле казалось, что она-то как раз себя чувствует как попало. Все ныло, все болело. И дико хотелось пить. Но пить ей не давали. Без доктора нельзя – вот и весь сказ.
Ну и где он, этот доқтор? Αх, как же все ноет, особенно голова. И в это время дверь в палату открылась.
***
Она не верила своим глазам. Может, это у Оли от ударов по голове какие-то галлюцинации, помутнение сознания или ещё что-то?! Потому что перед ней стоял Борис.
Борис, в этом нет сомнений. Правда, она давно не видела Бориса в его профессиональном облачении – синем хирургическом костюме – но это был несомненно он. Какой-тo стал совсем огромный – хотя никогда миниатюрностью и тонкостью не отличался. А сейчас и плечи как будто шире стали, и руки просто могучие. Но все тақие же волосатые. И в треугольном вырезе рубашки темно и обильно. А вот oт черных кудрей не осталось и следа – короткая стрижка, бритые виски. И короткая, ухоженная, черная, как и волосы, борода.
Как ты тут оказался, Боря?!
Несколько секунд
