— Говоришь, прямо как Рита! Сорок три отцу, они с мамой на втором курсе поженились, она забеременела мной. И я уважаю его выбор. У меня другого выхода нет. Но помечтать-то мне можно?
— А кем эта Ольга работает?
— Стоматологом.
— Не зря я их всегда боялась, — пробормотала Милана, и Андрей рассмеялся.
В это время двери кабинета открылись, и вышли Морозов-старший со своей спутницей. Рука Никиты Андреевича лежала на талии Ольги.
— Привет, Андрей, ты почему здесь? — Никита Андреевич приостановился.
— Привет! А что такого?
— Как что? Ты мешаешь работать Лане!
— Пап, вообще-то у Милы сейчас обед!
— А у тебя?
— И у меня.
— Ну хорошо, — строго сказал Морозов-старший. — Но после обеда не вздумай задерживать Лану! Иначе придётся побеседовать с твоим научным руководителем, — узнать, почему у тебя свободного времени так много.
И парочка скрылась за дверью.
— Нет, ты слышала это? Каково, а? — возмущённо спросил Андрей, смешно подняв брови. — Старик мой совсем уже того! Будто я в первом классе учусь, а не в аспирантуре! А ты будто его личная раба!
— Никита Андреевич совсем не старик, ты что! У него девушка вон какая стильная, молодая!
— Я тебя умоляю! «Принцесса, вы так невинны, что можете сказать совершенно страшные вещи!». Там давно нет ничего своего, природного!
Почему-то Андрей был очень против этой Ольги. Хотя, он никогда не лжёт, значит, она фальшива. А Андрей и Рита оба очень искренние, как и она, Милана. У них всё построено на взаимном доверии. Потому они так сдружились с ней, зная, что от неё точно можно не ждать подвоха.
В конце обеда Андрей ушёл, а Милана убрала со стола и села печатать. Но она то и дело отвлекалась мыслями от работы, вспоминая руку Никиты Андреевича на талии Ольги.
В какой-то момент она так сжала в ладони карандаш (она даже не помнила, когда его взяла), что он, треснув, переломился пополам.
Глядя на половинки карандаша, Милана поняла, что ревнует. И она не знала, что выводит её из равновесия сильнее: рука Морозова-старшего на талии Ольги, или сам факт её, Миланы, ревности.
Больше Ольга в «приёмной» не появлялась, но Милана уже никогда не забывала о её существовании.
…Был конец февраля. Милана всегда уходила домой раньше босса, но в этот вечер доделывала срочную работу, задержалась. Она уже сложила в сумочку телефон и достала из шкафа куртку, когда в «приёмной» появился Никита Андреевич. Он был в тёмном полупальто, на плече висела сумка для ноутбука.
— Вы ещё не ушли? — удивился он, помогая ей надеть куртку.
— Доклад допечатывала.
— Тогда давайте подброшу вас до дома?
Они вместе вышли в коридор, Морозов закрыл двери.
— Нет, что вы, и так работа сидячая, а общага совсем рядом. К тому же, нужно зайти в магазин за продуктами.
— Хорошо. У меня тоже сидячая работа, потому я провожу вас пешком, а потом вернусь за машиной.
Милана пожала плечами. Сказать, что она была удивлена и смущена, — значит, ничего не сказать. Весна что ли наступает?! Как иначе объяснить его поведение?
Они вышли из института, и Милана вдохнула прозрачный сырой воздух. Определённо есть запах весны!
Никита Андреевич красноречиво выставил локоть, и Милане пришлось взять его под руку. Она переживала, словно семиклассница, которую неожиданно пригласил в кино десятиклассник.
Нет, она переигрывает! Он решил подышать свежим воздухом, прогуляться и проводить её, только и всего! И она давным-давно не семиклассница!
— Лана, — заговорил он. — Вы эмоциональный донор. Я вижу, как к вам тянутся люди, постоянно приходят за каким-то советом или утешением, и у вас для всех есть добрые слова и участие.
И когда он успел заметить? Он либо в кабинете, либо в городе по делам, либо в обсерватории!
— Вы всех эмоционально «гладите», как сказали бы психологи. А могли бы вы послушать и меня? Что-то настроение паршивое. Просто из рук вон.
— Да, конечно, — Милана с трудом скрывала недоумение и пыталась усмирить бьющееся слишком быстро сердце.
— Но сначала, Лана, скажите, какое у вас было обо мне первое впечатление?
— Никита Андреевич, — улыбнулась Милана. — Вам нужно утешение или правда?
— Что? Всё настолько плохо? — он остановился и уставился на неё во все глаза. Она никогда раньше не видела у него такого растерянного взгляда.
— Знаете, когда у моего покойного папы было тяжело на душе, он просил меня сделать ему блинчики. И ему становилось немного легче. Может, нам попробовать этот вид «терапии»? — Милана потянула Никиту Андреевича за локоть, так как босс продолжал стоять, пребывая в задумчивости. Что-то он совсем расклеился…
— Вы приглашаете меня на блины? — он, наконец, сдвинулся с места и послушно пошёл.
— Да, только нужно зайти в магазин. Я не была готова к «блинотерапии».
— Хорошо, я всё куплю, что нужно. Вы только скажите, что именно.
— Обязательно, Никита Андреевич!
— Но вы так и не ответили на мой вопрос, Лана!
— Моё первое впечатление-то… Я много всего успела прочитать на стендах института к моменту нашего знакомства. И я подумала, что вы — ледяной гигант.
— С ума сойти, как образно, — удивился он. — А какой именно? Нептун или Уран?
— Нептун, конечно! Он более загадочный и непредсказуемый.
— Ну хоть на том спасибо, — пробормотал он. — Гигант ладно, это потому, что я высокий. А почему ледяной-то?
— Потому что вы холодный.
— Я холодный?! Почему все говорят, что я холодный?
— Ничего не знаю обо всех. Я говорю о своем первом впечатлении. Вы холодный.
— Я не холодный!
Милана вздохнула. Ну очень странный у них сегодня разговор. Хорошо, что они как раз подошли к магазину.
…- Тесновато у вас, — он окинул взглядом её комнату. — Но уютно.
— Мне хватает. Располагайтесь, а я пойду делать блины.
Морозов устроился за столом и открыл ноутбук, а Милана переоделась в душевой и ушла в общую кухню. Она купила замороженную клюкву, ей хотелось сделать варенье к блинам. И что, собственно, она так старается для него?!
Ответив самой себе, что клюква — это вовсе не из-за него, а потому что сейчас период авитаминоза, Милана приступила к делу.
— Какие тонкие блины, фантастика! — удивлялся человек, который имеет возможность смотреть на настоящие звёзды и планеты когда захочет. А его удивляют блины. — Очень вкусно, Лана! Как вам это удаётся?
— Я повар, — улыбнулась она.
— Ах, да! Читал что-то такое в ваших документах. Но забыл.
— А что у вас с настроением? Вы хотели, чтобы я послушала вас, — Милане не хотелось обсуждать её персону.
— Личное. Расстался с женщиной, с которой встречался долгое время. Вернее, она ушла от меня, сказав, что не хочет тратить на меня время. Что я не способен на решительные действия. Точнее, способен, но во всём, кроме личной жизни. Что я не гожусь для серьёзных отношений. Она ушла, но хотела, чтобы я бросился за ней вслед, пытался вернуть. А я… обрадовался, испытал облегчение. Точно так было три года назад, с бывшей женой. И все говорят, что я холодный и бесстрастный. И вы тоже так сказали. Вот думаю, неужели я и в самом деле такой сухарь? Бесчувственный болван, как сказала Ольга? И от этих мыслей настроение ни к чёрту.
— У вас нет чувств к этим женщинам, или вы просто не умеете выражать их?
— Сначала не умею выражать, а потом как-то быстро чувств нет.
— Неужели было бы лучше, если бы вы себя заставляли изображать то, чего нет? — Милана изо всех сил пыталась не радоваться тому, что он расстался с Ольгой.
— Видимо, да, для кого-то, — вздохнул он. — Знаете, говорю с вами, и мне правда легче.
— Так может, дело-то и не во мне? А в том, что вы привыкли хранить в себе все проблемы, ни с кем не делиться?
— Как не в вас, если раньше никто не вызывал желания поделиться с ним своими проблемами, а вы вызываете?
— Ещё блинов, Никита Андреевич?
— Да, спасибо! И варенья тоже.
Он немного помолчал.
