опять не ешь, мам, — Стёпка укоризненно смотрел то на меня, то на полную тарелку передо мной. Его тарелка была уже поста и немного отодвинута в сторону. — Ты и вчера ничего не ела. И позавчера. Ты заболела?
Хуже, сыночек. Мама умерла, осталось только закопать, но некому.
— Нет, Стёп, я не заболела. Просто… просто у меня диета.
Я тоже отодвинула в сторону тарелку и отпила глоток воды из стакана.
— Ты и так красивая и худая. Зачем тебе ещё диеты? — сын хмурился и будто немного был смущен тем, что только что отвесил мне комплимент.
— Хочу взлезть в новое платье. Случайно купила на размер меньше. Жалко, если в шкафу просто так провесит.
— Ясно, — вздохнул сын и обалдело опустил взгляд на стол, давая понять, что, в общем-то, ничего не понял, но расспрашивать — себе дороже. — А с папой что? Он домой вернется? Вы ещё не помирились?
Я сказала Стёпе половину правды: мы поругались с папой и поэтому папа некоторое время поживёт отдельно. Сын расстроился, похмурился, спросил, где сейчас папа, но не получив нужного ответа (я действительно не знала, где он сейчас живёт), не стал больше ничего уточнять. Да и я едва ли смогла объяснить ему хоть что-то, не начиная злиться или плакать.
— Мы ещё не помирились, Стёп.
— А вы будете, вообще, мириться? — вдруг задал сын вопрос.
Глядя на точку перед собой, я задумалась. В очередной раз я спросила у себя, смогу ли я простить измену? Ради сохранения семьи, ради психологического здоровья своего ребенка, ради любви, в конце концов…
— Не знаю, — выронила я тихо. — Не знаю, Стёп.
— Ладно. Я поехал к бабушке с дедушкой.
Стёпка встал, задвинул стул под стол и пошёл к выходу из кухни.
— Что сегодня будете делать? — поинтересовалась я.
— Дед просил помочь ему вынести мусор с балкона на мусорку, — сын отвечал словно через губу.
— Хорошо. Только ты аккуратно, Стёп. И напиши мне, когда до бабушки с дедушкой доедешь.
— Ладно, — буркнул сын и, прихватив джинсовую куртку, довольно быстро ушёл из квартиры.
Я ещё долго сидела на кухне за пустым столом, не зная, чем занять себя в выходной день. Будь дома Серёжа, мы бы, возможно, поехали к друзьям или…
Болезненный ком подкатил к горлу.
…Или он, наверняка, снова делал бы вид, что занят работой.
В квартире было так тихо, будто она нежилая.
Чисто и красиво. Холодно и мертво.
Словно желая убежать от всего, я собралась и ушла из квартиры гулять по городу. По большому счёту, я искала место, где мне хотелось меньше всего плакать и ненавидеть себя и Серёжу. Оплакивать потраченные годы на недостойного человека — слишком трудозатратное занятие для слезных желез. В итоге, ноги привели меня к квартире подруги, которая когда-то была свидетельницей на моей свадьбе.
Я позвонила в звонок и дверь мне открыл Миша, муж Лены.
— Привет, — улыбнулась я, с трудом натянув уголки губ.
— Привет, Натах.
— Привет, тётя Наташа! — нескладно со мной поздоровались детки Лены и Миши.
— А где мама? — спросила я, снимая кроссовки.
— Мама! Мама! — тут же закричали дети и побежали к двери ванной комнаты, где, похоже, пряталась Лена. — Мама, выходи! Мама!
— Я когда-нибудь в этом доме дождусь простого женского посрать в тишине? — раздалось из-за закрытой двери. — Миша, ну, хоть на десять минут займи детей! Они не кусаются, блин!
— Я займусь, Лен, — крикнула я и приобняла детишек, увлекая их за собой на кухню. — Пойдёмте, зайки, покажете мне, где у вас чайник и кружки. Я принесла тортик.
— Тортик!
Собственно, большего детям было и не нужно. Наперегонки она побежали на кухню, а я пошла за ними мимо Миши, которому в узком коридоре пришлось втянуть живот, чтобы я смогла протиснуться.
— Ты как? — спросил он участливо, зайдя на кухне вслед за мной.
— Нормально, — ответила я, не глядя на друга семьи. Жалости и сочувствия от мужчины — любого — мне сейчас не хотелось.
— Ну, ты это, если что-то будет нужно сделать по дому, мужицкое, звони мне. Приеду, помогу.
— Спасибо, Миша, — улыбнулась я из вежливости и всем своим видом дала понять мужчине, что к диалогу с ним я не готова.
— Всё! — Лена громко заявила о своем выходе из туалета. — Бабочки ещё не выветрились, так что пока никто сюда не заходит. Привет, Наташ!
— Привет, Лен, — я приобняла подругу.
— Ну, как ты? Этот муд… чудак еще не объявился? — спросила Лена с корректировкой на детей.
— Не спрашивай о нём, пожалуйста.
— Ладно, — согласно кивнула подруга. — Кстати, мой Мишка тоже оборвал с ним все связи, представляешь? Так что все на твоей стороне.
— Это необязательно.
— Ну, знаешь, таких, как… сама понимаешь, кто, нужно давить, как тараканов. Просто травля не поможет.
Ленины дети не стали ждать чай и уже напали на торт, который я им наспех нарезала и разложила кусочки по блюдцам.
— Я не хочу ничего с ним делать. Я, вообще, ничего не хочу, Лен.
— У-у, Наташ. Это уже апатия. Зачем так убиваться из-за какого-то кобеля. Он свой выбор сделал. Вычеркни и забудь. Если мой Мишаня такой фокус выкинет, я даже задумываться не стану. Быстро лесом пойдёт волков кормить.
— А что я сделал-то?! — возмущенно ворвался в кухню Миша.
— Надеюсь, ещё ничего. Но, если я хотя бы заподозрю… — Лена пригрозила мужу пальцем. — Ты меня знаешь, Миш.
— Да знаю я, знаю, — бросил тот нервно и, взяв кусок торта побольше, ушёл с ним на диван к телевизору в гостиной.
Поев торт, с кухни убежали и дети, а мы с Леной остались вдвоем.
— Опять плакала всю ночь? — спросил подруга и мягко погладила мои руки, лежащие на столе.
— Я не могу это контролировать. Оно само плачется. От обиды. Меня будто посадили в одиночную камеру на пожизненное, хотя я ничего плохого не сделала.
