Анна тушуется. Спрятав телефон, начала изображать деятельность. Схватила ножницы, обрезала сухой лист у юкки. Щеки покрылись алыми пятнами.
— Здравствуйте, Любовь Андреевна…
Я просила обрезать листья еще вчера! — одариваю ее недовольным взглядом.
Вика протирает полки под горшками. Она студентка, ее наняла я, в отличие от других продавцов и бухгалтера, которых нашел Борис. Может быть, поэтому, а может своей исполнительностью Вика мне нравится. Хорошая девочка, улыбчивая.
Не проронив ни слова, прохожу в свой кабинет. Он маленький, место только для стола, удобного кресла, узкого шкафа для одежды и табуретки. Зато можно уединиться, никто не будет мешать.
Кладу сумочку на стол, обессиленно падаю в кресло, закрываю ладонями лицо.
Снова погружаюсь в пучину стыда и переживаний.
Что теперь будет? Со мной, с Борей, с нами?
Об ЭКО можно забыть, потому что у моего мужа любовница, а рожать от предателя я больше не хочу.
Я изменила ему с незнакомцем, даже лица не разглядела. Помню только его запах, хриплый голос, нежные ласки, страсть.
Живот на мгновение сводит сладкой судорогой, когда вспоминаю свой финал. И следом — его финал.
Он может вообще… урод. Выше пояса. А ниже у него все в порядке.
А если он знает меня? Знает Бориса? Может, они вообще друзья и он уже рассказал о нас?
Нет, он не может рассказать Борису, ведь он тоже участник.
Бо-оже-е…
Борис тебе изменил, Люба! Тебе! Изменил! Любимый муж!
И ты собираешься как — то оправдываться перед ним?
Нет! Я с ним теперь даже под одной крышей жить не смогу!
Проверяю сумочку — налички почти нет. На карте осталась половина той суммы, что Борис переводит ежемесячно.
Надо снять.
И уехать в гостиницу. А потом… подать на развод.
— Любовь Андреевна, — скребется в дверь Вика. Наверное, есть вопросы по работе.
— Да? Входи, Вика, — растираю лицо ладонями, дабы скрыть следы слез. — Что у тебя? — поднимаю на нее глаза. Сама знаю, что выгляжу плохо.
— Я хотела спросить… — смущаясь, опускает взгляд. — Сделать вам чай? У меня есть с ромашкой, очень вкусный.
— Чай?
Внезапная забота трогает.
— Давай чай. Составишь мне кампанию?
Улыбнувшись, кивает и убегает. Хорошая девочка. Чуткая.
Через несколько минут приносит на маленьком подносе две чашки, сахарницу и пачку шоколадного печенья.
Садится напротив.
Грею руки, обняв горячую кружку, слепо глядя на столешницу. Она черная, прямо как мое будущее.
— Любовь Андреевна… У вас что — то случилось?
Поднимаю глаза на Вику. Она искренне переживает за мое состояние. За меня.
Чувствую, эта девочка — единственный человек на планете, которому я могу довериться.
— Застукала мужа с любовницей. У него в офисе, — горько усмехаюсь.
— Бориса Сергеевича? — округляет она глаза и рот.
— Мгм.
Второй раз за день мне становится легче. Первый раз там, в лифте, после оглушающей разрядки. Сейчас — от признания, что меня предали.
Глава 11
Нервно поглядываю на часы на панели. Они, как назло, показывают страшные цифры. Сильно опаздываю. Таська будет переживать, что папы долго нет. До сих пор помню ее обреченный взгляд, наполненный слезами, когда оставлял ее в саду в самые первые дни. Уходил с чувством, будто от тела оторван кусок мяса. Без обезбола. Думал, с ума сойду. Ей еще трех лет не было.
Детский сад поначалу для нее был чем-то страшным. Не верила, что заберу. Плакала. Это ее тоненькое «папочка, папочка» и крепко сжимающие шею ручонки — ножом по сердцу.
Потом успокоилась, ходила с радостью. Она и в новый сад пошла как на праздник. Воспитатели попались хорошие.
Движение встало намертво. Час пик.
Именно поэтому я ухожу с работы чуть раньше, чтобы не стоять в пробках и забирать дочь из сада если не первой, то хотя бы не в числе последних.
Сегодня из-за моей незнакомки задержался. Сначала с ней, потом за просмотром видеозаписей.
В кармане лежит флешка. На кадрах лица девушки почти нигде нет, а там, где освещение хорошее, его скрывают ее волосы. Зато со мной остался ее аромат. Уже слабый, но еще чувствуется. Мне нравится.
Прикрываю глаза и представляю ее рядом. На языке — вкус ее губ. Стопроцентная совместимость химических элементов. Давно такого не было. После Виты — ни разу ни с кем.
Шестое чувство подсказывает, что мы еще встретимся. Хочу себе эту женщину. Меня влечет к ней. Сработало как по щелчку — раз, и все. Моя. Мое. Для меня.
Она же тоже не против? Один раз отдалась, дальше — больше.
И никаких других мужчин ей! — посылаю небу установку. — Так и передай!
Муж? — предполагаю наличие. — Любимым не изменяют!
А если бы ты включил голову раньше, Тимур, там, в парке, то уже был бы знаком с этой девушкой и хотя бы знал, как ее зовут! Она и дочке понравилась, что вообще фантастика.
В моем воображении нас теперь трое — я, Тася и та красотка. И между всеми нами — любовь.
Телефон, брошенный на сиденье рядом, звонит.
— Слушаю, Ирина Васильевна, — слегка напрягаюсь, увидев на экране имя Таськиной воспитательницы.
— Тимур Александрович, вы приедете за Тасей? — чувствую волнение в голосе.
— Конечно! Скажите ей, что обязательно ее заберу. Уже еду, в пробку попал. Буду минут через… — кручу головой, оценивая дорожную обстановку. Две полосы стоят плотняком. — Постараюсь побыстрее.
— Она тут рядом, слышит вас, — женщина успокаивается.
— Папочка, я тебя подожду! — кричит малая. — Я знаю, что ты плиедешь за мной!
— Конечно приеду, доченька. Я уже в пути. Как только из пробки выберусь, сразу примчусь.
— Жду! Пока — пока! — слышу в трубке громкие чмоки.
— Я тоже тебя целую, принцесса моя, — растекаюсь от нежности.
С Таськой я в полной мере понимаю, что значит быть папулей.
Дочка — это трепет в груди, постоянное волнение за ее настроение, переживание, что быстро растет и через каких — то десять — двенадцать лет папочка отойдет на второй план, а на первом окажется какой — нибудь дерзкий пацан…
Мне кажется, я не переживу.
До детского сада добираюсь только через сорок минут. Дочь сидит с воспитательницей на лавочке, читают книжку. Других детей нет.
Мне стыдно, что задержался сам и подвел женщину. Тем более, она к Тасе хорошо относится.
— Папочка! — моя кроха ловко соскакивает с лавочки и бежит ко мне, раскрыв руки. Подхватываю ее на лету. Она тут же виснет на мне обезьянкой. Соскучилась.
А как я — то соскучился!
Утыкается носиком мне в шею, щекочет влажным дыханием.
— Ирина Васильевна, простите, что на столько задержался, еле как из пробки выбрался, — извиняюсь перед воспитательницей.
— Ничего, — по — доброму улыбается, — бывает. Но не злоупотребляйте, — шутя грозит пальцем.
— Постараюсь. Давайте мы вас до дома подвезем, — пытаюсь загладить свою вину.
— Поедем, Илина Василевна! — подхватывает Таська. — Папе тоже надо доблые дела делать.
— Да я тут рядышком живу, — смеется воспитательница. — Вон мой дом.
Прощаемся, идем к машине. Дочь крепко обнимает меня за шею.
— Ты чего притихла, Тась?
Обычно она болтает без умолку, рассказывая все, что произошло в садике, с кем она играла, что видела, ела и пила. И конечно же — сколько добрых дел сделала.
— От тебя пахнет вкусненько, — вдруг выдает.
— Туалетной водой же. Я еще утром брызгался.
— Не-ет. Это длугой запах.
Женские духи! Одежда пропахла девушкой из лифта.
— Нравится?
— Нлавится.
И мне нравится. Я эту рубашку стирать теперь не буду.
— От тети из палка так же пахло.
Ты смотри, столько дней прошло, а она помнит запах.
— Ты сделал холошее дело и тебя еще поблызгали? — собрав бровки домиком, заглядывает в глаза.
— Можно и так сказать. А у тебя сколько было хороших дел? — перевожу тему, пока Таська не стала выспрашивать подробности что и как я делал с обладательницей вкусных духов.
