как он опалял меня изнутри.
Он наклонился и поцеловал мой затылок, затем медленно вышел из меня. Я почувствовала пустоту. Он одёрнул мою юбку вниз и потянулся к моей руке.
— Мы закончили? — спросила я в остолбенении.
— Не я. — Он схватил меня своей рукой и вошёл внутрь.
Финн
Я держал наши пальцы переплетёнными, пока вёл её внутрь, отчасти потому, что не хотел, чтобы она упала, а отчасти потому, что боялся, как бы она не сбежала.
В данный момент она была прекрасна и немного безумна, но я знал Джейни МакИнни, и вместе с её грязно-сексуальной улыбкой приходили нахмуренные брови и раскалённое напряжение, которое обычно исходило от неё волнами тепла.
Так что, если сегодняшний день был просто каким-то космическим побочным эффектом или какой-то солнечной вспышкой с именем Джейни МакИнни, небесным трахом, чтобы выпустить энергию, то трёх оргазмов за такой короткий срок могло быть достаточно, чтобы вернуть её на землю. Вернуть ей здравомыслие. Заставить её перестать быть безрассудной.
Я не собирался этого допускать. Потому что, пока она успокаивалась, я чувствовал, что находился на грани. Включённым.
Я привёл её в дом. Он был деревянным, полированное старое дерево сияло в солнечном свете.
— Можно мне что-нибудь выпить? — спросила она.
Я плавно направился на кухню. Наши пальцы так и остались переплетёнными. Я взял пиво из холодильника и протянул ей, но она покачала головой.
— Думаю, я уже достаточно опьянела, — сказала она незнакомым мягким тоном. Но её глаза стали яркими, и она улыбалась мне, так что это было хорошо.
Очень хорошо.
Я наполнил два стакана водой со льдом и передал один из них ей. Блестящие капли воды пролились на её тонкие пальцы. Всё внутри меня кричало: «Возьми её, блядь, сейчас, сейчас, сейчас», и не имело значения, где это будет происходить — в спальне или на кухонном столе. Или на полу.
Она осмотрела кухню, а потом забрела в мою гостиную, и я выдвинул одно из огромных дубовых кресел рядом со столом и сел, ожидая её и сдерживая свои порывы.
Пока что.
— Хочешь поесть? — спросил я. Было время ужина, и меньше всего мне хотелось, чтобы Джейни упала в обморок.
Она замерла на полпути на середине комнаты, повернувшись ко мне спиной и уставившись в гостиную, где таилось Бог знает что.
— Ты всё ещё играешь, — сказала она.
А-а. Точно. Инструменты.
— Я всё ещё играю.
Я не смог расшифровать её реакцию на эту новость. Поскольку не видел её лица. Только её неподвижное тело, лишь волосы, ниспадая, слегка покачивались по спине.
Когда-то музыка была частью сцены, где происходило много плохого дерьма, хотя в то время это казалось хорошим. А то, что у меня на плечах лежал груз размером с Калифорнию, так и было. Музыка была моим выходом из Доджа ещё до того, как я смог уехать.
После этого колледж не помог, но зато помогла армия — на восемь лет. Я вышел оттуда с множеством опасных навыков и с отличным планом. Начал строить и ломать вещи за хорошие деньги, а играть музыку — почти без них.
Потому что через всё это: разочарования, злость, драки и поездки в двухкамерную окружную тюрьму Додж Ран, а затем через песок, пот, смерть, разрушения, падающие бомбы и умирающих друзей проходила музыка.
Потом мой приятель — рейнджер Ник Мерфи, отслуживший шесть месяцев, выпустил меня из армии и втянул в свои бизнес-планы. Планы были грандиозными, начиная с ломбарда, моей специализации. Теперь, почти три года спустя, мы владели высококлассным ломбардным бизнесом, стоившим кучу денег.
Я посмотрел на изгиб спины Джейни и решил, что сейчас не время рассказывать ей об этом.
Она поставила бокал на подоконник и уставилась на мою любимую акустическую гитару.
Для многих людей, выросших в таких городах, как наш с Джейни, музыка была тем местом, где начинались проблемы. Для таких людей, как Данте, это было хорошо. Для таких, как МакИнни, — плохо. Очень плохо.
Джейн
Я не могла убрать с лица глупую улыбку. Стена инструментов передо мной была похожа на какой-то… праздник. Карнавал музыки. Две гитары, банджо, электрическая бас-гитара на подставке, две яркие блестящие гармоники, смотрящие на меня с полки, крепкая скрипка с потёртостями и один робкий, загорелый цимбал. И барабанные палочки.
Это был праздник для музыканта.
Чувство пульсации невесомо пронеслось по моему телу.
Когда мне было десять, моя мама взяла выходной от безумной и организованной работы и привела меня на пляж. Я зашла в океан, и меня подхватила волна. Я оказалась на вершине, случайно оседлав её. На секунду я ужаснулась. Но потом поняла, что могу видеть всё. Всё. Пляж, загорелые тела, яркие бикини и горячий песок. А по другую сторону от меня — только море. Я, волна и синее, синее море. Мой живот замирал от волнения и страха. Я была выше всего этого. Неприкасаемой.
А потом эта чертова штуковина выкинула меня на берег так быстро и яростно, что я перевернулась на спину и упала лицом в песок. Я выбралась на берег, задыхаясь и отплёвывая морскую воду, с кровавыми царапинами на лице, разбитыми ракушками в волосах и песком в глазах.
Но я никогда не забывала, что на одну славную секунду была невесомой и летала.
То же чувство я испытывала и сейчас, глядя на инструменты Финна.
Понятия не имела, почему. Но улыбка зародилась внутри меня, в этом невесомом месте, и я не смогла бы остановить её, даже если бы Папа Римский стоял там с ремешком в руке.
— И барабаны тоже? — спросила я. Это то, на чём он обычно играл на заднем плане, отбивая ритм, под который двигались все остальные. Он кивнул.
— Все они.
— Некоторые вещи не меняются, — мягко сказала я.
— О, я изменился.
Я выпрямилась и облокотилась на подоконник огромного окна, из которого открывался вид на зелёный луг.
— Как?
— Ну, я стал выше.
— Хммм… — я критически осмотрела его. — Ты также сбрил почти все волосы на голове, но оставил много на лице, и ты такой же тихий, как всегда.
Он рассмеялся.
— Я могу говорить. Ты хочешь, чтобы я поговорил?
— Нет, — быстро сказала я. — Не надо.
Он поднял брови.
— Я имею в виду, ничего не меняй. Для меня. Просто будь собой. — Я очень, очень хотела, чтобы он был самим собой. И очень, очень хотела быть в центре его циклона.
Он кивнул, его взгляд блуждал по моему лицу. Я переставила бокал
