Ознакомительная версия.
Кажется, он снова задремал, потому что не слышал, как в палату зашел давешний профессор. Витя очнулся, когда тот уже сидел возле его постели, сгорбившись на детском стульчике.
– Здравствуй, Витя.
– Здрасте! – Он завозился, пытаясь сесть, но Ян Александрович мягко нажал ему на плечо:
– Лежи, лежи. Я просто навестить тебя приехал. Прости, что долго не был, но то дежурство, то в операционной торчал до десяти вечера. Сегодня первый день свободный. Апельсинчиков тебе привез, хочешь?
– Вам что, дома делать нечего?
– Есть чего, Витя. У меня жена красавица и пятеро детей. Но, видишь ли, мне покоя не давала одна вещь все эти дни. Развей, пожалуйста, мои сомнения, признайся, что ты не принимаешь препараты.
– Я? – Трудно было приосаниться, лежа в постели, но Витя постарался придать лицу выражение оскорбленной невинности.
– Нет, я!
– Все я пью, – огрызнулся Витя, – отвяжитесь от меня.
– Видишь ли, какая штука… – Заметив, что дети прислушиваются к разговору, Ян Александрович обернулся и сделал страшные глаза. – Я прикинул на досуге, сколько в тебя химии перекачали. При таких дозах у тебя неминуемо должна была пострадать печень. А она не увеличена.
– Ну и что? Может, я заранее тренировал ее пивом.
Профессор улыбнулся и стал чистить апельсин. Ломаясь, толстая кожура брызгала соком и оглушительно пахла детством и Новым годом.
– Витя, наша дискуссия бессмысленна. Я знаю, что ты не принимаешь таблетки, и ты тоже это знаешь. Сказал бы хоть Агриппине Максимовне, а то она всю голову сломала – ах, какие устойчивые у мальчика палочки, ни одна линия препаратов не действует! Так не изобрели еще, к сожалению, лекарства, которые бы действовали из унитаза, или куда ты там их деваешь. А с капельницами как?
Он сунул дольку апельсина прямо в рот Вите. От неожиданности Сотников раскусил и удивился, что вкусно.
– Так как? Принимаешь или договариваешься с сестрой?
Витя приподнялся на локте и зашептал:
– Нет, сестра ни при чем! Я сразу закручиваю колесико, сам вылеживаю нужное время, будто капаюсь, потом вытаскиваю иголку, быстро сливаю лекарство в полотенце и выношу стойку в коридор, мол, я все.
– Красавчик! – хмыкнул профессор и отломил ему еще дольку. – А почему в полотенце, а не в раковину?
– Чтоб дети не увидели, а то начнут так же делать.
Ян Александрович задумчиво посмотрел на него и тяжело вздохнул:
– Вроде взрослый человек, и не дурак, а ведешь себя как полный дебил. Почему так?
– Я сначала принимал все, что давали. А потом подслушал, как врачи говорят, что мне ничего не помогает, процесс прогрессирует и я все равно умру. Так на фига себя еще травить? Вы не представляете, как от лекарств плохо! Я бы, наверное, давно уже сдох, если бы продолжал глотать эту гадость. И не надо меня уговаривать. Как вы сами сказали, наша дискуссия бессмысленна. Я знаю, что скоро умру, и вы тоже это знаете. Спасибо, что зашли.
Витя отвернулся к стене и натянул одеяло на голову. Профессор продолжал сидеть на детском стульчике, вместо удаляющихся шагов Витя услышал щелканье замков дипломата и шорох бумаги. Выдержав, наверное, полчаса, Сотников рывком сел в постели. Ян Александрович невозмутимо читал толстый фолиант. Покосившись на Витю, он быстро перевернул страницу и снова уткнулся в текст.
– Ну? Что вы тут сидите?
– Жду, когда ты захочешь поговорить.
– А если не захочу?
Профессор пожал плечами:
– Я никуда не тороплюсь.
– А как же жена-красавица?
– Она поймет.
– Слушайте, на хрена вам это надо? Что вы лезете ко мне? Шли бы вы, а?
Ян Александрович захлопнул книгу и улыбнулся:
– Кажется, начинается разговор. Так вот, Витя…
– Расслабьтесь, сколько бы вам Сумарокова ни отвалила, свои бабки вы отработали. Идите домой, к жене и детям.
Профессор снова улыбнулся, на этот раз немного хитро.
– Уж не знаю, Витенька, обрадую я тебя или огорчу, но я сам по себе приехал.
– Слушайте, да что вы примотались? Дайте сдохнуть спокойно уже!
– Я скажу тебе совершенно честно, почему я тут. Видишь ли, мальчик, у меня пятеро своих детей. Отец я так себе, даже не каждый день их вижу, но очень хочу, чтобы у них все было хорошо. И я суеверно думаю, что если помогу какому-нибудь ребенку, то Бог сжалится надо мной и поможет моим собственным детям. Понимаешь? А потом за годы воспитания детей я так накачал отцовские чувства, что произошел, как говорится в философии, переход количества в качество. Мне теперь все дети кажутся немножко моими.
Витя демонстративно оглядел профессора:
– Ну, вы мужчина видный, может, во многих случаях так оно и есть.
– Не остри. Значит, дорогой мой, ты уверен, что скоро умрешь и медицина бессильна тебе помочь? А Агриппина Максимовна, видимо, злобная и глупая старушонка, которая ничего не понимает в туберкулезе и прописывает тебе лечение с единственной целью отравить последние денечки, так?
– Нет, не так!
– Выходит, она нормальный врач и назначает нормальные эффективные средства, которые ты не пьешь, потому что не можешь перетерпеть тошноту. Либо так, либо эдак, выбирай, что тебе больше нравится.
– Она просто не имеет права меня не лечить. Назначает, потому что так полагается.
– Милый мой, фтизиатр с шестидесятилетним стажем имеет право на все, что угодно! Ей бояться нечего. Бабка ради тебя ходит в библиотеки, даже лазает в Интернет, выискивая наилучшие комбинации препаратов, но ты плоды всех ее усилий спускаешь в унитаз! Причем как в прямом, так и в переносном смысле. Господи, да как в твою голову пришла идея, что ты смыслишь в туберкулезе больше, чем человек, проживший в нем долгую жизнь? Тебе не ай-ай-ай? Знаешь, что я тебе еще скажу?
Профессор обернулся и заметил, что дети, усердно изображая игру с машинками, на самом деле внимательно слушают их разговор.
– Ребятки, я вас прошу, поиграйте в холле минут пятнадцать, у нас секретный разговор. Давайте, давайте.
Он встал и, растопырив руки, как наседка крылья, вытеснил детей в коридор.
– Так вот, Витя, юный человек не способен понять, что умирает. Почему, ты думаешь, в армию берут в восемнадцать? Именно поэтому – пацаны идут в бой, твердо зная, что с ними ничего не может случиться. Не важно, что соседа убило, а командира разорвало на куски! Лично он останется цел и невредим. Даже видя смерть каждый день, восемнадцатилетний боец уверен, что она заберет кого угодно, только не его. И ты тоже не принимаешь смерть всерьез.
Сотников хмыкнул.
– Да, ты знаешь, что скоро умрешь, но подсознательно считаешь смерть временным явлением, игрой. Поэтому так легко относишься к своей болезни. Опомнись, Витя!
– Зачем? Чтобы мне было страшнее умирать?
Ознакомительная версия.
