пол. Еще немного поднажми!».
Время… Недавно ведь трындел о важности бережного отношения к бездушному понятию. Мол, мы так нерационально расходуем ресурс, считая, видимо, что драгоценные минуты цикличны и бездумно просранные один раз, они вернутся к нам сторицей, дабы восполнить глупую потерю и дать возможность все исправить, начав с того же места, стерев ластиком прежние помарки.
Маяк… Мой старый дом… Вотчина и маленькая Родина…
Сын всхлипывает и звонко вскрикивает, когда я неосторожно наезжаю передними колесами на невидимый бугор.
— М-м-м! — я вижу, как она подтягивает к подбородку ноги и нехорошо закатывает ставшие бесцветными глазами. — Мы приехали? — Ася тихо стонет.
— Нет.
Оставить сына я могу с людьми, которым безгранично доверяю, и с теми, у кого есть солидный опыт в обращении с непоседливыми крохами.
— Что ты… — она приподнимается, когда я, раскрыв заднюю дверь, протягиваю руки к сыну. — Нет, нет, нет! — визжит, пока вытаскиваю Тимку из установленной между кресел автомобильной переноски. — Пожалуйста. Не отдавай его! Я больше так не буду. Костя-я-я-я!
Хлопок двери отрезвляет разум и вынуждает действовать решительнее. Жена колотит ногами по салону, раскачивая тяжелый крупный корпус. Откуда вдруг такая сила? Без конца оглядываясь на шатающуюся машину, направляюсь к воротам, за которыми находится знакомый до мельчайших подробностей старый двор. Вот, например, высокие цветы с желтыми головками, стеблями от которых меня стегал по заднице отец, когда я вел себя, как бешеная сволочь: бездушно издевался над слепым чудаком, корча папе рожи и вращая растопыренными пальцами у носа, изображая дурачка, выкручивающего небольшие дули. А там был летний домик для Пирата, его сторожевая будка, склепанная наспех и кое-как, в которой он, помалкивал, лишь изредка поскуливая, и прикусив язык, отсиживался, когда со своих гулек возвращался в отцовские пенаты.
«Еще пять дней в городе. Увидимся?» — припоминаю содержание сообщения, которое получил сегодня утром. Все же я скотина! Хороший повод подобрал для свидания с тем, кому намедни дважды нагло отказал…
— Ярослав! — поднимаю голову и устремляю на улыбающегося мне мужчину с одной рукой свои глаза. — Добрый вечер! Тише-тише, — одновременно с этим укачиваю разбушевавшегося на моей груди ребёнка. — Ты…
— Я бы обнял тебя, Костя, но вижу ты уже в объятиях. Что там за шум? — он отвлекается и заглядывает мне через плечо. — Кому так не терпится? — моя жена с остервенением давит на автомобильный сигнал, разрывая мерзким воем перепонки, а Горовой прищуривается, покачивая головой. — Кто-то очень сильный? Кого в заложники взял? Ну, здравствуй, старик, — протягивает свою здоровую правую ладонь. — Как дела?
— Мне нужна помощь, — выдаю рукопожатие и отвожу глаза. — Жена спит?
— Детское время, Красов. У них с ребятами разгул. Даша! — он голосит себе за спину, не отворачиваясь от меня. — У нас тут гости, кумпарсита!
Она… Она… Старшая двоюродная сестра Юлы… В девичестве Смирнова… Мать троих детей, по совместительству любимая жена вот этого героя. Не она, не она, не Юля… Всего лишь Дарья — её сестра!
— Э-э-э, — не торопится Горовая, ступает мягко, то и дело отставляя зад. — Неужели? — подмигивает и ярко улыбается. — Привет-привет! И, как всегда, без предупреждения. Входи! Чего вы там столпились? Глеб, а ну-ка, тише-тише, — обращается к сыну, обнимающему ее колени. — Яся, позови его. Иди туда, — снимает детские ручонки, освобождая свои ноги.
«Костя! Костя! Пожалуйста…» — кричит жена, когда не бьет по «голосу» моей машины.
Тонированные стекла не дают возможности рассмотреть то, что происходит внутри салона, но фантазия нашептывает мне, что Ася поднялась. Она, наверное, сидит на заднем кресле и кричит, вырывая с корнем волосы. Я вижу будто наяву ее густые локоны, струящиеся по плечам и поднимающиеся на затылке. Она, наверное, похожа сейчас на смертельно раненую китовым гарпуном русалку, стремительно идущую на дно, но не желающую умирать, всплыв кверху рыбьим пузырем.
— Привет, Костя! — Дарья раскрывает руки и, отодвинув мужа, обнимает меня, прижавшись грудью к спинке Тимки. — Мы скучали! Красивый такой, поджарый. Ты похудел, Красов?
Убежден, что нет. Возможно, это лунный свет!
— Привет, Дари-Дори, — отвечаю ей.
— А это кто у нас такой тепленький и очень говорливый? — отстранившись на одно мгновение, рассматривает темечко, которое я прикрываю своей ладонью, поблескивая обручальным, твою мать, кольцом.
— Это мой сын.
— Сын? — Горовая наклоняется, просовывая личико между мной и мордашкой барбосёнка. — Привет, детка. Как тебя зовут? А где…
— Тимофей. Его имя Тимофей, Тимоша, Тима, Тимка. Ребята…
— Что-то случилось? — Даша настораживается и устремляет на меня глаза.
«Не смей! Не отдавай его! Я буду хорошо себя вести. Боже мой! Господи! Ма-ма! Ма-мо-чка! Прости меня. Костя, Костя… Я больше так не буду. Всё, всё-всё поняла. Верни его! Не отдавай, он ведь твой. Тимофей — твой сын!» — визжит жена, хлопая ладонями по тёмным стеклам. — «По-жа-луй-ста! Иди сюда…».
— Кто там?
— Вы можете не задавать вопросы?
Даша, округлив глаза и раскрыв рот, поглядывает на Ярослава, который не отводит от меня глаза.
— Что ты хочешь? — Горовой бережно оттаскивает от меня жену, прихватив ее за локоть своей левой бионической рукой.
— Присмотрите за ним, пожалуйста. Это ненадолго! — внезапно уточняю важный фактор времени.
— Кто это, Костя? — встав на цыпочки, Даша рассматривает странную картину, которую для них играет закрытая в моей машине приболевшая Мальвина.
— Жена! — шумно выдыхаю.
— Жена? — изумление и неприкрытый шок? — Яр, ты… Когда? То есть… Красов, ты, что, женат? Давно? Товарищ, ты что-то об этом знал?
— Пожалуйста, — оттаскиваю от себя Тимошку и передаю ей. — Здесь его вещи, — протягиваю Ярославу сумку. — И… Я позвоню. Хорошо?
— Он голодненький? — Даша придавливает носик-кнопочку ребёнку. — Боже, какой он милый. Просто загляденье! А глазки темненькие. На папочку похож, да? Бу-бу-бу! Ты папин принц, боец? Ясенька, помоги мне с сумкой, солнышко. Вот так…
— Здравствуйте, — девчушка десяти-одиннадцати лет совершает неглубокий книксен. — Симпатичный малышок! — подпрыгнув, смотрит на странно присмиревшего Тимошку, сейчас рассматривающего незнакомую обстановку.
— Все, девочки, заходим в дом. Уже поздно! Даш, займись-ка этим пареньком. Он, наверное, намочил штанишки, — подмигивает своим женщинам Ярослав и, обойдя жену и моего ребенка, закрывает за собой дверь. — А теперь серьезно. Цыц-цыц-цыц, детвора! — наигранно рычит, пугая шумную ватагу, которую оставил позади себя. — В чем дело? — и снова устремляет на меня глаза.
— Нам нужно в больницу, — трусливо пячусь, отхожу назад.
— Что произошло?
— Аппендицит, наверное. Я не знаю, — передергиваю плечами, пятерней расчесывая свой затылок. — Не задерживай меня. У нее идет кровь и проклятый жар замучил. А изо рта выплескивается сплошной бред и гребаная ересь. Я ни хрена не понимаю из того, что она лепечет. Зато пылает, как раскаленная духовка, и ничего не соображает, — трещу, не
