Несмотря на то, что рассвет еще не наступил и дом был погружен во тьму, всей семье предстояло бурное пробуждение. Джей знал теперь гораздо больше, чем прежде, но на некоторые важные вопросы еще осталось получить ответы, в том числе почему кейс, полный чертовски важных документов, был спрятан в пещере и почему он сам спрятал его там, если он действительно Джей Бэбкок.
Среди прочего в чемоданчике находилась копия многостраничной стенограммы судебного процесса и личный дневник Ноя Бэбкока. Лежало там также письмо Ноя, в котором говорилось, что документы должны быть переданы на хранение его сыну Джею и что тот должен предать их гласности, если с Ноем что-нибудь случится.
Когда Джей шел по пустынным коридорам притихшего дома, иссиня-черное небо стало медленно приобретать предрассветный лавандовый оттенок. Держа в руке чемоданчик, Джей с быстротой и грацией рыси взбежал по задней лестнице и, очутившись в южном холле, увидел бледный свет, сочившийся из-под двери спальни Уоллис. Джей не знал, бодрствовал ли там кто-нибудь или это был свет восходящего солнца, но это едва ли имело значение. Не о деликатности он сейчас заботился.
Дверь открыл Эл — открыл ровно настолько, чтобы увидеть, кто за ней.
— Джей? — Эл явно насторожился. — Уоллис сказала, что сегодня ты ночуешь у Софи.
Джей лишь на секунду удивился, увидев стройного красивого ученого в спальне матери. Он всегда подозревал, что их отношения выходят за рамки дружбы, и, быть может, даже порадовался бы тому, что они обрели друг в друге счастье, если бы не предчувствие грядущей катастрофы. Джею было так омерзительно то, что предстояло сделать, что он предпочел бы уйти и забыть о своей находке. Но в дело были вовлечены безвинные жертвы, И ему самому было жизненно важно выяснить, кто он и что с ним сделали. Кроме того, существовал еще Ной. Вполне вероятно, что отец тоже оказался жертвой чудовищного заговора, если это был заговор.
— С Софи все в порядке? — спросил Эл.
— Да, с ней все хорошо. — Джей был решительно настроен не отклоняться от главного. Он звонил Уоллис из больницы и дал полный отчет о состоянии здоровья Софи. — Моя мать не спит?
— Спит, но я разбужу ее, если у тебя что-то важное.
— Да, важное, но сначала нам с вами нужно поговорить наедине.
Необозримая французская кухня была окрашена нежно-розовыми лучами занимавшегося рассвета. Эл шел босиком, в халате, который, не исключено, принадлежал Ною. Джей смутно припоминал, что герб на кармане был знаком Бэбкоков, но не испытывал никакой ревности к человеку, который, очевидно, занял место его отца. Он не испытывал вообще ничего, кроме желания понять, как мирные, казалось бы, гуманные люди могли совершить столь невероятное деяние ради... ради чего? Ради процветания корпорации?
Эл тут же стал варить кофе, уверяя, что без этого у него и сердце не заведется. Джей наблюдал, как его старший собеседник старался изображать веселость, но никак на это не реагировал. Было видно, что Эл прекрасно ориентируется на кухне, но тот ничем не выдал знакомства с предметом, который Джей водрузил на большой разделочный стол, царивший в центре помещения.
Закипающий кофе распространял приятный аромат и мирно булькал, что создавало режущий контраст с тиканьем бомбы. Эл с дымящейся кружкой в руке обернулся, и Джей покачал головой. «Надо бы дать Элу выпить свой кофе, — сказал он себе. — Даже предатели имеют право на исполнение последнего желания, прежде чем раздастся команда "Пли!"». Однако больше он медлить не мог и, открыв кейс, кивком подозвал Эла.
— Вы сейчас прочтете эти бумаги, — сказал он. — Страницы с загнутыми уголками — ваши свидетельские показания. Пометки на полях принадлежат Ною.
«Вы ведь помните Ноя», — добавил он про себя не без горького сарказма.
Эл поставил кружку и взял в руки бумаги.
— Суд по делу о «Тризине-би»? Это было сто лет назад. Тогда все оказалось немного хуже, чем просто халатность при исполнении служебных обязанностей.
Джей кивнул.
— Вольно вам, конечно, называть «халатностью при исполнении служебных обязанностей» непоправимый ущерб, нанесенный психике человека. Каков был диагноз истца? Паралитическое слабоумие? Впрочем, какая разница, если Бэбкоки выиграли дело, правда, Эл? Это была великая победа — спасибо вам за ваши показания.
Эл бросил на него холодный, убийственный взгляд. Капкан уже захлопнулся, но он этого еще не осознал.
— Суд решил дело в нашу пользу, — сдержанно ответил он. — Истец страдал слабоумием до того, как начал принимать «Тризин-би». Наш антидепрессант был ни при чем, и суд не признал, что мы допустили халатность. — Он швырнул бумаги на стол. — Вот о чем свидетельствуют эти документы.
— А Ной говорит другое. Прочтите его пометки.
— Ной? Какое, черт побери, значение может иметь то, что говорит Ной? Он уже ничего не соображал. Его собственный мозг отмирал. У него были слабоумие и паранойя. Ему повсюду мерещились заговоры.
Джей почувствовал в виске тупой толчок — приближался приступ сокрушительной головной боли.
— Вы солгали под присягой, Эл. Вы солгали. Вы подменили статистические данные и дали ложные показания, вы лжесвидетельствовали, чтобы не допустить приговора, который разорил бы компанию и, хуже того, погубил бы ее репутацию. «Тризин-би» пагубен для людей — он разрушает их мозги, тела, их жизни, — но вы ушли из-под суда безнаказанными.
Эл схватил бумаги и смял их в кулаке.
— Ты хоть представляешь себе, что сделают эти документы с компанией, с твоей матерью? С тобой, Джей?
— Я знаю, что они сделают с вами, и, если не получу кое-каких ответов, пущу их в ход. — Он выхватил из-под стопки бумаг письмо Ноя. — Похоже на угрозу? Это и есть угроза. Я сделаю их достоянием гласности, Эл, так же как, вероятно, пообещал своему отцу сделать Джей Бэбкок.
— Так же, как Джей Бэбкок? Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу знать, кто я.
— Ты Джей Бэбкок.
Болезненная пульсация в голове усиливалась. Было ощущение, что через глаз протягивают раскаленную проволоку. Джей прижал повязку рукой, зная, что это все равно не поможет — ничего не поможет.
— Тогда кто тот человек, который ворвался к Софи? Человек, который постоянно мерещится ей?
— Понятия не имею.
— Лжете! Это подлая ложь, Эл.
— Нет! — так же бешено закричал в ответ Эл. — Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать, но задавай мне лишь те вопросы, на которые я могу ответить.
— Почему вы хотите, чтобы я убил Софи? — Джей сорвал повязку с глаза, и боль стала вдвое сильнее. Он больше не мог кричать. Даже еле слышный шепот давался ему с трудом. — Зачем я ношу эту повязку, если с моим глазом все в порядке? Что вы со мной сделали?
