Раз Кэтрин услышала за дверью приглушенные звуки. Она открыла дверь и увидела огромные глаза Клер и Кэти. Они стояли на пороге в своих белых передничках и ботиночках с пуговками и говорили, что хотят увидеть папу и пожелать ему выздоровления.
Кэтрин отрицательно покачала головой.
– Не сегодня, дорогие. Папа спит, и нам нельзя его будить. А завтра он обязательно поговорит с вами.
Девочки послушно удалились; эти две темные головки были так похожи на голову больного, что Кэтрин не смогла сдержать слез. Ее пронзило чувство страшного одиночества. Ведь человек, лежащий в постели, мог покинуть ее; в эти скорбные минуты его неподвижное тело казалось таким чужим, далеким…
Кэтрин подошла к зеркалу, чтобы причесаться и надеть свежую накрахмаленную косынку. Ее испугало собственное отражение в зеркале. Надо привести себя в порядок. Чарлзу, когда он проснется, не понравится, как она сейчас выглядит.
Рано утром снова приехал доктор Джоуэрз. На этот раз он задумчиво покачал головой, явно давая Кэтрин понять, что не ожидает ничего хорошего. Он высказал мнение, что неплохо было бы послать за сэром Генри Томпсоном: если тот согласится приехать, они узнают еще одно мнение, причем такого крупного специалиста. Если в скором времени лихорадка не прекратится, то это может скверно повлиять на сердце.
– Значит, надо немедленно послать за сэром Генри, – решительно сказала Кэтрин.
– Не стоит так волноваться, миссис Парнелл. Утром картина может быть совершенно иной, – успокоил ее старик и добавил, что неплохо было бы нанять сиделку, иначе Кэтрин заболеет сама.
Кэтрин не стала тратить время на возражения. Она просто ответила, что не намерена уходить от постели мужа до того, как опасность минует окончательно.
Она задумалась о том, что сказали бы покинувшие Парнелла друзья, увидев его в таком состоянии. И ей страстно захотелось, чтобы они испытали хоть каплю угрызений совести. Ибо именно они довели его до того, что он слег. Ей хотелось, чтобы все увидели сейчас Чарлза: и этот жестокий старый орел Гладстон со своими нонконформистскими взглядами, и Чемберлен, подло предавший Чарлза несколько лет назад, и даже Вилли, гнусный сводник и обманщик, который из-за своего мстительного характера был готов пойти на любую подлость. Тут она подумала и о себе. Она тоже виновата в болезни Чарлза. Самим фактом своего существования. Ведь несчастный все время находился в страшном напряжении, разрываясь между любимой женщиной и любимой страной.
Она протянула руку, чтобы поправить под ним простыню, и вдруг совершенно неожиданно он открыл глаза. Его взгляд был абсолютно ясен и чист. Он посмотрел на нее своими умными глазами и ласково произнес:
– Кэт.
– Ну как, боль проходит?
– По-моему, да.
– Может быть, ты что-нибудь съешь? Ну совсем немного? Ложечку бульона?
Он с трудом повернул голову.
– Полежи рядом со мной. Это единственное, чего я хочу.
Ей пришлось убрать с постели Гроуза, который весьма неохотно спрыгнул на пол и лег возле камина. Кэтрин вытянулась рядом с Чарлзом и взяла его за руку. Она испугалась, до чего же горячей была его рука, но он крепко сжал ее пальцы. Так он делал очень часто, когда они сидели бок о бок… И еще он всегда сжимал ее пальцы, собираясь расстаться с нею.
Она с трудом улыбнулась ему и увидела на его пересохших губах ответную улыбку.
– Поцелуй меня, – проговорил он. – А потом я постараюсь заснуть.
Она нежно поцеловала его. Его веки медленно смежились, по-женски длинные, густые, черные ресницы упали на ввалившиеся щеки. Дыхание его участилось. Она не поняла, уснул он или впал в кому. И даже не услышала, как он перестал дышать. Она лишь почувствовала, как пальцы, сжимающие ее руку, разжались и его рука безжизненно упала на простыню.
Кэтрин села на кровати, боясь потревожить его и совершенно неспособная постичь, что на этот раз он расстался с ней навсегда.
И вот наконец они пришли – эти суровые, непримиримые люди с упрямыми, искаженными горем кельтскими лицами. Перед ними стояла она, Кити О'Ши – женщина, которую они ненавидели и оскорбляли. И все же перед ними стояла не расчетливая потаскуха, не зловредная колдунья, соблазнившая их вождя, а беззащитная и уже немолодая женщина, страдающая от невыносимого горя.
Только теперь они осознали, что она всегда была беззащитна. И хотя она стала невольной причиной того, что ирландский вопрос был отложен на много лет, хотя на ее совести были кровопролития и насилие, все равно она оставалась совершенно невинной.
И они скажут ей об этом, ибо они – ирландские джентльмены. Но было уже слишком поздно для раскаяния и угрызений совести. Они неуклюже передадут ей слова мистера Гладстона о том, что перестало биться одно из самых благородных сердец в Англии.
Без всяких извинений они заявили ей, что им придется увезти тело их лидера на родину.
И с безжалостной логикой они передали ей слова Чарлза о том, что он обещал быть в субботу в Ирландии. А он всегда сдерживал свое слово. И она, как и все, должна знать об этом.
Ей пришлось выслушать их, глядя в белое, такое близкое и любимое лицо, и попрощаться с ним навсегда. Ей придется распрощаться навеки с белой розой, лежащей в конверте у него на груди, с перстнем, на котором переплетены буквы «К» и «Ч», так и оставшемся у него на пальце. Эти две вещи, столь дорогие ее сердцу, он увезет с собой в последний путь, в последнее свое путешествие через Ирландское море. Ей хотелось, чтобы Чарлз узнал о том, что наконец она сдалась, что она позволила Ирландии завладеть им полностью. И ирландская земля нежно примет его в свои объятия, а она никогда больше не ляжет рядом с ним…
ДОРОТИ ИДЕН О СВОЕМ РОМАНЕ «НИКОГДА НЕ НАЗЫВАЙ ЭТО ЛЮБОВЬЮ»
Как я задумала написать эту книгу? Мне хотелось написать о какой-нибудь знаменитой истории викторианской эпохи, но когда мне предложили написать историю любви Парнелла и Китти О'Ши, я решила, что из этого получится просто еще одно повествование о жалкой любовной интрижке, и я поначалу выкинула эту мысль из головы.
Тем не менее случилось так, что я несколько раз побывала в Ирландии и прониклась глубоким интересом к ее истории, которую я постепенно начинала видеть глазами поэтов: я видела мрачную, печальную и тихую страну с развалинами старинных замков; я слышала ее баллады, ее велеречивых людей, особенно нынешних, уже пожилых патриотов, неистово влюбленных в свою родину. По иронии судьбы для них свобода Ирландии оказалась ее смертью – смертью этой старинной, роковой, беспокойной, многострадальной и поэтической земли. Ведь когда больше нет врагов, нет мучеников, в которых так нуждается народ, то жизнь становится монотонной, скучной и слишком практичной.
