инвалидное кресло, и приходилось делать все больше остановок: передохнуть и отдышаться. Лина старалась под разными предлогами приходить домой все раньше, до того, как Яна накроет боль. Он никогда не говорил о ней. Но Лина безошибочно определяла ее по взмокшему лбу, белым губам и неподвижному взгляду.
После укола морфина муж засыпал. Лина открывала ноутбук и рассылала данные его медицинской карты всем знаменитым онкологам, которых только отыскала. Нужна была тень надежды, чтобы впиться в нее зубами и вырвать мужа из объятий смерти, которые сжимались вокруг него все крепче. Нестерпимо было видеть, как Ян скрывает тошноту и рвоту, которая мучила его после приема лекарств, как маскирует отсутствие аппетита и вымучивает оправдания туманному сознанию, как терпеливо переносит боль, дожидаясь действия препаратов. И ничего... В ответ Лина получала соболезнования и легкое недоумение, что Ян еще жив. Ведущие онкологи опустили руки, и отошли в тень.
В конце январе мягкая погода испортилась. Шквальный ветер и шторм лишили прогулок. Лина накрывала обед на закрытой террасе и усаживала Яна в кресло, которое прятала в уютной нише живой изгороди, защищённой от сквозняков. Она садилась на низкую скамейку в его ногах и читала вслух, единственный отклик внешнего мира, биржевые новости, которые ещё интересовали деятельный, аналитический ум. Когда Ян терял интерес к котировкам, он просил почитать английских классиков.
Вокруг сгущались сумерки, давили на зыбкий островок света, заставляя прерываться на плывущей строке. Лина опускала голову на укрытые пледом колени и бездумно глядела в необъятную даль. Крик чаек долетал обрывками потерянных фраз, обёрнутых клочками пены, украденных ветром с шапок волн, что мощно врезались в волнорез и рассыпались брызгами. Ян молчал; гладил её волосы и перебирал пряди негнущимися пальцами. В темном небе вызревала луна, прокладывала по воде серебрянные царапины. Одна за другой над головой зажигались колючие звёзды.
– Пора, спать, – глухо произносил Ян, и Лина послушно вставала, подбирала книги и относила в дом, спасая от ветра и влаги.
Ночи напролет, Лина держала мужа в объятиях, как несбыточного ребёнка, прижимала к сердцу и слегка баюкала, пока не уснёт. Она вслушивалась в прерывистые и хаотичные вдохи-выдохи, неосознанно считая тяжелые и затрудненные. Приподнимала Яну голову повыше, все сложнее отыскивая положение в котором дыхание выровняется и размеренно зазвучит, как неумолимый ход часов. Укрытая темнотой, Лина позволяла накатиться слабости и отчаянию, чтобы на рассвете едва открывались сонные глаза, ослепительно улыбнуться и поблагодарить Бога за новый день.
Горько-сладкие, печальные и уютные минуты просачивались в песок и постепенно испивались до дна. Ян перестал подниматься с постели. Лина продолжала читать – рассказывала биржевые новости, когда он впадал в забытьё. Но Ян просыпался всё реже. Иногда за много дней открывал глаза, только, когда нуждался в новой дозе обезболивающего. Лина задёрнула во всем доме шторы и спала рядом.
– Почему ты в кровати, еще ночь? – спрашивал он, вдруг приходя в сознание.
– Да, милый, еще ночь, спи, – ловила Лина беспокойную ладонь и сжимала, успокаивая.
Ранним утром, сильный мартовский луч отыскал в шторах лазейку и упал на смеженные веки. На тумбочке тихо пропищал таймер, обозначив время очередной инъекции. Лина не шевелилась. Вслед за солнечным светом она ласкала взглядом расслабленные спокойные черты. Широко открыв глаза, видела перед собой статного мужчину, который застыл вполоборота у сиротливого полотна на задворках второсортной выставки. Он безошибочно разыскал его среди нагромождения посредственности – он один знал, где искать. Лина не дышала, боясь сморгнуть миг, когда мужчина повернется и протянет крупную красивую ладонь. Но, вместо этого, стены рухнули, ветер взвил волосы и соленые брызги легли на лицо: все потонуло в свете и тепле. Слегка расставив ноги, мужчина твердо стоял на корме белого судна и заразительно смеялся. Его глаза щурились и вглядывались глубоко-глубоко. Губы улыбались и насмешливо складывались в вопрос. Лина опустила подбородок в короткие седые волосы. Она знала ответ.
И время застыло, отступило перед калейдоскопом не оконченных картин, наполненных утраченной магией – если бы.
