Хорошо, что впереди встреча с юристами и Лисиной, и я переключаюсь на эти мысли, встраивая новую стратегию поведения.
Мои защитники в один голос утверждают, что Лисиной придется очень постараться. Чтобы повесить на меня факт умышленного доведения до смерти, но несмотря на это, никто из них так и не сказал, что мы можем избавиться от этого аргумента еще на берегу.
Плохой знак.
Так что, на встречу в назначенное время — она проходит на нейтральной территории в конференц-зале элитной гостиницы — я еду совсем не в радужных чувствах.
У меня в арсенале отсутствие Призрака как потенциального отца Даши, перекрытый финканал Лисиной и моя осведомленность о ее планах с Шевелёвой.
Но все равно крайне неспокойно на душе.
Было бы классно просто так заполучить какой-то Абсолютный аргумент, который бы раз и навсегда закрыл эту историю, а заодно лишил Лисину всех ее ядовитых зубов.
В конференц-зале уже все в сборе — мои юристы (их двое), Лисина со своими тремя, и отец Гарика. Я не видела его… даже уже не знаю сколько. Выглядит он почти так же плохо, как выглядел Гарик в последние месяцы жизни — такие же впалые щеки, синяки под глазами и глубокие морщины на лбу.
Несмотря на то, что за все время, что я была с Гариком, мы с его отцом обмолвились едва ли больше чем десятком слов и он почти что чужой для меня человек, искренне хочется верить, что с ним ничего серьезного.
Мы рассаживаемся напротив друг друга, но юристы противоположной стороны просят подождать еще одного человека, чье присутствие крайне важно для сегодняшней встречи. У Лисиной такой вид, будто она уже празднует мое поражение. Нужно признать, что держится она на все двести, и никак не дает понять, что отсутствие денег Бакаева подбило под ее планами почти все опоры.
Я же спокойно сижу на своем месте за столом и готовлюсь принимать удар с высоко поднятой головой. Так что, когда в зале появляется Шевелёва, немного порчу триумф Лисиной своим абсолютно непроницаемым лицом. А вот она, видя мое спокойствие, явно начинает нервничать и о чем-то шептаться со своей сообщницей, у которой на лице написано, что она пришла обвинить меня во всех смертных грехах. В особенности в тех, которых еще не придумали.
— У нас есть доказательства того, что госпожа Мария Лисина знала о тяжелом физическом состоянии своего мужа, — заводит юрист моей свекрови, одновременно кивая на севшую рядом Шевелёву. — Покойный Игорь Лисин нуждался в срочной пересадке костного мозга. Ему нашли подходящего донора и если бы операция был проведена вовремя, он имел бы все шансы на выздоровление. О чем госпожу Марию Лисину и предупредила его лечащий врач. Мария Лисина знала обо всех последствиях несвоевременного лечения и злонамеренно отговорила мужа от медицинской процедуры, которая могла спасти ему жизнь!
Я изо всех сил закрываю глаза.
Потому что это снова… слишком больно.
— Очень громкие обвинения, — говорит один из моих юристов. — Громогласные. Есть какие-то реальные свидетельства или только голословные заявления?
Мне даже не нужно открывать глаза, чтобы «увидеть», как на своем месте немного приподнимается Шевелёва, как она поправляет волосы и готовится говорить.
А потом начинается какой-то дикий возврат в прошлое на ускоренной записи.
Как будто меня посадили на тележку на самую вершину американских горок, о машинка поехала не вперед, а назад. По тем же рытвинам и над теми же пропастями, и, оказывается, что это намного страшнее, чем если бы я видела все это собственными глазами.
— Игорь… — У Шевелёвой такой надрывный тон, словно она вот-вот разрыдается, и я все-таки приоткрываю глаза, чтобы видеть весь этот спектакль. Хотя, если совсем откровенно, она действительно кажется взвинченной. — Он боролся за жизнь до последнего! Я была с ним с самого первого дня, как он узнал о своем диагнозе, и я знаю, что он не хотел сдаваться!
— Есть медицинские документы, — юрист Лисиной показывает на высокую топку папок перед собой, — доказывающие, что покойный Игорь Лисин не пропускал посещение врача, исправно выполнял все рекомендации на протяжении почти трех лет, и даже прошел альтернативный курс лечения, который дал прекрасный результат. Ничто в поведении Игоря Сергеевича не указывало на то, что он обирается сдаваться или опускать руки.
— Мы все знаем, что смертельно больным людям иногда нужно время, чтобы… — Мой юрист пытается защититься, но его грубо перебивает Шевелёва.
— В практике работы с раковыми больными есть обязательное посещение психолога. Людям тяжело справляться с этим горем и им нужна поддержка, в том числе — группы таких же тяжело больных. Игорь посещал их регулярно, и есть все подписанные свидетельства врачей о том, что до момента, пока… супруга не придумала авантюру с поездкой, он был абсолютно стабилен и хотел бороться. Он с нетерпением ждал подходящего донора. И… у него было столько планов. Если вы посмотрите, какое безумное количество проектов, которое он пытался запустить, то поймете, что это были планы человека, не готово добровольно уходить из жизни. Не так быстро! Не попробовав все варианты!
Гарик действительно хотел жить.
Он брал что-то разбитое и непригодное для использования, а потом делал из этого конфетку. И всем этим в итоге стала распоряжаться я, потому что каждый удачный проект Гарик делал частью «ОлМакс». В том числе и парочку стартапов, которые не имеют никакого отношения к пищевой промышленности — нашему основному профилю.
У него все получалось.
Потому что он никогда не сдавался и не боялся трудностей.
Я прошу дать мне стакан воды, потому что мысли в голове становятся вязкими. Все эти разговоры, господи… Я начинаю сомневаться в том, что видела своими глазами и слышала собственными ушами. Если послушать Шевелёву, получается, что все его планы споткнулись об меня.
Что я действительно стала тем «лежачим полицейским», об которого споткнулась его жизнь.
— Когда пришло подтверждение о том, что найден подходящий донор, — продолжает Шевелёва, — Игорь собирался подать на развод. Хотел оставить жну генеральным директором, назначить ей небольшое содержание, а все активы передать в фонд… своей матери.
Наверное, мне был нужен этот ледяной душ.
Потому что только он и приводит меня в чувство.
— Это ложь, — говорю все еще немного липким от волнения языком. — Гарик никогда бы не отдал матери ни одной акции «ОлМакс». Он знал, что она никогда не стала бы вкладывать душу в его дело. Потому что максимум, что могла бы сделать Лисина — это перепродать «ОлМакс» господину Бакаеву, который давно хочет поглотить нас как своих первых конкурентов.
— Доказательства? — багровеет Лисина. — Надеюсь, у тебя есть какие-то свидетельства, потому что все это — бред и профанации!
— У меня нет доказательств, Анна Александровна, — я нервно передергиваю плечами. — Потому что мне и в голову не могло прийти, что придется отстаивать свою невиновность. В отличие от вас, я не храню каждую бумажку, чтобы потом обменять ее на деньги.
— Мария Александровна, — юрист наклоняется к моему уху, — я бы рекомендовал быть осторожнее в формулировках.
— Спасибо за рекомендацию, но я не имею привычки называть дрянь — аленьким цветочком.
— Неудивительно, — фыркает Лисина. — Я с самого начала знала, что ты не из нашего круга, и что Гарик связался с тобой только чтоб сделать назло Эльмире.
Господи, дай мне силы сдержаться и не вывалить на всю Ивановскую, что такое «Эльмира Бакаева», и в какое болото она слилась. Хотя, вряд ли Лисину это так уж заботит — она собиралась «продать» сына замуж ради крепкого финансового союза, в котором его доили бы, как корову, а она получала все, то захочет.
Именно сейчас я презираю ее как никогда сильно.
Не потому, что она собирается втоптать меня в грязь — на это вообще плевать.
Она всю жизнь использовала Гарика и собирается использовать его даже после смерти.
