Через два дня Спартак позвонил Лене из-за океана.
— Как ты? — спросила она мужа.
— Прекрасно. А почему ты спрашиваешь?
— По-моему, ты сам не свой. Что-то не ладится? — Лена была встревожена.
— С чего ты взяла? Слушание дела явно складывается в нашу пользу. Я сам ушам своим не верю, но это так. На всякий случай я решил оставить тут моих адвокатов еще на несколько дней. — Корсар пытался успокоить ее, но добился лишь того, что Лена еще больше встревожилась.
— Возвращайся поскорей. Я жду тебя, — взволнованно проговорила она в трубку.
— Я люблю тебя, Маддалена, — сказал ей Спартак напоследок.
Его самолет взорвался в воздухе в сотне миль от американского Восточного побережья, и его следы затерялись в водах Атлантики. Океан поглотил Корсара вместе с Элейн Фостер.
В этот вечер Лена была спокойна. Умение владеть собой всегда было одним из ее лучших качеств, проявлявшихся в самых сложных ситуациях. В такие моменты куда-то, как по волшебству, пропадало даже дрожание головы и рук. Ее взгляд, которому в обычном состоянии была свойственна некоторая неподвижность, типичная для страдающих болезнью Паркинсона, становился живым и проницательным. Лена знала, что через несколько часов болезнь вновь вступит в свои права и завладеет ее телом и умом. Но ей довольно было двух часов хорошего самочувствия, чтобы поддержать Спартака и заставить своих детей рассуждать здраво, взглянуть в лицо реальности.
Она долго сомневалась в правильности некоторых своих решений и приняла их в результате мучительных раздумий. Джованни, Миранда и Маргерита были ее родными детьми, и ей не хотелось признавать их бездарность, тем более что это было бы несправедливо. Беда ее детей заключалась в том, что их всегда оберегали от серьезных проблем. Сначала Спартак, а потом Джулиано взвалили всю тяжесть семейных забот на свои плечи.
Оба они были прирожденными вожаками, а главное, только они полностью владели сложившейся в семейной компании ситуацией. Оба были людьми в своем роде гениальными. Спартак погиб как раз в тот момент, когда в международной торговле начали проявляться кризисные явления, и Европа перестала нуждаться в импортировании пищевых продуктов с других континентов. Флот Корсара, самый крупный в Италии, превратился в мертвый груз. Джулиано взвалил на себя задачу коренным образом трансформировать семейный бизнес и за какой-то десяток лет выполнил ее блистательно, сконцентрировав все силы на химической отрасли. Спартак в конце жизни столкнулся один на один с американцами и проиграл. Джулиано пришлось конкурировать с европейскими корпорациями; его деятельность задевала самые разнообразные интересы, не в последнюю очередь — политические. Лена до сих пор не могла забыть, с каким неистовым возмущением воспринял Джулиано начало процесса против крупных корпораций.
— Они объявили войну системе, — сказал он ей тогда, — и если они не образумятся, не сумеют вовремя остановиться, то пустят ко дну всю нашу экономику. Существует некое лобби, стоящее над нами. Мне неизвестны их планы, но они не совпадают с моими, это я знаю точно. Они натравили на нас банки и затеяли интригу, которая в конце концов обернется против них самих.
Предсказание Джулиано сбылось. Лена считала, что он не ошибся, когда сказал ей:
— Мой сын будет достойным наследником твоего мужа. Он сумеет справиться с работой куда лучше, чем я. Когда уляжется эта буря, я отойду в сторону и дам ему возможность встать во главе семьи.
И вот час Спартака Серандреи наступил. Его восхождение на вершину не обещало быть безболезненным. Ему предстояло отражать атаки не только извне, но и со стороны членов семьи. Но из них из всех только он один обладал способностью и волей к борьбе.
Сиделка помогла ей одеться и причесать поседевшие, но по-прежнему густые волосы. Потом Лена спустилась на первый этаж.
— А теперь уходите, и ты, и Пина, — приказала она горничной.
— Вы хотите, чтобы мы оставили вас одну в доме? — изумилась сиделка.
— Обе прочь отсюда. И не вздумайте возвращаться до полуночи, — уточнила хозяйка властным, не допускающим возражений тоном.
На семейном совете, назначенном на этот вечер, должны были обсуждаться чрезвычайно важные дела, не предназначенные для чужих ушей.
Лена прошла в кабинет мужа и удостоверилась, что все нужные лекарства у нее под рукой, а затем уселась за письменный стол Спартака.
— Ты был замечательным человеком, — чуть слышно прошептала Лена, словно он был все еще здесь, рядом с ней. — Мне повезло в жизни. Как бы я хотела повернуть время вспять, вернуть мои двадцать лет и опять укрыться в твоих объятиях. Время — жестокий правитель, но мне оно дало одну поблажку: не позволило тебе увидеть меня в таком плачевном состоянии.
Она услышала, как открывается входная дверь, и узнала решительную поступь Миранды.
— Я первая? — спросила ее старшая дочь, входя в кабинет. Она наклонилась, чтобы поцеловать Лену, распространяя вокруг себя аромат духов. — Я была так сердита на тебя, милая мамочка, что поклялась самой себе никогда больше с тобой не видеться. Ты вела себя очень скверно, ты это знаешь?
— Но зато потом ты передумала и решила, что несчастную старуху следует пожалеть и простить, — насмешливо заметила Лена.
— Вот видишь, какая ты? Всегда сумеешь сказать мне какую-нибудь колкость, — начала было возмущаться Миранда, но вовремя осеклась, потому что как раз в эту минуту двери кабинета раскрылись и в него вошли Маргерита, Джованни и его жена Бьянка.
— Где твой муж? — спросила Лена у младшей дочери.
— Бруно предпочел не участвовать в этом собрании, — кратко сообщила Маргерита.
— Хорошо, — кивнула Лена, — в таком случае, мне кажется, мы все в сборе. Не хватает только Спартака, но он скоро будет. Тем временем, — продолжала она, — я полагаю, мы могли бы подвести некоторые итоги. Они далеко не радужны, как вы все знаете, но и не настолько катастрофичны, как их изображают отдельные журналисты.
Она была в отличной форме, ее речь лилась легко и свободно.
— Два года прошло со смерти Джулиано, и приятной прогулкой их не назовешь. Нелегко было видеть, как у нас отнимают одну за другой наши компании, окунуться по горло в море долгов. Мы распродали все, чем владели, пытаясь любыми средствами заткнуть бреши в этом огромном корабле, давшем течь. Настал критический момент. Некоторые банки были бы счастливы узнать, что мы готовы взвалить на себя бремя своих долгов, но они хотят вести переговоры с людьми, которым доверяют. Никто из вас в эту категорию явно не входит. На нашей стороне Антонио Мизерокки, президент Сельхозбанка. Он немощный старик, однако у него не только ясный ум, но и открытый кредит повсюду. Он мой друг. По его словам — причем банки вроде бы с этим согласны, — достойным человеком, которому можно доверить всю ответственность и предоставить полную свободу действий, является Спартак.
