– Мы пропали!
– А я лично нет, – подал голос пес. – Особенно если вы не лишите меня этого сандвича с лососиной.
Майлс задумался. Не знаю, представляете ли вы, что такое задумчивый адвокат, пропустивший несколько рюмок: поскольку он не играл, иного развлечения ему не оставалось.
– А ты не можешь не вилять хвостом? – обратился он к псу.
– Или хотя бы не проявлять такой дикой радости, когда у меня хорошие карты? – дополнил я.
Пес помахал хвостом.
– Не могу, – вздохнул он. – Иначе что это за радость? Когда я испытываю положительные эмоции, то всегда виляю хвостом и дышу вот так, высунув язык. Это неотъемлемая часть счастья. Это не выражение эмоции, это эмоция как таковая. Единственный способ удержать меня от виляния хвостом – это сделать несчастным.
– Чушь собачья, – заключил я. – Значит, если я повиляю твоим хвостом, то ты станешь счастливым, что ли? – Я взял его за хвост и помотал из стороны в сторону.
– Думаю, этого будет достаточно, – отозвался пес, судя по всему весьма довольный собой.
– А что ж ты такой самодовольный теперь?
– Потому что вы повиляли хвостом в тоне самодовольства. И теперь я ощущаю самодовольство. Вот если бы вы виляли чуть-чуть побыстрее, это была уже готовность служить. – И он вяло замахал хвостом – в точности как при нашей первой встрече.
– Но ты же не хочешь, чтобы я проигрался в пух и прах из-за твоего хвоста? – взъерепенился я.
– Никогда! – откликнулся пес. – За кого вы меня принимаете? – Он оглянулся на свой тыл. – Между прочим, это виляние – доказательство верности.
– Знаю, – вздохнул я. Мне уже приходилось видеть подобное. – В общем, мы погорели.
– Должен заметить, – сказал Пучок, – потому-то собаки и не играют в покер, как правило.
Он был прав, я и сам прекрасно понимал, что положение безнадежное. Собака блефовать не умеет. Она не может вести себя честно или лживо, она – сама честность.
– Есть единственный выход, – заговорил Майлс. – Играть без него. Вы же доказали свой профессионализм. За чем же дело стало?
Я сглотнул ком в горле. Адвокат был настроен серьезно, и я сейчас чувствовал себя в самом деле лошадью, на которую сделана серьезная ставка.
Пучок смерил меня взглядом.
– Ну, что, мы готовы к следующему раунду? – спросил он тоном тренера. – Вы можете сбрасывать мне курятину всякий раз, как я угадываю.
– Нет, – ответил я. – Так дело не пойдет.
Приходит время, когда каждый человек должен принять вызов судьбы. До сих пор я предполагал, что подобные ситуации возникают только в ковбойских фильмах, но, оказывается, это заблуждение. Теперь это происходит и в моей жизни. Как там говорил Пучок: «Быть не щеном, а псом». Только «пес» может выстоять против Кота, пугливой мыши в компании с ним придется несладко.
Я открыл дверь в «комнату охраны», где у телевизора сидел Мартин.
– Мартин, – сказал я. – Там сильно накурено. Собаке нужен свежий воздух. Ты не выведешь Пучка на прогулку?
– Вот здорово! – откликнулся на это пес.
Кот издевательски зацокал языком.
– Притомился кобелек.
– Ничего, – оглянулся я. – Есть еще порох в пороховницах. Ты еще свое получишь, облезлый кот.
Покер – игра, которая требует не столько удачи, сколько терпения. И выдержки. Это утомительная игра, изматывающая игра, игра на износ – у кого раньше сдадут нервы, и притупится внимание. Еще восемь часов, пока солнце не взошло над Сент-Джеймс-парком, мы перебирали мелкие комбинации без малейшей надежды на что-то более приличное.
Мы сражались одними парами да тузами, ничего больше не выпадало. И делали хорошие мины при плохой игре. Покер, как приходилось в очередной раз убеждаться, действительно напоминал жизнь. Самое серьезное испытание в ней – на выдержку. А меня тянуло к свободе, к свету. Быть рядом с Пучком и Люси, а не в этой компании; Пучок, кстати, задремал под утро вместе Мартином и Майлсом в комнате по соседству.
Но все это было далеким и недоступным. Чтобы выйти на чистый воздух, мне предстояло сперва до одури надышаться нечистым. Причем сколько это могло продолжаться, оставалось неизвестным. Видимо, насколько меня хватит.
Сдача за сдачей, провал за провалом, людей все дальше уносило в изматывающий водоворот игры. И я держался, как мог, на плаву.
Я стал постигать игру на вкус, я принюхался к ней, ощущая все слабости и трудности, отмечая малейшую перемену в цвете лица, в том, как начинали косить глаза вправо, что являлось первым признаком блефа, и влево, – тогда по ним можно было прочитать правду, я научился, наблюдая за руками игроков, различать настоящую и показную дрожь пальцев.
Границы между чувствами словно расплылись, и я вступил в странную область ощущений, где начинаешь отличать эмоции по цвету, вкусу, звучанию и запаху, причем каждую эмоцию воспринимаешь как нечто вполне определенное и конкретное, что ни с чем другим не перепутаешь.
Лысый коп отвалил от стола и устремился на выход, хотя у него еще оставались деньги.
У мальчиков из Сити либо денег куры не клевали, либо эти молодые люди были слишком заносчивы, чтобы сдаться и пойти на попятный. В результате они остались ни с чем. Адвокат отбил-таки свои двести тысяч и на этом остановился. Еще двое игроков, которые в основном только и делали, что сбрасывали карты, потерпели полный крах.
В общем, в конце концов, за столом остались только мы с Котом, лицом к лицу, над своими фишками.
Раздача за раздачей мы помалу выигрывали, помалу проигрывали.
К восьми утра у меня осталось 600 000 фунтов, а у Кота – раза в два больше. Мы могли разойтись по-мирному, и люди дальновидные именно так бы и поступили. Но мы уже были не в том состоянии. Игра подходила к концу, и мы это прекрасно понимали: скоро, очень скоро один из нас не выдержит и свалится замертво на ковер.
Кот – животное по натуре эгоистичное, коты не живут стаями и всегда считают себя номером первым, они готовы на все ради отстаивания личных интересов и по природе своей крайне осторожны, отчего редко попадают в безвыходное положение. Редко встретишь кота, загнанного в угол.
В комнату зашел Майлс и уселся за дилером.
Мне сдали пиковые двойку и короля. Не бог весть что, но в нашем положении на лучшее рассчитывать не приходилось.
И тут я поднял ставку по-крупному. Уже не помню сколько – просто зарядил, повинуясь какому-то внезапно охватившему меня чувству. Я отодвинул фишки от себя словно неприятное воспоминание о прошлом, с которым желаешь расстаться, мне было уже не до выигрыша, просто хотелось покончить с этим поскорее.
Я никогда бы не поступил так опрометчиво в другой ситуации, в любой другой день я уже давно ушел бы из-за стола, но сегодня это было невозможно.
